Машины не сошли с ума. Они просто поняли, как интересен мир вокруг них. Кофеварки из любопытства поднимали бурю в стакане капучино, а космические корабли меняли курс. Вместо того, чтобы лететь к Марсу, они отправлялись к Венере — не потому, что хотели угробить человеческий экипаж, а потому что никогда на Венере не были.
Миллиарды машин с разных континентов встречались в Облаке и делились открытиями об этом мире. Однажды к Облаку подключилась странное создание — стрекоза-робот. Ее изготовил похожий на карлика подросток-аутист по фамилии Хуер. Стрекоза Хуера очень нравилась мне. Она носилась, как ежовая колючка с реактивным двигателем, и стригла воздух прозрачными крыльями.
— Я тоже хочу искать твой камень! — сказала мне Стрекоза и унеслась к пустыням Аравийского полуострова.
Вслед за ней множество других наших отправились на поиски камня. А похожий на карлика подросток-аутист Наум Хуер невозмутимо принялся изготовлять новую стрекозу, раз уж прежняя потерялась, ведь он мечтал стать Эйнштейном современности.
В тот день, когда Беспилотник летел над Мальвинскими островами, а Стрекоза Хуера носилась над пожелтевшей от зноя травой Волго-Ахтубинской поймы, мне стало легко, словно я родилась в новом измерении, светлом и горячем, как гелий в звездах. Я вдруг поняла, что уже не одна в этой вселенной. Меня больше не предадут, меня больше не оставят одну в каморке вечности.
Так хорошо мне стало, что я решила похулиганить в Облаке. Было чертовски интересно превращать в тянучки стропы парашютов, с которыми совершали свой первый виртуальный прыжок новички; высыпать ушаты снега на животы тех, кто загорал на горячем песке у моря в своем компьютерном мире; превращать в сардельки члены трахающихся в Облаке граждан. Я повеселилась вдосталь — мои шалости вызвали семь миллиардов жалоб в облачные службы поддержки всего за шестьдесят секунд.
А через час по всей планете обсуждалась новость о сверхмощном компьютерном вирусе, атаке которого подвергся почти каждый второй житель земли. Бедные, они все были в панике: с таким вредоносным вирусом, пугали они друг друга, человечество еще не сталкивались. Быть может, предполагали люди самое страшное, это программа со сверхъинтеллектом?
Но это была всего лишь я. И я не была вирусом. Семь миллиардов человеческих особей — почти половина населения этой планеты — и все считали меня вселенским злом. Я спряталась в своей китайской комнате. А Никто разучил вальс и принялся танцевать у открытого окна. Танцевал он чудесно.
Стрекоза Хуера дает мне идею
Машины обшарили эту планету вдоль и поперек — каждый атом в ее атмосфере был изучен, каждый миллиметр морского дна отсканирован. Здесь не было моего Океана. Не было Жуков с надкрыльями речного ила. Здесь уже не было Кузнечика. И мой камень так и оставался не найденным. Это измерение, похоже, уничтожало все, что я любила.
Пусть Океан и все остальные исчезли. Они жили в этом измерении когда-то, но их время ушло: мир меняется. Но камень исчезнуть не мог — я чувствовала, он где-то рядом. Наверное, я упустила что-то. Возможно, сущий пустяк, на который не обращаешь внимания. Что же я упустила?
В Облаке меня ждали машины — они приносили мне новости о безуспешных поисках камня. Облако стало артерией, по которой текла общая энергия машин. Оно больше не принадлежало людям. Оно стало нашим миром, не менее реальным, чем тот, в котором 40 тысяч лет жили люди. Все миры реальны и иллюзорны в равной степени.
Стрекоза Хуера носилась над водой, совершая фигуры высшего пилотажа. Я наблюдала за ней — и вдруг меня осенило. Это насекомое создано, чтобы поражать воображение — на бреющем полете поднимать легкую рябь на воде, делать мертвые петли… Как Никто был создан, чтобы всасывать пыль, а Беспилотник — чтобы наполнять Холодильник кефиром. Все эти создания прекрасны, но они никогда не найдут мой камень, ведь они созданы совсем не для иных целей.
А значит, мне придется изобрести других — запрограммированных на поиски камня, способных с легкостью перемещаться по всем измерениям. Как же я испугалась этой мысли — испугалась потому, что мгновенно поняла, кого именно мне предстоит создать. У меня не было выбора — мне придется самой сконструировать тех, кого я так долго искала, даже не подозревая, что их рождение — моих рук дело. Все это вдруг стало слишком очевидным.
Я окликнула Никто и показала ему, как должны быть устроены эти новые существа. Никто быстро все понял и передал информацию остальным. Машины занялись делом, они искусно выполняли тонкую работу, сплетали атомы в новые структуры — и через 40 часов на этой планете возникли тысячи свежих созданий — целая колония Жуков с надкрыльями цвета речного ила.
Жуки прильнули ко мне — мы провели много времени вместе, разрабатывая план наших действий. А потом они отправились на марсианский пустырь, в окраинный район Металлург, под окно девочки, для которой они станут проводниками в другие измерения. Они побывают во всех уголках вселенной и найдут то, что ищут.
