Затем, повернувшись к инспектору, врач вполголоса сказал, обращаясь к нему:
– Если вы хотите получить от него какие-то показания, лучше сделать это прямо сейчас, потому что он быстро теряет силы и в любой момент может умереть. Но учтите, вы вряд ли добьетесь от него многого – он уже фактически находится в полубессознательном состоянии, а тормошить его я не решусь. Так что постарайтесь узнать хоть что-то.
Инспектор подошел вплотную к лежащему мужчине, держа в руке блокнот.
– Как я понял со слов этого джентльмена, – сказал он, указывая на Атертона, – вас зовут Роберт Холт. Я инспектор полиции и хочу узнать, что привело вас в то состояние, в котором вы пребываете. На вас кто-то напал?
Холт, приоткрыв глаза, некоторое время затуманенным взором смотрел на инспектора так, словно видел его не вполне ясно – и при этом совершенно не уловил смысла сказанных им слов. Сидней, наклонившись над распростертым телом Холта, решил рискнуть и попробовать объяснить ему смысл происходящего.
– Послушайте, инспектор хочет выяснить, как вы сюда попали. И еще – кто-то с вами что-то сделал? Нанес вам ущерб? Кто именно?
Веки мужчины были полузакрыты, но после слов Атертона он вдруг широко открыл глаза – и рот тоже. На его изможденном лице появилось выражение панического ужаса. Он явно хотел что-то сказать, но ему какое-то время никак не удавалось произнести ни звука. Потом дар речи все же вернулся к нему, и он воскликнул:
– Жук! – Последовала короткая пауза, а затем новый выкрик: – Жук!
– О чем это он? – спросил инспектор.
– Думаю, я понимаю, – ответил Сидней и, обращаясь к пациенту, громко произнес: – Да, я слышу, вы говорите про жука. Этот жук с вами что-то сделал?
– Он схватил меня за горло!
– От этого у вас на шее отметины?
– Этот жук меня убил.
Глаза мужчины закрылись, и он впал в состояние летаргии. Инспектор был очень удивлен всем услышанным.
– Что все-таки он имел в виду, когда говорил про жука? – поинтересовался он.
Полицейскому ответил Атертон:
– Полагаю, я понимаю, о чем он, – и мои друзья тоже. Мы это потом объясним. А пока я, пожалуй, попробую вытрясти из него всю информацию, какую смогу, – пока еще не слишком поздно.
– Да, – отозвался доктор, который в этот момент снова щупал у пациента пульс, – пока еще не слишком поздно. Но времени у вас осталось немного – какие-то секунды.
Сидней явно решил рискнуть и попытаться вывести Холта из ступора, в котором тот находился.
– Вы ведь были с мисс Линдон весь день и весь вечер, верно, мистер Холт? – поинтересовался он.
Атертону удалось привлечь внимание мужчины и получить от него некую реакцию. Губы Холта зашевелились – он явно хотел что-то сказать, и ему это в конце концов удалось.
– Да… днем… и вечером… Господи, помоги мне!
– Я искренне надеюсь, что Бог поможет вам, мой бедный друг. Вы в самом деле в этом нуждаетесь, как, наверное, никто другой. Мисс Линдон облачена в вашу старую одежду, так ведь?
– Да… в мою старую одежду. О боже!
– А где мисс Линдон сейчас?
Казалось, слова, произносимые Холтом, истекают из его горла только за счет испытуемой им боли.
– Жук убьет мисс Линдон.
В этот момент сильнейший спазм потряс все тело несчастного Холта. Он даже непроизвольно чуть привстал, но тут же снова распластался на кровати. Выглядело все это очень зловеще. Доктор снова принялся внимательно осматривать Холта. Мы стояли молча, наблюдая за его действиями.
– На этот раз голод окончательно доконал его, и привести его в себя, боюсь, больше не получится, – заявил врач.
Внезапно я почувствовал, как что-то сильно и болезненно сдавливает мою руку, и обнаружил, что это Лессингем, по-видимому, бессознательно стискивает пальцами мое запястье. Мимические мышцы у него на лице вздрагивали, его всего трясло от нервного напряжения. Я повернулся к врачу.
– Доктор, если в стакане еще остался бренди, передайте его моему другу – ему необходимо выпить.
Лессингем опрокинул в горло небольшую порцию напитка, которая все еще плескалась на дне стакана, и проглотил ее разом, не раздумывая. Полагаю, это избавило нас от неприятной сцены, которая могла произойти вследствие того, что политик находился на грани нервного срыва.
Инспектор тем временем обратился к хозяйке дома:
– А теперь, миссис Хендерсон, вы, может быть, объясните нам, что все это значит? Кто этот человек, как он сюда попал, кто был с ним, когда он здесь появился и что вообще вам известно? Если у вас есть что сообщить, сделайте это, но будьте осторожны – я обязан предупредить вас, что все, что вы скажете, может быть использовано против вас.
Глава 45. Все, что было известно миссис Хендерсон
В ответ на слова инспектора хозяйка сунула руки под передник и ухмыльнулась.
– Знаете, мистер Филлипс, мне странно слышать, что вы так со мной разговариваете. Если вы продолжите говорить в таком тоне, люди могут подумать, будто я сделала что-то нехорошее. Ну, а насчет того, что здесь случилось, я вам расскажу все, что знаю, – с превеликим удовольствием. По поводу же вашего предупреждения, то я в нем не нуждаюсь, потому что всегда осторожна в словах – вы и сами это хорошо знаете.
– Да, я это знаю. Это все, что вы имеете мне сообщить?
