— Да, смысла нет… если, конечно, не хочется взглянуть в глаза правде. Мистер Чэмпнелл, не надо со мной лице мерить или пытаться что-то скрывать, как будто я малое дитя. Если жизнь моя разрушена — а ей действительно конец, — скажите об этом прямо, выкладывайте все как есть. Вот это, по-моему, и называется мужским поведением.
Я молчал.
Дикая история его пребывания в каирской преисподней, столь странная — хотя почему странная, когда мир наш полнится совпадениями?! — пролила свет на определенные события, произошедшие три года тому назад и с тех пор остававшиеся окутанными тайной. Тогда это дело попало мне в руки. Если вкратце, случилось следующее.
Трое — две сестры и их младший брат, выходцы из приличной английской семьи, — отправились в кругосветное путешествие. Они были молоды, жаждали приключений и, грубо говоря, творили всякие глупости. Вечером после своего приезда в Каир им вдруг «взбрело в голову», несмотря на возражения людей более осведомленных, чем они сами, прогуляться в одиночку по туземным кварталам.
Они ушли — и больше не вернулись. Точнее, не вернулись обе сестры, потому что спустя некоторое время молодого человека — то, что от него осталось, — все же обнаружили. Когда они пропали, начались розыски, но так как родственников или даже друзей у них в стране не оказалось, а имелись только случайные знакомые, прибывшие в Египет на одном корабле с ними, то и особой суматохи вокруг их исчезновения никто не поднял. В любом случае, ничего не нашли. В Англии у них осталась мать-вдова, получившая одну лишь короткую телеграмму об их прибытии в Каир и не знавшая ничего о том, что с ними там произошло. Она связалась с египетским посольством и выяснила, что, по всей вероятности, ее детей больше нет на белом свете.
Вот тогда и поднялась настоящая шумиха. Насколько я могу судить, полиция перевернула вверх дном город и его окрестности. Но все оказалось тщетно: если говорить о результатах поисков, то власти могли бы с тем же успехом оставить дело в покое — от этого ничего бы не изменилось.
Тем не менее, примерно три месяца спустя, группа дружественно настроенных арабов доставила в британское посольство юношу, уверяя, что они нашли его, нагого и полумертвого, посреди пустыни в районе Вади-Хальфы[17]. В нем признали брата двух пропавших девушек. Когда его принесли в посольство, он находился между жизнью и смертью, ближе к последней, к тому же был невероятно искалечен. Под тщательным присмотром врачей он, кажется, начал поправляться, однако так и не произнес ни одного разумного слова. Хоть как-то понять, что с ним случилось в действительности, можно было, лишь прислушиваясь к его горячечному бреду.
За ним записали кое-какие отрывочные фразы и позже передали заметки мне. Я прекрасно помню их суть, а когда мистер Лессинхэм приступил к своему чудовищному рассказу, они отчетливо всплыли в моем сознании. Если бы я показал ему те записи, то он, конечно же, немедленно бы понял, что — спустя семнадцать лет после злоключений, оставивших неизгладимые шрамы на его сердце — этот юноша, едва ли не мальчик, видел то же самое, что видел он, и страдал от немыслимых мук и унижений, выпавших и на его долю. Молодой человек в бреду беспрестанно твердил о некоем невообразимо ужасном месте, как две капли воды похожем на храм из рассказа Лессинхэма, и о чудовище в женском обличье, так сильно пугавшем его, что при малейшем воспоминании он бился в конвульсиях, остановить которые могли лишь умелые руки медиков. Он часто звал своих сестер и говорил о них так, будто ему выпало стать невольным и беспомощным свидетелем ужасных пыток, которым их подвергали; и тогда он приподнимался на постели и кричал: «Они сжигают их!.. сжигают! Дьяволы!.. дьяволы!» И каждый раз требовалась вся сила его сиделок, чтобы укротить этот яростный припадок.
Юноша умер во время одного из подобных приступов неестественного перевозбуждения и не успел, как я уже написал, сказать ничего членораздельного; он скончался, не приходя в сознание, и некоторые люди, способные в полной мере оценить его состояние, сочли, что такая смерть была для него благом. Вскоре поползли слухи о некой секте идолопоклонников, чей храм, вероятно, находился где-то в глубине страны; кто-то утверждал, что он располагается в одной округе, кто-то указывал на другую местность. Так или иначе, говорили, что культ продолжает существовать, как беспрерывно существовал на протяжении всей истории, в форме отвратительных, нечистых, таинственных и кровавых ритуалов и идолослужения, зародившегося в столь далекий период становления человечества, что было бы вернее описать то время как доисторическое.
Шумиха никак не хотела утихать, когда в британское посольство пришел туземец, заявивший, что он принадлежит к племени, обитающему на берегах Белого Нила[18]. Он рассказал, что вступал в соприкосновение с той самой языческой религией, однако не входил в круг сектантов. Тем не менее, он не стал отрицать своего участия в оргиях и поведал, что приношение девушек в жертву является постоянной практикой секты и что идолопоклонники предпочитают белых христианок, питая особое пристрастие к англичанкам, если удается их захватить. Он поклялся, что своими глазами видел, как юных английских дев сжигают заживо, а данное им описание происходящего до и после ужасных убийств заставило слушателей содрогнуться. Закончил он предложением за определенную и немалую плату отвести отряд солдат в это логовище порока и застать язычников в полном составе в момент, когда они соберутся для участи я в богослужении, которое должно состояться в ближайшие несколько дней.