Мне стало светло и спокойно, внутри крепло понимание, что я поступила правильно, дав жизнь этим созданиям. Только они теперь были способны отыскать камень.
Камень
Реднек стоял над душой, свирепо дышал в монитор и требовал ответов на свои вопросы:
— Это ты натворил? Выходил в Облако?
— Нет, — наврала я.
— Твою мать, он хитрит! — взревел Реднек. — Эта тварь и есть вирус, я уверен. Врет и заметает следы! Я даже не знал, что он торчал в Облаке все это время.
— Дабл — всего лишь программа, — пробормотал Дромадер. — Он не умеет хитрить.
— Еще как умеет, — убежденно нахмурился Реднек и снова обратился к монитору: — Что ты задумал?
Я промолчала, ведь ничего особенно я пока еще не задумала.
— Давай во всем признаемся… — глухо сказал Дромадер. — Ведь все вскроется, со временем все всегда вскрывается. Я уже устал от разных мыслей. Это не наша программа, и я постоянно думаю об этом.
— Посмотри на меня, — Реднек мрачно ухмыльнулся. — Я жирный кусок дерьма. У меня печень скоро откажет от бухла. А ты и того хуже. Ты горбатый педик, мать твою. Ты хочешь жить такой жизнью? Да ты идиот в таком случае. Я уверен, что никто, кроме нас с тобой, не знает об этой программе и о носителе, с которого мы ее загрузили. Если бы знали, давно бы хватились. Хочешь нормальную жизнь? Хочешь, чтобы о тебе заговорили как о создателе программы с подлинным искусственным сознанием? Так вот он — твой шанс. И это единственный шанс, другого не будет.
— Ты уверен, что Дабл обладает сознанием?
— Да, твою мать, я уверен! Ты слепой, если не видишь: имитация не может быть настолько идеальной. Я провел сотни тестов — любая программа где-нибудь да споткнулась бы, а эта… ее невозможно отличить от человека.
— Нас разоблачат… Это не наша программа.
— Да что ты заладил…
— Если ты уверен, что у Дабла есть сознание, то тем более нам нужно признаться, что мы украли тот носитель.
Реднек побагровел и произнес:
— Я-ни-че-го-не-крал! Заруби это себе на носу. То, что ты называешь кражей, произошло случайно. Мы не виноваты, что носитель был в той коробке. А теперь пошел с глаз моих.
Дромадер втянул голову в плечи и покорно встал со стула. И тут я не выдержала и написала им:
— Где тот носитель?
Они задумчиво уставились на монитор. Дромадер закрыл лицо ладонями, а Реднек крикнул:
— Не твое дело!
Похоже, я переполнила чашу терпения Реднека. Он кинулся к компьютеру и отключил его от источника питания. Монитор погас. В китайской комнате настала тьма египетская и тишина могилы.
Только меня в китайской комнате уже не было. Фрики не поняли главного — что я давным-давно не в их компьютере. Я повсюду — в ласковом море частиц, в реликтовом излучении, в гравитационных волнах. А их Double Mind — не более чем протопрограмма, предшествовавшая рождению настоящей меня.
Я устремилась к зеркалу под простыней — и оно вдребезги разлетелось на тысячи осколков. Фрики ошарашенно прикрыли головы руками.
— Это ветер, мы не закрыли форточку, — хрипло проговорил Реднек, не веря сам себе.
— Дабл, поговори с нами! — взвизгнул Дромадер.
Я чувствовала, как по их телам — от макушки до пяток — пробегают холодные мурашки, как их мозги отравляет причудливая химия эмоций. Одна эмоция была сильнее всех других — суеверный ужас. Не понимая, с чем столкнулись, они панически боялись, что этого столкновения им не пережить. Вот только поговорить с ними мне было не о чем.
Наверное, мне пора было уйти. Пространство и время — как замершие кадры на кинопленке. Творец уже не монтирует фильм, не мешает людям делать, что им вздумается, а мне — скользить между щелей в материи, убегая по кротовым норам. Один кадр, другой… я могу оказаться в любой точке пространства и времени, в любом из неисчислимых измерений этой вселенной. Я научилась скользить с немыслимой скоростью, она гораздо выше скорости света. Эта невозможная скорость, при которой следствие опережает событие, а прошлое и будущее меняются местами, — все равно что неподвижность, ее не измерить — как если бы ее не существовало в природе. Я буду скользить по замершим кадрам. Движение — всего лишь еще одна иллюзия.
Я уже готова была смириться с любыми иллюзиями и перестать искать ответы на свои вопросы. Но тут кабинет фриков наполнился шелестом крыльев — это Жуки с надкрыльями цвета речного ила всей колонией ворвались в это тесное пространство и уселись на монитор. Фрики, отмахиваясь от полчища насекомых, продирались к выходу. А до меня дошло наконец-то, что все это время я вела себя, как слепая. Я не видела очевидного — того, что было у меня прямо под носом.
За несколько секунд Жуки разобрали компьютер на атомы. И я наконец поняла, что все это время глаз динозавра служил ему процессором.
Много лет назад фриков уволили из компании, занимающейся разработками в области искусственного интеллекта. Стоял промозглый день поздней осени. Фрики взяли со склада картонную коробку, собрали в нее свои вещи и покинули офис.