Но нам была дорога каждая секунда, и раз Лессинхэм упорствовал, настаивая, что продолжит погоню вместе с нами, стоило попытаться свести ущерб от его присутствия к минимуму.
Перед нами чернел высокий свод Сент-Панкраса. Временами вспыхивали огни, отчего темнота становилась еще ощутимее. Вокзал пустовал. Поначалу я подумал, что внутри ни души и нас вызвали напрасно; придется, размышлял я, вернуться в участок с пустыми руками и продолжать расследование оттуда. Но как только мы, разрывая ночь и тишину гулкими шагами, свернули к кассам, открылась дверь. Из комнаты полился свет и раздался голос:
— Кто там?
— Моя фамилия Чэмпнелл. Вы получили сообщение от полиции Лаймхауса?
— Идите сюда.
Мы прошли в довольно уютный кабинет одного из железнодорожных инспекторов, крупного мужчины со светлой бородой. Он, будто в чем-то сомневаясь, окинул меня внимательным взглядом. Однако он мгновенно узнал Лессинхэма и снял перед ним фуражку.
— Кажется, вы мистер Лессинхэм?
— Это так. У вас для меня новости?
Я догадался, что инспектора поразила бледность его лица и дрожь в голосе.
— Мне приказали передать определенные сведения некоему мистеру Августу Чэмпнеллу.
— Я мистер Чэмпнелл. Что вам велели передать?
— Сведения об арабе, которого вы разыскиваете. Иностранец, одетый как араб, с большим тюком на голове взял три билета на полуночный экспресс в Халл.
— Он был один?
— Говорят, его сопровождал молодой человек очень подозрительной внешности. К кассам подходил один араб, однако ранее их заметили вместе. Араб сел в поезд первым, а через минуту-другую вслед за ним в купе вошел тот юноша. Они были в первом вагоне.
— Почему их не задержали?
— У нас не было ни полномочий, ни причин так поступить: ваше сообщение мы получили совсем недавно и не знали, что они разыскиваются.
— Вы сказали, что они купили билеты до Халла. Поезд проходит через сам город?
— Нет, он даже идет не туда. Частично он состоит из вагонов Манчестерского и Ливерпульского экспрессов, остальные вагоны отправятся в Карлайл. Поезд расцепят в Дерби. Вашему арабу придется сойти либо на станции в Шеффилде, либо в Кадворте и оттуда поехать в Халл утренним поездом. Там у них местная линия.
Я бросил взгляд на часы.
— Говорите, поезд отправился в полночь. Сейчас почти двадцать пять минут первого. Где он в данный момент?
— Приближается к Сент-Олбанс, будет на станции в двенадцать тридцать пять.
— Мы успеем послать в Сент-Олбанс телеграмму?
— Вряд ли. В любом случае, им с трудом хватит людей, чтобы встретить и проводить экспресс. Они будут заняты обычными обязанностями. Полицию вызвать не успеют.
— Вы можете послать туда телеграмму и просто узнать, находятся ли араб со спутником в поезде?
— Это сделать можно, безусловно. Если хотите, я пошлю ее прямо сейчас.
— Где следующая остановка?
— В Лутоне в двенадцать пятьдесят одну. Но там та же ситуация, что и в Сент-Олбанс. Понимаете, телеграмма дойдет, у них будет минут двадцать, но я не думаю, что в Лутоне ночью на ногах много служащих. В этих городишках на станциях, дай Бог, экспресс встречает один полицейский, а зачастую и того нет. А если полицейского нет на месте, пока его в столь поздний час вызовут и он доберется до вокзала, пройдет, вероятно, немало времени. Вот что я бы вам посоветовал…
— Что?
— В Бедфорде поезд будет в час двадцать девять — отправьте телеграмму туда. Там обычно народу много, к тому же полицию вызвать они наверняка успеют.
— Отлично. Я просил приготовить экстренный поезд. У вас все готово?
— Паровоз в ангаре, под парами, для отправки нам надо десять минут. Вот что я скажу: до прибытия экспресса в Бедфорд у вас остается пятьдесят минут. Бедфорд в пятидесяти милях отсюда. Если повезет, то прибудете туда одновременно с экспрессом… Мне приказать машинисту приготовиться?
— Немедленно.
Он принялся давать телефонные указания работникам ангара, а я тем временем поспешно написал пару телеграмм. Закончив говорить, инспектор повернулся ко мне:
— Они выезжают с запасной ветки: будут готовы меньше чем через десять минут. Я прослежу, чтобы пути были свободны. Где ваши телеграммы?
— Вот одна, в Бедфорд.
Я написал следующее:
«Арестуйте араба в поезде, прибывающем в час двадцать девять. Пассажир отбыл из Сент-Панкраса в переднем вагоне в купе третьего класса. С ним большой тюк, который следует задержать. У него два билета в Халл. Также задержите его спутника, одетого как бродяга. Это девушка в состоянии гипнотического транса, которую араб переодел и похитил. Пусть ее осмотрит врач. Доставьте ее в гостиницу. Все расходы будут возмещены, когда в экстренном поезде прибудет нижеподписавшийся. Так как араб может оказать сопротивление, приготовьте достаточные полицейские силы.
Август Чэмпнелл».
