яком случае, если бы я все же решился это сделать, то лишь после очень долгих и нелегких размышлений. Слишком уж он хладнокровен, слишком сдержан. Даже в самых сложных для себя ситуациях он сохраняет способность замечать все, что происходит вокруг. Что бы он ни делал, его действия всегда имеют серьезные обоснования. И в палате общин, и вне ее у него прочная репутация человека с железными нервами – и тому есть причины. И все же у меня есть в отношении Лессингема кое-какие сомнения. Если я не ошибся в оценке особенностей его личности, он один из тех индивидуумов, которые в некоторых обстоятельствах все же могут сломаться и, в переносном смысле, упасть – но в то же время способны, по прошествии критической минуты, снова подняться, словно птица феникс из пепла. При этом, как бы ни отреагировали на случившееся его политические сторонники, сам он будет вести себя так, словно ничего не произошло.
И именно этого мужчину полюбила Марджори. Что ж, наверное, у нее были на то определенные основания. Он был человек с положением – и, судя по всему, должен был подняться еще выше по лестнице политической и общественной иерархии. Он, несомненно, обладал большими способностями и вполне умел ими пользоваться. Плюс недурная внешность, приятные манеры – когда он хотел их продемонстрировать. Получалось, что он, видимо, вполне соответствовал представлениям Марджори о том, каким должен быть настоящий джентльмен. О Лессингеме вполне можно было сказать, что он «всегда делал именно то, что нужно, причем правильно и вовремя». И все же! Я считаю, что все мы, мужчины, скоты и что большинство из нас воры, так что нам остается лишь молиться о том, чтобы как-нибудь не выдать себя с головой.
Одет Лессингем был как истинный джентльмен – черный фрак, черный жилет, темно-серые брюки, стоячий воротничок, тщательно повязанный галстук-бабочка, перчатки, гармонирующие по цвету с остальным нарядом. Волосы его были аккуратно причесаны. На губах Лессингема я увидел улыбку – если не по-детски непосредственную, то, во всяком случае, мягкую и приветливую.
– Я вам не помешал?
– Нет, вовсе нет.
– Вы уверены? Когда я вхожу туда, где человек исследует природу в надежде выведать ее секреты, я испытываю чувство трепета – мне кажется, что я переступаю через порог, за которым лежит неведомое. В последний раз я был в этом помещении вскоре после того, как вы окончательно запатентовали систему беспроводной морской телеграфной связи, которую купило адмиралтейство – что было весьма мудрым решением с их стороны. А решением какой проблемы вы занимаетесь сейчас?
– Проблемы смерти.
– Вот как? Серьезно? Что вы, собственно, имеете в виду?
– Если вы станете министром в следующем правительстве, то вы, вероятно, об этом узнаете. Возможно, я смогу предложить властям некий новый способ в искусстве убивать.
– Понимаю, речь идет о каком-то новом снаряде. Сколько же, интересно, будет продолжаться эта гонка между наступательными и оборонительными вооружениями?
– До тех пор, пока не остынет солнце.
– А потом?
– Потом никакой обороны не останется – потому что нечего будет защищать.
Лессингем устремил на меня спокойный, несколько мрачноватый взгляд.
– Теория нового ледникового периода, к которому якобы идет человечество, не самая оптимистичная, – сказал он и дотронулся пальцем до стеклянной реторты, стоящей на столе. – Между прочим, это было очень любезно с вашей стороны, что накануне ночью вы решили заглянуть ко мне. Боюсь, мое поведение показалось вам невежливым. Я пришел извиниться.
– Ваше поведение вовсе не показалось мне невежливым, скорее – странным.
– Вы правы. – Лессингем посмотрел на меня без всякого выражения – вероятно, именно благодаря тому, что научился усилием воли надевать на лицо эту маску безразличия, у людей и возникло мнение, что у него железные нервы. – Я был взволнован, и настроение у меня было не из лучших. К тому же, когда вас грабят, это довольно неприятно, даже если это делает безумец.
– А это был именно безумец?
– Скажите, вы его видели?
– И весьма отчетливо.
– Где?
– На улице.
– Насколько близко к нему вы находились?
– Ближе, чем сейчас к вам.
– Вот как. Я не знал, что расстояние между вами было настолько коротким. Вы не пытались его остановить?
– Легко сказать. Он умчался прочь с просто чудовищной скоростью.
– А вы заметили, как он был одет – или, точнее, что он был практически раздетым?
– Да, заметил.
– В такую ночь на нем не было ничего, кроме какого-то подобия накидки. Кто, кроме сумасшедшего, мог бы решиться на ограбление в таком наряде?
– Он что-нибудь украл?
– Абсолютно ничего.
– Похоже, это было весьма любопытное происшествие.
Лессингем приподнял бровь. Если верить членам палаты общин, это было единственное мимическое движение, которое он позволял себе в беседе.
– Мы уже привыкли к необычным происшествиям. Сделайте мне одолжение, не рассказывайте никому об этом истории – никому. – Повторив дважды одно и то же слово, Лессингем явно сделал на нем акцент. Я невольно подумал о том, имеет ли он в виду в первую очередь Марджори. – Я сообщил о случившемся в полицию. Так что мне не хочется, чтобы это попало в газеты или стало предметом сплетен до того, как будут получены результаты расследования. Это может создать мне проблемы. Вы меня понимаете?
Я кивнул. Лессингем решил сменить тему.
– Так все-таки, то, над чем вы работаете, – это новый снаряд или же хитроумная новая система вооружения?
– Если вы станете членом следующего правительства, вы, скорее всего, в любом случае это узнаете. Если не станете – то вряд ли.
– Вы хотите сказать, что такие вещи вам приходится держать в секрете?
– Да, именно. А вот вы, как я вижу, предпочитаете держать в тайне мелочь, которая этого, казалось бы, совершенно не заслуживает.
– Вы имеете в виду ночное происшествие? Если подобная мелочь попадет в газеты или о ней начнут судачить – а это по сути одно и то же! – начнется такое… Вы даже представления не имеете, как дорого нам, политикам, обходятся такие вещи. Это становится просто невыносимой обузой. Человеку рядовому, никому не известному, проще совершить убийство, чем человеку с репутацией – залезть к кому-нибудь в карман. Поверьте, это не такое сильное преувеличение, как может показаться на первый взгляд. До свидания – и спасибо вам за ваше обещание.
Я вроде бы никаких обещаний Лессингему не давал, но пропустил его замечание мимо ушей. Мой гость повернулся, собираясь уходить, но вдруг замер на месте.
– Да, кстати, еще кое-что. Вы ведь, кажется, специалист в области древних суеверий и исчезнувших религий?
– Эти темы меня действительно интересуют, но специалистом меня назвать нельзя.
– Вы можете сказать мне, каких основных догматов придерживались почитатели культа Изиды?
– Этого не могу сказать ни я, ни кто-либо другой – во всяком случае, с научной точностью. Как вы знаете, у Изиды был брат. Культ Изиды и культ Озириса – это, по сути, одно и то же. Однако о том, каковы именно были его догматы и практики, сегодня не известно никому. Сохранившиеся древние папирусы с начертанными на них письменами и прочие исторические реликвии не дают на этот счет внятных объяснений, а имеющиеся у нас сведения – и подавно.
– Насколько я понимаю, приписываемая последователям этого культа способность творить чудеса – это всего лишь легенды?
– О каких именно чудесах вы говорите?
– Разве жрецам культа Изиды не приписывались некие сверхъестественные способности?
– Ну, строго говоря, в те времена, когда существовал культ Изиды, сверхъестественные возможности приписывались служителям всех религий и культов.
– Понимаю, – кивнул Лессингем и сделал небольшую паузу, после чего продолжил: – Если я правильно понимаю, культ Изиды давно перестал существовать и его последователей сегодня нет.
Прежде чем ответить, я немного помолчал, размышляя о том, что именно заставило моего собеседника затронуть такую необычную тему. Мне хотелось понять, есть ли у Лессингема для этого конкретные причины – или же он задавал вопросы, чтобы замаскировать свой интерес к чему-то еще. Я хорошо знал Пола, так что подумать об этом было отнюдь не лишним.
– Это нельзя утверждать с полной уверенностью, – сказал я наконец.
Лессингем внимательно посмотрел на меня. Взгляд его был вроде бы бесстрастным, но в то же время явно изучающим.
– Так вы считаете, что у культа Изиды еще могут быть последователи?
– Думаю, это возможно и даже вполне вероятно. Полагаю, в различных регионах Африки – Африка ведь очень большой континент! – люди еще почитают культ Изиды точно так же, как в давние времена.
– Это точно? Можно ли это считать подтвержденным фактом?
– Простите, а вам такие факты известны? Вы вообще понимаете, что говорите со мной так, словно я свидетель, выступающий в суде? У вас что, есть какие-то основания задавать мне подобные вопросы?
Лессингем улыбнулся.
– В каком-то смысле да. Со мной недавно произошла очень любопытная история, и я пытаюсь докопаться до ее сути.
– Что за история?
– Боюсь, в данный момент я не вправе вам об этом рассказать; однако, когда у меня появится такая возможность, я это сделаю. Думаю, вам эта история будет интересна – в качестве примера того, что у давно исчезнувших религиозных культов даже в современном мире могут оставаться отдельные последователи. Кстати, а поклонники культа Изиды верили в переселение душ?
– Несомненно – по крайней мере, некоторые из них.
– А что они понимали под переселением душ?
– Переселение душ.
– Да, но духовное или телесное?
– То есть как это? Не понимаю, что вы подразумеваете. Переселение душ – это переселение душ. Вы намекаете на что-то конкретное? Если вы прямо и откровенно скажете мне, на что именно, я сделаю все возможное, чтобы предоставить вам необходимую информацию. Но пока ваши вопросы меня только путают.