— Вы уверены, что на голове он нес тюк?
— Вот это уж я особым образом заприметил.
— Как давно, вы говорите, это случилось? И где?
— Около часа назад… может, чуток раньше или чуток позже.
— Он был один?
— Кажись, шел за ним какой-то тип, вроде того — припоминаю, по пятам за ним тащился паренек, уж не знаю, чего ему там понадобилось, но что шел, точно. Спросите вон бобби… он знает, эти бобби всегда все знают.
Я обратился к «бобби»:
— Кто этот человек?
«Бобби» сцепил руки за спиной и выпятил грудь. Он оказался крайне дружелюбен:
— Да ладно вам… задержали мы тут его по одному подозрению. Дал он нам адрес, чтобы справки навести, ну, мы и навели. На вашем месте, я бы его слушать не стал. По-моему, ему соврать, что плюнуть.
Это честное высказывание заставило джентльмена на скамье возмутиться:
— Ах ты легавый! Опять за свое! Все вы, бобби, одним миром мазаны! Да что ты обо мне знаешь? Ничегошеньки! У энтого джентльмена, как я разумею, нет причин мне не доверять… хотя мне едино, верит он мне иль нет, однако ж тут я ни капли не вру.
В этот момент в окошке показался инспектор и тут же перекрыл фонтан красноречия:
— Эй, там, хватит шуметь! — Он обратился ко мне: — Насколько нам известно, никто из нашего подразделения не видел нужного вам человека. Но если пожелаете, мы можем послать с вами полицейского, который будет сопровождать вас, пока вы опрашиваете население.
Тут с улицы в участок ворвался до крайности взволнованный оборвыш. Он бежал сюда изо всех сил, потеряв по дороге головной убор и запыхавшись:
— Мистер полицейский, там убийство… араб парня укокошил.
«Мистер полицейский» схватил его за плечо:
— Что такое?
Мальчишка выставил вперед руку и инстинктивно пригнулся, будто защищаясь от удара:
— Не трожьте меня! Не надо меня держать!.. Ничего я вам не сделал! Говорю вам, это все он!
— Что он, дружок, сделал? Что такое там произошло? — спросил инспектор в окошке.
— Убийство там… как пить дать!.. Это все он!.. У миссис Хендерсон в Пэрэдайс-плейс… араб пришел и парня убил!
Глава 44. Тот, кого убили
Инспектор повернулся ко мне:
— Если мальчик говорит правду, то похоже, что к делу приложил руку разыскиваемый вами человек.
Я придерживался того же мнения, как, очевидно, и Лессинхэм с Сиднеем. Атертон приобнял вестника за плечо, освободившееся от хватки «мистера полицейского»:
— А что там за парня укокошили?
— Ниче не знаю! Сам его не видал! Это миссис Хендерсон меня кликнула! «Густус Барли, — говорит, — тут человека убили. Полчаса назад я араба из дома вышвырнула, а парня-то он уже укокошил да у меня в задней комнате оставил. Беги со всех ног в участок и расскажи это треклятым легавым, раз уж они все равно свои грязные носы в дома уважаемых людей совать любят». Ну, я побежал и рассказал. Больше ниче не знаю.
Мы вчетвером: инспектор, Лессинхэм, Сидней и я — втиснулись в хэнсом, ожидавший нас снаружи, и отправились в Пэрэдайс-плейс к миссис Хендерсон. «Мистер полицейский» и Август Барли последовали за нами пешком. По дороге инспектор объяснил ситуацию:
— У миссис Хендерсон что-то вроде пансиона, «Пристанище для моряков», как она сама его называет, но заведение у нее то еще. Добрые люди там не селятся, и если вы меня спросите, то я прямо скажу, что творятся там непотребства.
Пэрэдайс-плейс оказался в трех или четырех сотнях метров от участка. Насколько можно было разглядеть в темноте, квартал состоял из нескольких домов изрядных размеров — и изрядного возраста. У каждого было каменное крыльцо с двумя или тремя ступеньками, выходящее прямо на улицу. У одной из дверей стояла пожилая дама в шали, накинутой на голову. Это и была миссис Хендерсон. Она с ворчливым многословием приветствовала нас:
— Надо же, прибыли. Я уж думала, никогда не приедете, вот как. — Она узнала инспектора: — Вы, что ль, мистер Филипс? — При виде нас, она немного отпрянула. — А это еще кого принесло? Они ж не легавые, да?
Мистер Филипс коротко оборвал ее:
— Не ваше дело, кто они такие. Что там я слышал про убийство?
— Тсс! — Старуха окинула взглядом улицу. — Не так громко, мистер Филипс. Пока никто ничего об этом не знает. В моем пансионе останавливаются приличные люди — еще какие приличные! И вряд ли им понравится, что здесь рыскает полиция.
— В этом-то мы не сомневаемся, миссис Хендерсон.
Фраза была произнесена мрачным тоном.
Миссис Хендерсон повела нас вверх по лестнице, которую не мешало бы починить. Приходилось смотреть, куда ставишь ногу, а так как света не хватало, то мы не раз и не два спотыкались.
Наша проводница остановилась у двери на самом верхнем этаже. Из какой-то потаенной складки платья она извлекла ключ.
— Он там. Я дверь заперла, чтоб никто ничего не тронул. Я-то знаю, какие вы, полицейские, дотошные.
Она открыла замок. Мы все вошли внутрь, однако теперь хозяйка держалась за нашими спинами.
