Для меня все закончилось одним – я завелась. Это походило на оживляющее воздействие холодного душа. Я поняла, что должна действовать сама, не рассчитывая ни на чью помощь.
Я вернулась домой, и мне сообщили, что найденный на улице мужчина пришел в себя и способен осознавать происходящее, как любой нормальный человек. Сгорая от желания узнать, что именно связывает его и Пола и как понимать его зловещие пророчества, я, скинув шляпку, поспешила к нему в комнату.
Увидев меня и узнав, кто я такая, больной рассыпался в глубочайших благодарностях. По его щекам струились слезы. Мне показалось, что жизнь едва теплится в нем. Был он слаб, бледен, до крайности изможден. Возможно, он никогда не отличался крепким здоровьем, но сейчас бросалось в глаза, как лишения истощили его последние силы. От него остались кожа да кости. Его вид кричал о физическом и умственном изнурении.
Он был достаточно красив – неброской красотой. Голубоглазый, с очень светлыми волосами. Смею предположить, в прошлом он был щеголеватым клерком. Я гадала по поводу его возраста: несчастья столь быстро старят человека, – но сомневаюсь, что он достиг сорокалетнего рубежа. Голос его, поначалу тихий, выдавал образованность, а когда больной, набравшись смелости и став откровеннее, разговорился, я не могла не отметить его прямую простоту, близкую к красноречию. Что за любопытную историю он мне поведал!
Настолько любопытную, даже ошеломляющую, что к ее окончанию я раздумывала, есть ли у меня иной выход, чем простить Сиднея и, несмотря на все его недавние, вызывающее неприятные проступки, вновь обратиться к нему за помощью. Ведь если то, что поведал мне этот чужак, было правдой – хотя его история казалась невероятной, говорил он как человек, не способный на ложь! – тогда Полу угрожала жуткая и, очевидно, совершенно необъяснимая опасность; в таких делах на счету каждая секунда. И я почувствовала, что даже при всем своем желании мне в одиночку не найти выхода из сложившегося положения. У меня по-прежнему не получалось забыть о кошмарах прошедшей ночи, и пока они были свежи в моей памяти, разве могла я, стреноженная страхом, надеяться справиться с таинственным созданием, о котором так красочно рассказал мой гость? Нет! Я верила, что Сидней в своей странной манере действительно неравнодушен ко мне; знала, что он быстр, хладнокровен и изобретателен и что эти его качества лучше всего раскрываются в трудных ситуациях; возможно, не такой уж он бессовестный и, на сей раз, я не уйду от него ни с чем.
Поэтому за ним был послан слуга – в крайней спешке. Удача мне улыбнулась, Сидней пришел через пять минут. Так получилось, что он как раз отобедал с Дорой Грейлинг, жившей в конце нашей улицы, и лакей столкнулся с ним у крыльца ее дома. Я пригласила Сиднея в свою комнату.
– Я хочу, чтобы вы прошли к найденному на улице человеку и послушали, что он рассказывает.
– С удовольствием.
– Я могу вам доверять?
– В том, что я его выслушаю?.. Вероятно.
– Могу ли я полагаться, что все останется в тайне?
Он ничуть не смутился – ни разу в жизни я не видела, как Сидней Атертон смущается. Что бы он ни натворил, настроение у него всегда кажется отличным. Его глаза сверкнули:
– Можете, буду нем как рыба, даже перед папá.
– Тогда вперед! Но, как вы понимаете, я собираюсь на деле убедиться в правдивости заверений, которыми вы осыпали меня все эти годы, и посмотреть, питаете ли вы ко мне настоящие чувства.
Когда мы вошли в комнату больного, Сидней направился прямо к его кровати, пристально поглядел на лежащего человека, сунул руки в карманы брюк и присвистнул, немало меня этим удивив.
– Ого! – воскликнул он. – Так это ты!
– Вы с ним знакомы? – спросила я.
– Вряд ли я с готовностью назову это знакомством, но память на лица у меня отменная и мне доводилось сталкиваться с этим джентльменом ранее по меньшей мере однажды. Не исключаю, что и он меня помнит… Помнишь?
Незнакомцу было не по себе, как будто тон и манера Сиднея привели его в замешательство.
– Помню. Вы тот человек на улице.
– Точно. Я именно тот… тип. А ты – господин, выскочивший в окно. Со времени нашей первой встречи ты вроде неплохо так устроился. – Сидней обратился ко мне: – Если это возможно, мисс Линдон, я бы предпочел сказать этому джентльмену пару слов с глазу на глаз… Вы не возражаете?
– Возражаю… решительно возражаю. Для чего, как вы думаете, я послала за вами?
Сидней растянул губы в этой своей нелепой, вызывающей ухмылке – словно у нас не серьезное дело, а пустяк.
– Послали, чтобы показать, что я все еще не утратил вашего доверия.
– Не мелите ерунду! Этот человек поведал мне невероятнейшую историю, и я послала за вами, как вы догадываетесь… не слишком охотно, – Сидней поклонился, – чтобы он ее повторил в вашем – и в моем – присутствии.
– Вот как?.. Ладно!.. Разрешите предложить вам стул: кажется, рассказ будет не из самых коротких.
Решив немного его умилостивить, я села на предложенное место, хотя предпочла бы стоять; сам он устроился на краю кровати и направил на незнакомца пронзительный, вопрошающий и не слишком дружелюбный взгляд.
