Впоследствии, возвращаясь к этим дням, Г. К. Жуков требовал от историков «детально разобрать» это сражение, ибо «в результате именно этих действий наших войск на Украине был сорван в самом начале вражеский план стремительного прорыва к Киеву».
К глубокому сожалению, совершенно по-иному складывалась обстановка на Западном и Северо-Западном фронтах.
* * *
Когда поздним вечером 26 июня Жуков прямо с аэродрома направился к Сталину, он застал в его кабинете Тимошенко и Ватутина. Шел напряженный разговор, собеседники бледные, осунувшиеся. Военные стояли навытяжку. Сталин, едва поздоровавшись, бросил на стол карту Западного фронта и потребовал ответить, что можно сделать. Из переговоров с Ватутиным по телефону Жуков уже уяснил — здесь сложилась «почти катастрофическая обстановка». Жуков попросил сорок минут на размышление. Военные удалились в соседнюю комнату. Положение на карте выглядело угрожающим — враг прошел уже сотни километров по советской земле. Гитлеровские танки смыкают клещи у Минска, а далеко во вражеском тылу продолжают биться насмерть окруженные советские войска.
Жуков предложил: создавать оборону по линии Западная Двина — Полоцк — Витебск — Орша — Могилев. А на рубеже Смоленск — Рославль — Гомель незамедлительно оборудовать тыловой рубеж. Замысел Жукова состоял в том, чтобы остановить врага на пути к Москве на одном из оборонительных рубежей, не предрешая, на каком именно измотать его, а затем перейти в контрнаступление. Сталин немедленно утвердил предложение.
Утром 27 июня Жуков передал приказ Ставки командованию Западного фронта навести наконец порядок в отступивших войсках, отводить их на линию старых укрепленных районов. Он указал, что танковые группы Гота и Гудериана, наступавшие соответственно севернее и южнее оси Брест — Москва, оторвались от пехоты, и потребовал бить их с тыла, а потом обрушиться на пехоту, двигавшуюся без танков. «Такое смелое действие принесло бы славу войскам Западного округа. Особенно большой успех получится, если сумеете организовать ночное нападение на мехчасти». Операция не удалась, противник рвался на восток. 28 июня к вечеру пал Минск.
Напряжение в Генштабе достигло крайней степени. Как будто дурных вестей с фронта было мало, 29 июня Сталин собственной персоной в сопровождении стратегов из Политбюро явился в Наркомат обороны. Он ругался, грозил. Жуков смолчал, высокие визитеры удалились. Но, когда та же компания вторично и в тот же день явилась в Генштаб, Жуков холодно потребовал не мешать работать, а в конце дня он доложит все сведения об обстановке на фронте. У Сталина хватило ума не скандалить и уйти. С ним убрались Молотов, Микоян, Маленков и другие, окатив Жукова грозными взорами. Как же, начальник Генштаба выставил вождя и учителя с соратниками! Зрелище было смехотворное и драматическое. «И как он ни обвинял Д. Г. Павлова, — сухо заметил Жуков, — все же нам казалось, что где-то наедине с собой он чувствовал во всем этом и свои предвоенные просчеты и ошибки».
В отместку 30 июня Сталин потребовал на следующий день, чтобы Жуков вызвал Павлова в Москву. Дальше он действовал по мучительно известной схеме. Командующий Западным фронтом генерал Д. Г. Павлов, начальник штаба фронта генерал В. Е. Климовских, начальник артиллерии фронта Н. Клич, начальник связи фронта генерал А. Григорьев, командующий 4-й армией генерал А. А. Коробков были преданы суду и в начале июля расстреляны. На Западный фронт выехали новый командующий — С. К. Тимошенко с заместителем А. И, Еременко, а наши войска продолжали отступать!
Тогда в мире оказалось немало людей, которые думали, что «блицкриг» удался. Они судили по стремительным темпам продвижения гитлеровских орд. В своей ставке Гитлер знал лучше. Если геббельсовская пропаганда надрывалась, твердя о фантастических успехах, фюрер с вымученной улыбкой растолковал приближенным 27 июня, что он подобен легендарному всаднику, который, узнав, что переехал, не заметив, замерзшее озеро, умер от ужаса. «Если бы у меня хоть было малейшее представление о гигантских силах Красной Армии, я бы никогда не принял решения о нападении», — добавил он. Через два дня, в то время как радио Берлина сразу передало в эфир первые семь хвастливых коммюнике о победах в России, Гитлер задумался о смерти и секретным указом назначил преемника — Геринга.
Уже тогда Гитлер, вероятно, сообразил, что ввязался в фатальное предприятие. Но у банды заговорщиков в Берлине пути назад не было, как азартные игроки, они играли ва-банк, понукая вермахт продолжать наступление не переводя дух. Отлаженный инструмент, каким был вермахт, натасканная на убийство немецкая солдатня делали свое дело. Они ломились на восток. Отступая, наши войска переходили к стратегической обороне. Жуков был в центре событий — железной рукой руководил войсками, требуя прежде всего и больше всего глубокого построения обороны. Контуры стратегической обороны постепенно вырисовывались, темп наступления врага снижался, а потери увеличивались. Но, несмотря на все усилия, введение в дело большого количества соединений, прибывавших из внутренних округов, устойчивого фронта стратегической обороны создать так и не удавалось.
