Я заметил или подумал, что заметил, как кто-то или что-то скользнуло вверх по ступенькам крыльца и исчезло в темноте у двери, словно скрываясь от посторонних глаз. На мой призыв никто не откликнулся. Я крикнул опять:
– Не робейте, друг мой!
Выскочив из кэба, я быстро пересек тротуар и взбежал по лестнице. К моему удивлению, на крыльце никого не оказалось. Я поверить не мог, что там никого нет. Будто изображая слепого, я рассек пространство вокруг себя руками, ничего не нащупав. Затем отошел на пару ступеней вниз.
– На вид лишь пустота, коей природа не приемлет… Эй, возница, не видал, поднимался кто на крыльцо или нет?
– Кажется, поднимался, сэр. Я мог бы поклясться, что кого-то приметил.
– Я тоже… Очень странно.
– Может, сэр, этот кто-то разом в дом вошел.
– Это вряд ли. Мы бы услышали, как открылась дверь, даже если бы этого не видели; впрочем, тут не настолько темно, чтобы не увидеть… Меня так и тянет позвонить в звонок и уточнить.
– На вашем месте я бы не стал, сэр; забирайтесь-ка обратно, и поедем. Тут Пол Лессинхэм живет, великий Пол Лессинхэм.
По-моему, извозчик подумал, что я пьян – и недостаточно респектабелен для знакомства с именитым политиком.
– Вудвилль, просыпайся! Знаешь, мне отчего-то кажется, что это место таит секрет. Да я в этом уверен. Ощущение такое, будто здесь кроется нечто необъяснимое, что-то, чего мне не дано ни увидеть, ни услышать.
Кучер свесился с козел и попытался заманить меня обратно в экипаж:
– Садитесь, сэр, ехать пора.
Я прыжком забрался в кэб, и мы тронулись – но далеко не уехали. Метров через десять я вновь выпрыгнул наружу, не потрудившись предупредить возницу. Раздосадованный, он остановился сам.
– Ладно, сэр, теперь-то что? Вот в следующий раз поранитесь, соскакивая, а винить меня станете.
Я заметил кошку, крадущуюся во тьме у перил, – черную кошку. За ней-то я и отправился. Кошка оказалась то ли сонной, то ли медлительной, то ли глупой, а может, и вовсе сумасшедшей – с кошками такое редко, но случается! – так или иначе, она не попыталась сбежать от меня, позволив схватить себя за шкирку.
Как только мы прибыли ко мне в лабораторию, я посадил кошку в застекленный ящик. Перси смотрел на это.
– Ты зачем ее туда сунул?
– А вот это, дорогой мой Перси, ты сейчас увидишь. Будешь присутствовать при эксперименте, и им, как законодатель – ты же таковым являешься! – должен всенепременно и чрезвычайно заинтересоваться. Я собираюсь продемонстрировать тебе малые возможности оружия, которое, если использовать его в полную мощь, способно послужить во благо моей родной стране.
Перси оставался совершенно безразличен. Плюхнувшись на стул, он возобновил тоскливые причитания:
– Ненавижу кошек!.. Отпусти ее!.. Мне всегда тошно, если в комнате кот.
– Чепуха, ты все придумываешь! Тебе просто нужно глотнуть виски – зачирикаешь, как воробушек.
– Не хочу я опять пить!.. Я и так перебрал!
Я не стал обращать внимания на его слова. Просто плеснул две щедрые порции в стаканы. Не особо понимая, что делает, Перси одним глотком влил в себя добрую половину полученного виски. Поставив стакан на стол, он закрыл лицо руками и простонал:
– Что подумала бы Марджори, если бы увидела меня сейчас?
– Подумала? Да ничего. Зачем ей думать о таком, как ты, если у нее есть рыбка пожирнее?
– Мне так ужасающе плохо!.. Напьюсь-ка я от души!
– Напейся!.. Только, ради бога, веселись, а не наводи скуку смертную… Выше нос, Перси! – Я похлопал Вудвилля по плечу, тем самым едва не свалив его со стула на пол. – Сейчас я проведу перед тобой небольшой опыт, о котором уже говорил!.. Кошку видишь?
– Конечно, вижу!.. Зверюга!.. Ну, отпусти ты ее!
– Зачем мне ее отпускать?.. Знаешь, чья это кошка? Это кошка Пола Лессинхэма.
– Пола Лессинхэма?
– Да, Пола Лессинхэма, того самого, что выступал с речью; того, с кем ушла Марджори.
– Откуда ты знаешь, что кошка его?
– Понятия не имею, мне просто так кажется; мне хочется думать, что она его!.. Я намерен так думать!.. Она гуляла у его дома, следовательно, это его кошка – вот и все мои доводы. Я не могу посадить в этот ящик Лессинхэма, поэтому вместо него сажаю кошку.
– Зачем?
– Увидишь… Заметил, как она радуется?
– Что-то не похоже, что она довольна.
– Все мы радуемся по-разному – она делает это так. Животное вело себя как сбесившееся: бросалось на стенки своей стеклянной тюрьмы, металось туда-сюда, из стороны в сторону, завывало от ярости, или от страха, или от того и другого одновременно. Возможно, оно предчувствовало угрозу; нельзя догадаться, что происходит в голове у тех, кого мы называем неразумными тварями.
– Занятно.