На ветхом, поломанном умывальнике слабо мерцала свеча. Рядом с умывальником стояла узкая железная койка с беспорядочным ворохом белья на ней. Еще мы увидели плетеный стул с продырявленным сиденьем, и все это, вкупе с парой треснутых плошек и круглым зеркальцем, висевшим на вбитом в стену гвозде, служило единственной обстановкой в комнате. Ничего похожего на труп убитого человека я не заметил. Кажется, инспектор тоже.
— Что это значит, миссис Хендерсон? Я ничего здесь не вижу.
— Гляньте за лежанкой, мистер Филипс. Где я его нашла, там и оставила, в жизнь бы до него не дотронулась, да и другим трогать его не дала, потому как, сами слыхали, я вашу полицейскую дотошность знаю.
Мы вчетвером поспешили вперед. Чтобы увидеть труп, я и Атертон зашли со стороны изголовья, а Лессинхэм с инспектором перегнулись через кровать. Там, на полу между кроватью и стеной, лежал убитый.
Увидев его, Сидней воскликнул:
— Это Холт!
— Слава Богу! — вырвалось у Лессинхэма. — Это не Марджори!
В его голосе явственно слышалось облегчение. То, что человека больше нет на свете, волновало его гораздо меньше сознания, что девушка жива.
Отодвинув койку на середину комнаты, я склонился над распростертым на полу телом. Мне редко доводилось лицезреть кого-то в более плачевном состоянии. Одежда на Холте была приличная: серый твидовый костюм, белая шляпа, воротничок и галстук, — но, вероятно, от этого его крайнее истощение еще более бросалось в глаза. Вряд ли на его теле нашлась бы хоть унция плоти. Щеки и глазницы превратились в зияющие провалы. Кожа туго обтянула скулы, и из-под нее торчали кости. Даже от носа почти ничего не осталось, разве что хрящ. Я подложил руку ему под спину и приподнял тело с пола, не почувствовав веса: Холт оказался легким, как ребенок.
— Сомневаюсь, — произнес я, — что здесь произошло убийство. По-моему, мы имеем дело с жертвой голода или изнеможения, возможно, того и другого вместе.
— Что это на его шее? — спросил инспектор, успевший опуститься на колени рядом со мной.
Он указал на две ссадины на коже, по одной с каждой стороны.
— Кажется, царапины. И довольно глубокие, но вряд ли они сами по себе могли послужить причиной смерти.
— Могли бы, если учесть уже ослабевший организм. В карманах у него что-нибудь есть?.. давайте-ка положим парня на кровать.
Так мы и сделали, благо был он легок как перышко. Пока инспектор проверял его карманы — в них ничего не нашлось, — в комнату влетел высокий чернобородый мужчина. Он оказался доктором Глоссопом, полицейским врачом, за которым послали, когда мы уходили из участка.
Едва начав осмотр, он поразил нас странным, в данных обстоятельствах, заявлением:
— Не верю я, что этот человек мертв. Почему за мной не послали сразу после того, как его обнаружили?
Этот вопрос он задал миссис Хендерсон.
— Ну, доктор Глоссоп, я сама его не трогала и другим не давала, потому как я же говорила, знаю я, какие эти полицейские дотошные.
— В таком случае, если он все-таки умрет, то в его убийстве вы тоже будете виновны — так-то.
Дама хихикнула:
— Знаем-знаем, доктор Глоссоп, какой вы шутник.
— Вот повесят вас за это, как полагается, тогда посмеетесь… — Эту фразу доктор пробормотал себе под нос. Сомневаюсь, что миссис Хендерсон она польстила. — В доме есть бренди?
— Ежели кто платить готов, то для того у нас все имеется, все-все. — Затем, неожиданно вспомнив про присутствие полиции и о том, что лицензии на продажу спиртного у ее заведения нет, она добавила: — По крайней мере, были б деньги, а за бутылкой мы завсегда пошлем, как известно, лишь бы гостю угодить.
— Вот и пошлите — к бочонку внизу, он же ближайший! Если опоздаете и этот человек умрет, я позабочусь, чтоб вас в тюрьме сгноили, провалиться мне на этом месте.
Нам не пришлось долго дожидаться бренди, однако человек на постели успел к этому времени очнуться. Он открыл глаза и посмотрел на склонившегося над ним врача.
— Привет, дружок!.. вот это уже дело! Как себя чувствуете?
Пациент глядел на него затуманенным взором, словно никак не мог прийти в себя и очутившийся перед ним бородатый здоровяк казался ему какой-то диковинкой. Атертон наклонился над плечом доктора.
— Рад, что вам лучше, мистер Холт. Вы же меня узнаете? Я за вами весь день пробегал.
— Вы… вы… — Холт прикрыл глаза, точно попытка вспомнить вконец его измотала. Не поднимая век, он продолжал говорить:
— Я знаю, кто вы. Вы… тот джентльмен.
— Именно, я тот самый джентльмен — по фамилии Атертон… друг мисс Линдон. Должен сказать, вы порядком измотались, вам бы попить да поесть… глотните-ка бренди.
Доктор плеснул немного напитка в стакан. Приподняв голову пациента, он позволил бренди тонкой струйкой литься в горло. Холт механически глотал, оставаясь при этом недвижным, будто не сознавая, что делает. Щеки больного вспыхнули, и этот быстро сошедший с лица румянец лишь подчеркнул его необычайную и воистину поразительную изможденность. Врач помог Холту опуститься на подушку и, молча встав рядом, взял его за запястье и начал считать пульс.