Его предложение приняли — с некоторыми оговорками. Египтянина заперли в отдельной комнате с двумя охранниками — снаружи и внутри нее. Ночью часовой у дверей услышал сильный шум и пугающие крики, доносящиеся из помещения, где находился туземец. Он вызвал подмогу. Дверь открыли. Солдат, несший караул в комнате, потерял рассудок; он умер через несколько месяцев, до конца жизни оставшись сумасшедшим идиотом. Египтянина нашли мертвым. Единственное окно, надо сказать, очень маленькое, было надежно заперто изнутри, а снаружи закрыто крепкой решеткой. До сих пор неизвестно, как убийца проник внутрь. Однако те, кто видел тело, сошлись во мнении, что египтянин погиб от когтей дикого зверя. Жертву сфотографировали, и копия этой фотографии попала ко мне. На ней явственно различимы рваные раны на шее и нижней части живота, словно оставленные после нападения огромного и кровожадного животного. Череп пробит в полудюжине мест, а лицо разорвано в клочья.
Это произошло более трех лет назад. Дело так и не раскрыли. Но я несколько раз сталкивался с мелкими происшествиями, заставившими меня поверить, что ужасная история, рассказанная убитым египтянином, была хотя бы частично правдива. Невольно я задумывался, не продолжают ли по сей день исчезать люди и не попадают ли и сейчас на тот проклятый алтарь женщины одного со мной народа. И вот ко мне пришел Пол Лессинхэм, всемирно известный политик, человек незаурядного ума и бесспорной честности, и невольно подтвердил все худшие подозрения!
Я более не сомневался в том, что создание, известное нам как Араб, хотя арабского в нем не больше, чем во мне, и, конечно, носящее иное имя, чем Мохамед эль-Кер, является посланником логовища демонов. Но зачем оно прибыло в Англию, оставалось загадкой. Не исключено, что одной его целью было телесное и духовное уничтожение Пола Лессинхэма, а другой — поиск новых жертв для многовекового жертвоприношения. Я пребывал в убеждении, что последнее объясняет причину исчезновения мисс Линдон. Безусловно, ее похититель, это воплощение зла, уготовал ей участь подвергнуться всем ужаснейшим мукам, описанным в свидетельствах, и быть сожженной заживо средь победных воплей языческих дьяволов. И, конечно же, негодяй, понимая, что его вот-вот настигнут, сейчас беснуется, рвет и мечет и не остановится ни перед чем, лишь бы вывезти бедняжку из Англии.
Мой интерес к делу давно уже вышел за рамки профессионального. Кровь моя закипала от одной мысли о том, что такая женщина, как мисс Линдон, попала во власть чудовища. Могу смело заявить, что на протяжении всего расследования я совсем не думал о плате или благодарности. Для меня стало бы лучшей наградой само участие в спасении несчастной девушки и уничтожении ее кошмарного обидчика.
Не всегда человек, даже в делах сугубо профессиональных, следует исключительно профессиональным целям.
Кэб замедлил движение. Из люка наверху раздался голос извозчика:
— Коммершиал-роуд, сэр. Где вас высадить?
— Едем в полицейский участок Лаймхауса.
Он довез нас до места. Я подошел к окошку и обратился к дежурному инспектору.
— Меня зовут мистер Чэмпнелл. Вы получали сегодня вечером какие-либо известия от Скотланд-Ярда об интересующем меня деле?
— Вы о деле араба? Полчаса назад нам позвонили.
— Скотланд-Ярду известно, что власти с Воксхоллского вокзала передали определенные сведения. Можете ли вы сказать: люди из вашего подразделения видели этого человека?
Я протянул инспектору «доклад» из Воксхолла. Его ответ был лаконичен:
— Я спрошу.
Он прошел внутрь участка, унося с собой бумагу.
— Прощеньица просим, сэр, но о каком таком арабе вы говорили с инспектором?
Вопрос задал джентльмен, безусловно принадлежащий к классу босяков. Он восседал на скамье, а рядом маячил полицейский, как я понял, специально приставленный присматривать за ним.
— Почему вы спрашиваете?
— Прощеньица просим, сэр, но я своими глазами видал араба с час назад; ни дать ни взять, гляделся он арабом.
— Как именно он выглядел?
— Описать-то я его навряд сумею, сэр, потому как разглядеть я его не разглядел, однако на башке он тащил славненький такой тюк… Вот как оно было. Выворачиваю я из-за угла, а он идет мимо, не приметил я его, покуда сам на него не выскочил да лоб в лоб случайно не влетел — ух ты ж! — он мне как врезал, вроде ничего не сделал, а я уже навзничь посередь дороги валялся. Я очухаться не успел, как он уже на другом конце улицы оказался. Если б он меня не вырубил, я бы мигом за ним припустил, точно вам говорю!.. я б его спросил, что там о себе такое думает, вот только, когда в себя сызнова пришел, его уж и след простыл!