– Некоторые из нас, не только кошки, тоже ведут себя занятно. А теперь внимание! Взгляни на эту игрушку – ты наверняка уже видел нечто подобное. Это пружинное ружье: сжимаешь пружину, бросаешь снаряд в ствол, отпускаешь пружину, снаряд летит. Сейчас я открою этот встроенный в стену сейф. У него буквенный шифр, и прямо сейчас его открывает слово «виски» – видишь, это тебе знак. Ты уже заметил, насколько этот сейф прочен: воздухонепроницаемый, огнеупорный, с тройной внешней обшивкой из стали, которую нельзя просверлить; то, что внутри, очень ценно – для меня! – и чертовски опасно; жаль мне того вора, что в невинном своем невежестве попытается его взломать. Загляни внутрь; видишь, в нем шарики, стеклянные, каждый в специальной выемке, легкие как перышко, прозрачные – сквозь них все видно. Достанем пару, маленьких, как пилюльки. В них нет ни динамита, ни кордита[10], ни единого подобного им вещества, однако в равных условиях эти шарики натворят такого, что не под силу ни одной взрывчатке, изобретенной человеком. Возьми один – раз утверждаешь, что сердце твое разбито! – раздави у себя под носом: много сил не потребуется – и через миг окажешься в краю, где, как говорится, не бывает печалей.
Он отпрянул назад.
– Понятия не имею, о чем ты… Не нужна мне эта штука… Убери ее.
– Подумай еще: второго шанса может и не быть.
– Говорю тебе, не надо.
– Уверен?.. Поразмысли!
– Конечно, уверен!
– Значит, отдадим это кошке.
– Отпусти бедняжку!
– Отпущу бедолагу – в страну столь близкую, сколь и далекую. Сейчас, пожалуйста, будь внимателен. Смотри, что я делаю с игрушечным ружьем. Сжимаю пружину; вкладываю в дуло шарик; опускаю ствол в отверстие стеклянного ящика с апостольской кошкой… видишь, отверстие как раз по размеру, что, в общем-то, должно нас радовать… Вот сейчас я разожму пружину… Сосредоточься, пожалуйста… Наблюдай за происходящим.
– Атертон, отпусти зверя!
– Отпустил! Пружина разжалась, шарик вылетел, стукнулся о крышку ящика, разбился при ударе – и вуаля! – кошка мертва, несмотря на все ее девять жизней. Заметил, как она притихла – тише воды! Будем надеяться, что она в своем кошачьем раю. Кошка, которую я предпочитаю считать питомицей Пола Лессинхэма, отправилась на покой; утром я отошлю ее к нему, с полагающимися поздравлениями. А то вдруг он не заметит пропажи… Подумай! – вообрази огромный снаряд, наполненный тем, что мы назовем «Волшебным паром Атертона», выпущенный из стодвадцатитонного орудия и разорвавшийся на определенной высоте над головами армии противника. Если все сделать правильно, то не успеешь и глазом моргнуть, как сто тысяч человек – а может, больше! – рухнут замертво, будто сраженные молнией с небес. Вот это настоящее оружие, понимаешь?
– Мне нехорошо!.. Хочу уйти!.. Сам не знаю, зачем пришел к тебе!
Как будто сказать Вудвиллю было больше нечего.
– Вздор!.. Каждую секунду ты расширяешь свои представления о мире, а в наши дни, когда член Парламента должен знать все обо всем, информация просто необходима. Осуши бокал, приятель, настал твой час!
Я вручил ему стакан. Он выпил его содержимое, а затем, в порыве пьяного озорства, отшвырнул его от себя. До этого я – довольно легкомысленно – оставил второй шарик недалеко от края стола. Тяжелый бокал, ударившись о столешницу, заставил ее затрястись, отчего шарик покатился. Все это произошло не с моей стороны, и, хотя я метнулся вперед, пытаясь остановить движение, я опоздал. Я не смог дотянуться до хрустальной капсулы, и она, соскользнув на пол, упала к ногам Вудвилля и раскололась. В этот момент он посмотрел вниз, недоумевая, конечно, по глупости своей, что происходит, ибо я надрывался от крика, пытаясь предотвратить грядущую катастрофу. Стоило пару вырваться наружу из разбившейся оболочки и попасть в воздух, как Вудвилль тут же упал ничком. Ринувшись к нему, я приподнял бесчувственное тело и, спотыкаясь, поволок к двери, выходящей во двор. Распахнув ее, я вытащил Перси на свежий воздух.
Оказавшись на улице, я обнаружил, что во дворе я не один. Там стоял таинственный египетско-арабский дружок Лессинхэма, тот самый, что заглянул ко мне утром.
Глава 17. Магия?.. Или чудо?
Переход во двор из яркого электрического света лаборатории был попаданием из сияния во мрак. Закутанный в светлый плащ человек, стоявший во тьме, показался видением из сна. Мир плясал у меня перед глазами. А все потому, что я до этого старательно сдерживал дыхание и отворачивался в сторону, стараясь избежать участи Вудвилля. Задержись я в помещении на миг дольше, и мне оттуда было бы не выбраться. И сейчас, опустив Перси на землю, я сам же об него споткнулся. Сознание меня покинуло. За мгновение до обморока я понял, что успел кое-что выкрикнуть, вспомнив высказывание об инженере, взорвавшемся на собственной петарде[11]: «Волшебный пар Атертона!»
Очнулся я с весьма любопытными ощущениями. Чьи-то руки поддерживали мое тело, надо мной склонилось незнакомое лицо, а глаза, заглядывавшие в мои, поразили своей необычностью.
– Кто, черт побери, вы такой? – спросил я.
Затем, сообразив, что это мой утренний незваный гость, я, не особо церемонясь, вырвался из его рук. В свете, льющемся из двери лаборатории, я видел, что рядом со мной лежит Вудвилль – тихий и неподвижный.