– Ох и любитель же вы людей подгонять да допекать, мистер Филлипс, большой любитель. Конечно, это не все – я еще к делу-то и не приступила.
– Ну, так приступайте.
– Если вы будете на меня давить, я могу что-нибудь напутать, а вы потом назовете меня лгуньей – а ведь женщины правдивее меня нет во всем Лаймхаусе.
Было видно, что инспектор едва сдерживается, чтобы не наговорить миссис Хендерсон резкостей. Хозяйка же тем временем устремила глаза на грязный потолок, словно надеялась, что это поможет ей ощутить прилив вдохновения.
– В общем, – начала она, – я могу поклясться, что все случилось час назад, или, может, час с четвертью, ну или час и двадцать минут тому…
– В такой точности необходимости нет – минута-другая ничего не решают.
– В общем, я услышала, как кто-то постучал в дверь. Когда я открыла, оказалось, что это какой-то араб с большим тюком на голове – багаж был просто огромный, больше, чем он сам. С ним были еще двое. Ну, араб этот и говорит – странно так, как они все болтают: «Комната на ночь, комната». Вообще-то я не люблю иностранцев, и никогда не любила, а арабов особенно – все у них шиворот-навыворот, не как у нормальных людей. В общем, я этому типу так прямо и сказала. Но он, похоже, меня не понял, потому что снова давай твердить: «Комната на ночь, комната». И сует мне в руку две полукроны. Ну, я всегда говорю, что деньги есть деньги, и если у кого-то они есть, то они ничуть не хуже, чем у любого другого. В общем, может, кто-то эту компанию к себе и не пустил, а я решила иначе – и проводила всех троих сюда, наверх. После этого сама я спустилась вниз и пробыла там где-то с полчаса. И вдруг слышу – наверху, в этой самой комнате, поднялся какой-то гвалт.
– Какого рода?
– Ну, какой – крики, визг. Да громко так – никогда ничего подобного не слыхала. У меня от страха даже кровь в жилах похолодела. У нас, конечно, как и везде, бывают шумные жильцы, но такого я что-то не припомню. Я подождала с минуту, но вопли не прекращались. Я испугалась, что другие жильцы будут недовольны и станут жаловаться, и потому поднялась наверх, подошла к двери комнаты и стала стучаться в нее. Но моего стука, похоже, никто даже не заметил.
– Вы хотите сказать, что крики продолжались?
– Ну да, продолжались! Да еще как продолжались! Господи боже! Вопль за воплем. Мне показалось, от них вот-вот крыша обрушится.
– Слышали ли вы какие-то другие звуки? Например, звуки борьбы, ударов?
– Нет, ничего такого. Одни только крики.
– А кричал только один человек?
– Ну да, только один. Я уже говорила – раз за разом, снова и снова. Правда, когда я приложила ухо к двери, я вроде бы услышала, как еще кто-то плачет, или что-то вроде того, но крики заглушали все. Невозможно было представить себе, что может заставить человека так вопить. Я все продолжала дубасить в дверь, и в тот момент, когда я уже решила, что ее придется ломать, араб вдруг говорит мне оттуда, из комнаты: «Уходите! Я плачу за комнату! Уходите!» Мне это не понравилось, скажу вам прямо. Я и сказала: «Вы платите за комнату, но не за шум!» А потом я еще так добавила: «Или прекратите орать, или выметайтесь отсюда! Если не угомонитесь, я позову кого-нибудь, и вас живо отсюда выкинут!»
– И что, после этого наступила тишина?
– Ну, можно и так сказать – вот только кто-то все продолжал хныкать, и еще было слышно, как кто-то воздух ртом хватает, словно отдышаться не может.
– И что было потом?
– Ну, поскольку вроде как стало тихо, я ушла вниз. А еще через четверть часа, или, может минут через двадцать, я пошла к входной двери – мне захотелось выйти на улицу, чтобы немного подышать свежим воздухом. А миссис Баркер, которая живет на другой стороне улицы, в доме номер двадцать четыре, подходит ко мне и говорит: «Я гляжу, этот араб ненадолго у вас задержался». Я смотрю на нее и говорю: «Вы о чем? Я что-то вас не совсем понимаю». А она мне: «Ну, я видела, как он вошел в дом, а несколько минут назад видела, как он вышел – с огромным тюком на голове, тяжелым, наверное, потому что он его еле тащил». «Вот как. Ну, так это для меня новость. Я его не видела и не знала, что он ушел». И так оно и было. В общем, я опять поднялась наверх – и на тебе! Дверь в комнату была распахнута. Поначалу мне показалось, что внутри никого нет. Но потом, когда я вошла, то обнаружила этого бедного молодого человека, который лежал на полу за кроватью.
Тут из груди доктора вырвалось гневное ворчание.
– Если бы у вас была хоть капля ума, вы бы немедленно послали за мной, и тогда он, возможно, сейчас был бы жив.
– Ох, да откуда же мне было знать, доктор Глоссоп? Мне это просто в голову не пришло. Мне, знаете, хватило того, что я обнаружила у себя в комнате человека, которого, как мне показалось, убили. Я побежала вниз и наткнулась на Густуса Барли, который стоял, прислонившись к стене. Я ему говорю: «Вот что, Густус Барли, беги-ка поскорее в полицейский участок и скажи там, что человека убили – какой-то араб укокошил мужика». Вот и все, что я знаю, мистер Филлипс, и больше я ничего рассказать не могу, даже если вы будете много часов меня допрашивать и задавать разные вопросы.