— Вот вторая. Наверное, слишком поздно отсылать ее в Сент-Олбанс, однако отправьте и туда, и в Лутон:
«Едут ли в поезде, отбывшем из Сент-Панкраса в полночь, араб с попутчиком? Если едут, не разрешайте им покидать вагон, пока поезд не прибудет в Бедфорд, где их уже ожидает полиция».
Инспектор быстро просмотрел обе телеграммы.
— Полагаю, все получится, как вы пишете. Пройдемте со мной: я и телеграммы сразу отошлю, и проверю, готов ли ваш поезд.
Поезд готов не был; не был он готов и спустя отведенные десять минут. Кажется, что-то случилось с приватным вагоном Наконец нам достался обычный старомодный вагон первого класса. Однако, несмотря на задержку, время не было потеряно даром. Когда паровоз со своим единственным вагоном подходил к платформе, нам принесли какой-то конверт:
— Телеграмма из Сент-Олбанс.
Я вскрыл конверт. Все было кратко и по делу:
«Араб со спутником остались в поезде при отбытии. Телеграфирую в Лутон».
— Это хорошо. Теперь, если не случится ничего совершенно непредвиденного, мы их перехватим.
Ох уж это непредвиденное!
Я прошел вперед с инспектором и проводником нашего поезда, чтобы еще раз переговорить с машинистом. Инспектор уже объяснил ему, что делать:
— Я приказал машинисту не жалеть угля и доставить вас в Бедфорд не позднее, чем спустя пять минут после прибытия экспресса. Он считает, что вы успеете.
Машинист высунулся из кабины, привычно вытирая руки замасленной тряпкой. Это был крепкий усатый коротышка с поседевшими волосами; как все машинисты, держался он уверенно, с полунасмешливой серьезностью.
— Все должно получиться. Многое против нас, но ночь светлая, ветра нет. Единственное, что может нас задержать — стрелки где переведут или товарняки попадутся. Конечно, если дорогу нам перекроют, то ничего не поделаешь, но инспектор обещал пути для нас очистить.
— Да, — подтвердил инспектор, — все будет в порядке. Я уже разослал телеграммы.
Тут вмешался Атертон:
— Машинист, если доставишь нас в Бедфорд до прибытия экспресса, будешь делить пятифунтовую банкноту со своим товарищем.
Машинист улыбнулся.
— Доставим вас вовремя, сэр, даже если через стрелки ехать придется. Нечасто нам пять фунтов за доставку в Бедфорд предлагают, мы уж постараемся их заработать.
Сзади нам помахал кочегар.
— Это точно, сэр! — крикнул он. — Но придется и вам потрястись за эти пять фунтов.
Не успели мы отъехать от вокзала, как сомнения в том, что Атертон, по меткому замечанию кочегара, «потрясется», начали исчезать. Поездка в единственном вагоне, непосредственно прицепленном к паровозу, который несется на всех парах, кардинально отличается от путешествия на обычном поезде, едущем с привычной для экспресса скоростью. У меня уже был подобный опыт, но ощущений в ту ночь мне хватило с лихвой. Новичку — или даже искушенному, но нервному путешественнику — было бы простительно думать, что поезд того и гляди сойдет с рельс. С трудом верилось, что у вагона имелись рессоры: его шатало и мотало, подкидывало и подбрасывало. Дорога оказалась отнюдь не гладкой. При всем желании разговаривать было невозможно — а вот за это лично я был благодарен. Помимо того, что мы с огромным трудом удерживались на местах: каждую секунду нас с них сталкивало и раскачивало туда-сюда, вверх и вниз, вперед и назад, отчего приходилось держаться настороже, — шум стоял оглушительный. Казалось, что за нами гонится легион вопящих, ревущих, буйствующих демонов.
— Господи! — прокричал Атертон. — Они и правда решили заработать ту пятерку. Надеюсь, я выживу и смогу им заплатить!
Он был всего-навсего на другом конце купе, но хотя я видел по его искаженному лицу, что он кричит во весь голос — а голосом-то он не обделен, — я расслышал всего лишь несколько слов. Мне пришлось самому додумывать смысл.
Надо было видеть, что творилось с Лессинхэмом. Мало кто из огромного количества людей, знакомых с ним лишь по портретам, то и дело появляющимся в прессе, узнал бы перспективного политика. Однако я прекрасно понимал, что ничто так не соответствовало его нынешнему состоянию, как эта бешеная гонка. Казалось, он вот-вот развалится на куски, но эта суровая тряска отвлекала его раздумий об ужасе, способном поглотить саму его душу. Элемент риска в нашем путешествии оказывал тонизирующее влияние. Привкус опасности бодрил. Вряд ли наши жизни действительно находились под угрозой, но тогда нам так совсем не казалось. Лишь одно было совершенно определенно: если бы Бог судил нам разбиться, на такой скорости это была бы катастрофа из катастроф. Не исключаю, что мысль об этом заставляла кровь Лессинхэма бурлить в жилах. В любом случае — пусть это и прозвучит только фигурой речи — пока я сидел и наблюдал за ним, ко мне приходило понимание, что покинувшая его сила духа возвращается и с каждым рывком и толчком он обретает все больше и больше мужественности.
Вперед и вперед неслись мы, рыча, стуча, ревя и воя. Атертон, не оставлявший попыток поглядеть в окно, вновь напряг легкие, стараясь быть услышанным:
— Черт побери, где мы?
Я посмотрел на часы и прокричал в ответ: