Я ничего не рассказала ему о найденном на улице человеке – чтобы не вызвать обострения приступа. Когда отец находится в подобном состоянии, любая мелочь может привести к ухудшению.
Глава 26. Отцовское «нет»
Пол выступил в палате общин с одной из самых блестящих речей, которые он когда-либо произносил, а я поссорилась с папой. К тому же я почти поссорилась с Сиднеем.
Проблемы Сиднея – просто ерунда. Он все еще продолжает настаивать, что влюблен в меня, хотя с того момента, когда он накануне вечером «сделал мне предложение», у него было достаточно времени, чтобы успеть разлюбить меня и увлечься поочередно дюжиной других девушек. Однако он, похоже, старается доставить мне максимум неприятностей. Я, собственно, ничего не имею против – «неприятный» Сидней почти так же мил и обходителен, как Сидней в любом другом состоянии. Но когда он начинает метать отравленные копья в Пола, мне это не нравится. Так или иначе если он считает, что его нападки на моего избранника или злобные намеки в его адрес хоть на йоту ухудшат мое мнение о Поле Лессингеме, то, значит, у Сиднея Атертона еще меньше мозгов, чем я полагала. Между прочим, сегодня вечером Перси Вудвилл тоже предложил мне руку и сердце. Это, конечно, не бог весть какое событие, учитывая, что он за последние три года делал это множество раз. Однако в сложившихся обстоятельствах его поступок все же вызвал у меня некоторое раздражение. Впрочем, я уверена, что если он и в самом деле хоть немного неравнодушен ко мне, то не станет исходить ядом только потому, что я предпочла другого мужчину.
Что же касается папы, тот тут все очень серьезно. Мы с ним впервые открыто скрестили шпаги, и мне кажется, что, фигурально выражаясь, защитные наконечники с наших клинков сняты. Сегодня утром он произнес всего несколько слов, причем сделал это, не глядя на меня. Он, в частности, сообщил, что вечером Пол должен выступить (как будто я этого не знала!), и с яростью принялся поливать его грязью, причем в таких выражениях, которые, на мой взгляд, джентльмену употреблять не пристало. Могу себе представить, что бы он подумал или сказал о другом мужчине, позволяющем себе подобные выражения в присутствии женщины. Однако сам он постоянно это делает. Так или иначе я в ответ промолчала, хотя меня подмывало указать ему, что он делает то, за что сурово осуждает других.
Но сегодня вечером мы все же сцепились.
Конечно же, я отправилась послушать Пола – то есть сделала то же, что делала много раз до этого. После своего выступления Пол подошел ко мне, чтобы забрать из ложи. Ему пришлось оставить меня буквально на минуту, чтобы с кем-то переговорить. И тут я увидела в вестибюле ухмыляющегося Сиднея! У меня возникло острое желание его ущипнуть. Когда я уже окончательно собралась вцепиться пальцами ему в руку, вернулся Пол – и, конечно же, Сидней тут же обрушился на него со злобными нападками. Мне было ужасно стыдно, а Сиднею Атертону – ни капельки. Мало того что Пол подвергся словесной атаке мистера Атертона в тот самый момент, когда занимался укреплением фундамента славы собственной страны, – вдобавок появился и мой отец. Он решил увести меня от Пола. Разумеется, он мог об этом даже не мечтать. Само собой, я вместе с моим избранником направилась к карете, предоставив отцу решать, как ему поступить – оставить нас в покое или же последовать за нами. Отец предпочел не преследовать нас, но тем не менее умудрился приехать домой через какие-то три минуты после того, как туда же вернулась я.
И тут началась схватка.
Я не берусь описать, что такое мой отец в гневе. Возможно, есть мужчины, которые, выйдя из себя, тем не менее выглядят и ведут себя прилично. Но, конечно, мой папа не из таких. Он любит говорить о безукоризненной репутации членов семьи Линдон и их утонченном воспитании. Однако при всем при том трудно себе представить, какую чудовищную невоспитанность и грубость может демонстрировать он сам, глава нашей семьи, в те моменты, когда теряет контроль над собой. Я не стану цитировать выражения, которые он использовал, замечу лишь, что он всячески поносил Пола, прославлял род Линдонов и отдавал приказы, адресованные мне.
Пребывая в сильном раздражении, мой отец имеет обыкновение для усиления впечатления от своих слов повторять их по нескольку раз. Видимо, ему кажется, что так они звучат более убедительно.
– Я запрещаю тебе… запрещаю тебе… запрещаю когда-либо еще говорить с этим… этим… этим…
Тут он разразился грязными ругательствами.
Я молчала. Моя стратегия состояла именно в том, чтобы стараться сохранять спокойствие. Мне хочется верить, что, если не считать того, что лицо мое слегка побледнело, я, будучи расстроенной тем, что отец до такой степени вышел из себя, выглядела в эти неприятные минуты практически так же, как и всегда.
– Ты слышишь меня? Слышишь, что я тебе говорю? Эй, вы меня слышите, мисс?
– Да, папа, я тебя слышу.