А в ставке Гитлера пессимизм сменялся приступами оптимизма. Историограф верховного командования вермахта так описывал царившее там настроение в первые дни июля: «С захватом Минска в неделю мы прошли треть расстояния до Москвы и Ленинграда, такими темпами мы через 14 дней будем в обоих этих городах, а может быть, и раньше». Какие бы внутренние сомнения уже ни терзали Гитлера, перед своими приближенными он разглагольствовал у карты Советского Союза: «В считанные недели мы будем в Москве. Я сровняю город с землей и устрою на месте его водохранилище. Само название «Москва» должно исчезнуть с карт». Не только в Берлине, но и в Вашингтоне считали — для разгрома СССР Германии потребуется два, максимум три месяца.
Красная Армия переходила к стратегической обороне. Приобретался опыт войны, вводились в сражение новые силы. Личный состав армии и флота с должным вниманием воспринял речь Сталина по радио 3 июля 1941 года. Он засел за ее подготовку сразу после того, как Г. IL Жуков показал ему и членам Политбюро на дверь 29 июня. Великий народ поднимался на священную войну против немецко-фашистских захватчиков. Главное — продержаться, выстоять, пока не даст свои плоды переход всей страны на военный лад под руководством Государственного Комитета Обороны, созданного 30 июня 1941 года.
С высоты поста начальника Генерального штаба события в вооруженной борьбе, естественно, укрупнялись. Жуков мыслил в основном категориями фронтов, однако в той тяжелой обстановке ему зачастую приходилось вмешиваться в управление не только корпусами, но и дивизиями. Он знал о формировании новых армий, переводе промышленности на военные рельсы. Знал и о том, что захват врагом все новых областей потребовал эвакуации многих оборонных заводов. Они оказались на колесах и когда еще смогут дать военную продукцию.
Жуков был в центре событий, он добивался от войск я штабов прежде всего глубокого построения стратегической обороны. Ее контуры постепенно вырисовывались, темп наступления врага снижался, а потери его увеличивались. Но, несмотря на все наши усилия, введение в бой большого количества соединений, прибывавших из внутренних округов, устойчивого фронта стратегической обороны создать так и не удавалось.
Днем и ночью перемалывались силы врага, упорной обороной и контрударами они лишались маневренности и подвижности. 1 июля Жуков от имени Ставки отдает директиву командующим поисками фронтов: «Боевыми действиями против танковых и моторизованных частей противника установлена неспособность немцев отражать внезапные ночные атаки на танки, бронемашины и мототранспорт, останавливающиеся на ночь в деревнях и на дорогах. Немцы боятся вступать в рукопашный бой…
Ставка Главного командования приказывает:
Широко развернуть внезапные ночные действия с целью уничтожения танковых и моторизованных частей противника перед фронтом, на флангах и в тылу. С этой целью создавать отряды из пехоты в составе 1–2 рот и не более батальона, из смешанной конницы, из минометных и артиллерийских частей. Операции по уничтожению танковых и моторизованных частей противника должны подготавливаться в глубокой тайне, начинаться ночью, проводиться дерзко, решительно и быстро и заканчиваться так, чтобы до рассвета вернуться на свои базы…»
Через сорок лет после этих событий генерал-полковник В. М. Шатилов в своих воспоминаниях подчеркнул: «Это было весьма своевременное и важное указание, вооружающее нас новой, проверенной в боях тактикой». Молодой тогда командир Шатилов воевал в рядах стрелковой дивизии на Украине.
Враг продолжал наседать, фронт был неустойчивым, но на каждом шагу фашисты получали отпор и несли потери. В тех жестоких боях гитлеровцы нередко продвигались вперед только тогда, когда гибли с оружием в руках защитники очередного рубежа. В Генеральный штаб шел об этом поток донесений. На основе этого генерал армии Жуков счел необходимым уже на исходе второй недели войны 5 июля дать указание командующим войсками фронтов о представлении к правительственным наградам бойцов и командиров, которые «проявили исключительное мужество и отвагу» в боях за социалистическое Отечество. Он требует «срочно» представить к правительственным наградам всех тех, кто этого заслуживал.
Жуков понимал: солдат, идущий на подвиг, должен быть уверен, что никто и ничто не будет забыто. На том стоит моральный дух сражающейся армии. Проволочки с награждением героев недопустимы.
Бойцы и командиры дрались геройски. Но одного героизма было мало. Все еще не удавалось наладить четкое управление войсками. Противник продолжал навязывать нам свою волю, боевые действия развивались пока в основном на его условиях. Жуков был убежден — положение изменится.
Он смотрит дальше. 6 июля Жуков указывает командующему Юго-Западным фронтом генерал-полковнику М. П. Кирпоносу, что Генштаб не согласен с расформированием механизированных корпусов и укомплектованием мотопехоты за счет танкистов. «Если это провести в жизнь, мы останемся без танкистов и без кадров танковых войск. Танковые (имеются в виду механизированные.