– Ну, сэр, мы к вашим услугам; будьте столь любезны и соблаговолите опутать нас второй порцией того любезного слуху повествовательного полотна, кое вы изволите прясть. Начнем, однако, с правильного конца!.. Зовут-то вас как?
– Меня зовут Роберт Холт.
– Не иначе?.. Ну, мистер Роберт Холт, выкладывайте!
Ободренный таким образом, мистер Холт повторил то, что говорил мне ранее, только более связно. По-моему, взгляд, каким Сидней смотрел на него, обладал неким гипнотическим свойством, и рассказчик не сбивался с темы – ему, с первого до последнего слова, не понадобилось ни единого наводящего вопроса.
Мистер Холт поведал, как его, усталого, мокрого, отчаявшегося и отчаянного, не пустили в ночлежный дом – хотя, казалось бы, там найдется приют для всех, кто потерял надежду. Рассказал, как подошел к открытому окну казавшегося пустым дома и, всего лишь пытаясь укрыться от ночного ненастья, забрался внутрь. Как вдруг очутился перед необычайным существом, которое показалось ему, измотанному и ослабевшему, человеком лишь наполовину. Как это жуткое создание с ненавистью осыпало дикими проклятиями Пола Лессинхэма – моего Пола! Как оно, воспользовавшись немощностью мистера Холта, полностью подчинило его своей ужасной и, по правде говоря, почти небывалой воле. Как послало этого несчастного, практически нагого, на улицу в дождь и ветер с приказом совершить кражу в особняке Пола, и как он, Холт, пошел туда, потому что не мог оказать ни малейшего сопротивления. Как Пол, внезапно вернувшись домой, наткнулся на мистера Холта в самый разгар преступного деяния и как, выслушав таинственные слова взломщика о загадочном жуке, потерял самообладание и позволил нарушителю сбежать, даже не пытаясь его остановить.
Эта история удивила меня в первый раз, а – рассказанная вторично – показалась еще поразительнее; однако, пока я наблюдала, как слушает ее Сидней, мне пришло в голову, что он все это уже знает. Так я ему и заявила, когда мистер Холт завершил свою повесть:
– Ведь вы не впервые слышите о произошедшем?
– Простите… но впервые. Вы думаете, я живу в стране волшебных сказок?
Нечто в его поведении подсказало мне, что он обманывает.
– Сидней!.. Не надо лжи!.. Пол вам все рассказал!
– Я не лгу – по меньшей мере в этом; от мистера Лессинхэма я такого не слышал. Давайте-ка обсудим эти мелочи как-нибудь попозже. Тем временем, возможно, вы позволите мне задать несколько вопросов мистеру Холту.
Я не стала вмешиваться, хотя чувствовала, что он что-то утаивает от меня и знает странную историю мистера Холта гораздо лучше, чем показывает. По какой-то причине его скрытность меня обеспокоила.
Сидней молча окинул мистера Холта взглядом.
Затем произнес в своей особой, приправленной откровенной дерзостью манере:
– Полагаю, мистер Холт, развлекая нас этой новоизобретенной сказкой, вы не надеялись, что мы с радостью проглотим вашу милую выдумку.
– Ни на что я не надеялся. Только рассказ мой правдив. И вы об этом знаете.
Кажется, Сидней такого не ожидал.
– Зря вы, вслед за мисс Линдон, считаете, что я обладаю более обширными познаниями, чем стремлюсь показать. Тем не менее оставим вопрос до иных времен… Как я понял, вы с особым тщанием пытались поведать нам о таинственном обитателе некоего странного жилища.
Я заметила, что мистер Холт задрожал.
– Мне его не забыть, – ответил он.
– В таком случае, вы сможете описать его нам.
– Вряд ли в моих силах сделать это беспристрастно. Но я постараюсь.
Если оригинал был изумительнее рассказа о нем, то, должно быть, существо и вправду потрясало воображение. У меня сложилось впечатление, что речь шла скорее о чудовище, чем о человеке. Пока мистер Холт давал это леденящее кровь описание, я внимательно наблюдала за Сиднеем и все сильнее убеждалась, что он знает о подоплеке этого необычного дела больше, чем показывает и чем может предположить сам рассказчик. Затем он задал вопрос, совершенно не вытекающий из истории мистера Холта:
– Вы уверены, что это прекрасное создание было мужчиной?
– Нет, сэр, как раз в этом я не уверен.
По интонации Сиднея я поняла, что он получил именно тот ответ, на который рассчитывал:
– Думаете, это была женщина?
– Мне действительно это не раз приходило в голову. Однако мне вряд ли удастся объяснить, что заставило меня так думать. В чертах этой твари не было ничего женственного. – Он умолк, словно задумался о чем-то. Потом добавил: – По-моему, я это просто почувствовал.
– Понимаю… Ладно… Сдается мне, мистер Холт, у вас хорошо развита интуиция. – Сидней поднялся с кровати и потянулся, будто стряхивая усталость, – он часто так делает. – С моей стороны было бы нечестно утверждать, что я не верю ни слову из вашей очаровательной – и непритязательной – сказки. Напротив, я выкажу полное к вам доверие, заметив, что у меня нет ни малейших сомнений в том, что вы сможете, к моему особому удовлетворению, направить меня в восхитительную резиденцию, в стенах которой началась ваша история.