– Тогда… тогда… пообещай мне! Пообещай, что сделаешь так, как я говорю! Запомни мои слова, девочка, – ты выйдешь из этой комнаты не раньше, чем дашь мне обещание выполнить мои требования!
– Мой дорогой папа! Неужели ты в самом деле хочешь, чтобы я провела остаток моей жизни в этой гостиной?
– Прекрати упрямиться! Не-не говори со мной так! Я этого не потерплю!
– Вот что я тебе скажу, папа: если ты не успокоишься, у тебя случится новый приступ подагры.
– К чертям эту подагру.
Пожалуй, это были самые разумные слова, произнесенные отцом за все время нашего крайне неприятного разговора. Если бы такую мучительную болезнь, как подагра, можно было лечить с помощью крепких слов, подобные выражения можно было бы только приветствовать. Отец, однако, и не думал униматься.
– Этот тип негодяй, мерзавец… – твердил он снова и снова. – Такого подонка свет не видывал. А тебе я приказываю! Я Линдон, твой отец, и потому приказываю тебе! Никогда больше не разговаривай с этим… с этим… – Далее одно за другим последовали многочисленные нецензурные выражения. – И… и… И не смей даже смотреть на него!
– Послушай меня, папа. Я пообещаю тебе никогда больше не разговаривать с Полом Лессингемом, если ты, в свою очередь, пообещаешь мне никогда больше не разговаривать с лордом Кантилевером, а, встретив его на улице, будешь делать вид, что не узнаешь его.
Видели бы вы, каким свирепым взглядом наградил меня отец после этих слов. Лорд Кантилевер – глава партии тори, ее полный собственного достоинства и глубоко почитаемый другими ее членами лидер. Он для моего отца просто кумир. Мне кажется, что папа считает лорда Кантилевера настоящим ангелом во плоти – ну или кем-то, кто почти не уступает в статусе ангелам. Мое предложение показалось отцу таким же чудовищным, как его предложение – мне. Однако, к сожалению для него, он в состоянии понимать и принимать только одно мнение по тому или иному вопросу – а именно свое собственное.
– Ты… ты смеешь сравнивать лорда Кантилевера с этим… этим…
– Я их вовсе не сравниваю. Я в принципе ничего не имею против лорда Кантилевера – как политика и как личности. Но, конечно, я прекрасно понимаю, что человек его калибра не может и мечтать о том, чтобы сравниться с человеком таких способностей, какими обладает Пол Лессингем. Это означало бы требовать от его светлости слишком многого.
Да, я не смогла сдержаться. Разумеется, реакция на мои слова последовала немедленно. Среди всего, что сказал после моего заявления отец, не было ни одного нормального слова – одни только ругательства. Все это, конечно же, очень печально.
Папа вывалил все, что думал о Поле. Выглядело все это просто отвратительно. Он угрожал мне всеми ужасами инквизиции, если я немедленно не поклянусь, что больше не стану общаться с мистером Лессингемом. Разумеется, ничего подобного я делать не стала. Отец предал меня анафеме и, помимо этого, обругал самыми последними, самыми гадкими, постыдными словами – меня, свою единственную дочь! Он также заявил, что меня следовало бы посадить в тюрьму – и я отнюдь не уверена, что в его словах не было намека на то, что было бы неплохо отправить меня на виселицу. В конце концов он выгнал меня из комнаты, напоследок выпустив мне вслед еще один мощный залп проклятий.
Глава 27. Ночной ужас
Когда я рассталась с отцом, точнее, когда папа фактически выгнал меня из комнаты, где проходил наш тяжелый разговор, я сразу же отправилась проведать человека, которого нашла на улице. Было уже поздно, и я чувствовала себя одновременно усталой и встревоженной – мне просто хотелось лично выяснить, в каком он состоянии. В каком-то смысле он представлял собой некое связующее звено между Полом и мной – а поскольку момент был такой, когда такие вещи были особенно ценными, я не могла отправиться в постель, не узнав, как неожиданный гость себя чувствует.
Сиделка встретила меня у двери комнаты.
– Ну, как наш пациент? – поинтересовалась я у нее.
Сиделка была полной, очень заботливой женщиной. Ей не раз доводилось присматривать за моими более чем странными протеже, так что я, можно сказать, довольно часто пользовалась ее услугами. Она развела руками.
– Трудно сказать. С того момента, как я пришла, он ни разу даже не пошевелился.
– Ни разу? Он что же, все еще без сознания?
– Мне кажется, что он вроде бы как в трансе. Похоже, он не дышит, и пульса я у него нащупать не могу, но доктор говорит, что он пока жив. Это самый странный случай, который мне приходилось когда-либо видеть.
Я прошла в глубь комнаты. И именно в этот момент человек, лежащий в кровати, подал вполне отчетливые признаки жизни. Сиделка тут же торопливо подошла к нему.
– Что это? – изумилась она. – Он задвигался! Наверное, услышал, как вы вошли!
Весьма вероятно, что так оно и было. Когда я вплотную приблизилась к кровати, человек снова принял сидячее положение и точно так же, как он уже делал утром на улице, громко воскликнул, словно бы обращаясь к кому-то, кого видел прямо перед собой:
– Пол Лессингем! Берегитесь! Жук!