на для наступления танковой группы на Москву, чем район Глухов, Новгород-Северский, Шостка, не найти. Путь оттуда на Орел, Тулу был кратчайшим… Однако командование и штаб Брянского фронта не смогли расшифровать этот легкий шифр». В первую голову командующий фронтом Еременко.
Не сделали надлежащих выводов из случившегося и в штабах Западного и Резервного фронтов. На их войска 2 октября обрушились мощные удары с севера и юга. Танковые и моторизованные части противника соединились в районе Вязьмы, окружив значительную часть войск этих фронтов западнее города.
Жуков прикинул: враг, разумеется, превосходит в силах три наших фронта. (Впоследствии выяснилось: в 1,4 раза у него больше людей, в 1,7 раза — танков, в 1,8 раза — орудий и минометов, в 2 раза больше самолетов.) Но мы-то стояли в обороне! Почему не были своевременно раскрыты намерения противника, не были сосредоточены наши основные силы на направлениях главных ударов? Жукова глубоко потрясло, что вермахт преуспел в третий раз все тем же методом: наступая с запада, впервые сомкнули клещи у Минска; во второй раз так же у Смоленска; теперь — Вязьма. Шаблонный маневр: устроив очередной «котел», группа армий «Центр» разводила свои подвижные соединения севернее и южнее, а затем снова проводила окружение.
Самое главное — Ставка, получив данные от разведки, еще 27 сентября направила командующим предупреждения о предстоявшем в ближайшие дни крупном немецком наступлении на московском направлении. Так что вражеский удар не мог быть неожиданным.
Да, особой стратегической и оперативной доблести у вермахта не наблюдалось, но выполняла эти маневры германская армия 1941 года. Потом, через многие годы, Жуков скажет: «Надо оценить по достоинству немецкую армию с которой нам пришлось столкнуться с первых дней войны. Мы же не перед дурачками отступали по тысяче километров, а перед сильнейшей армией мира. Надо ясно сказать, что немецкая армия к началу войны была лучше нашей армии, лучше подготовлена, выучена, вооружена, психологически более готова к войне, втянута в нее. Она имела опыт войны, и притом войны победоносной. Это играет огромную роль. Надо также признать, что немецкий генеральный штаб и вообще немецкие штабы тогда лучше работали, чем наш Генеральный штаб и вообще наши штабы, немецкие командующие в тот период лучше и глубже думали, чем наши командующие. Мы учились в ходе войны и выучились, и стали бить немцев, но это был длительный процесс. И начался этот процесс с того, что на стороне немцев было преимущество во всех отношениях.
У нас стесняются писать о неустойчивости наших войск в начальном периоде войны. А войска бывали неустойчивыми и не только отступали, но и бежали, и впадали в панику. В нежелании признать это сказывается тенденция: дескать, народ не виноват, виновато только начальство. В общей форме это верно. В итоге это действительно так. Но, говоря конкретно, в начале войны мы плохо воевали не только наверху, но и внизу. Не секрет, что у нас рядом воевали дивизии, из которых одна дралась хорошо, стойко, а соседняя с ней бежала, испытав на себе такой же самый удар противника. Были разные командиры, разные дивизии, разные меры стойкости.
Обо всем этом следует говорить и писать, я бы сказал, что в этом есть даже педагогическая сторона: современные читатели, в том числе молодежь, не должны думать, что все зависит только от начальства. Нет, победа зависит от всех, от каждого человека, от его личной стойкости в бою. Потому что мы знаем, что в одинаковых условиях одни люди вели себя стойко, а другие нет. И этого нельзя замалчивать».
Эти выводы Георгий Константинович сформулировал со временем, во всеоружии опыта минувшей Великой Отечественной, а тогда, в 1941 году, нужно было думать о непосредственных задачах, управляясь тем, что было.
8 октября в половине третьего ночи он доложил Сталину: главная опасность в том, что можайская линия слабо прикрыта. Танки противника могут внезапно выйти к Москве. Необходимо быстрее стягивать войска на это направление.
Сталин спросил о дальнейших намерениях Жукова. Он ответил, что будет связываться с командованием Резервного фронта, с маршалом Буденным. Где? Наверное, в районе Малоярославца, высказал предположение Жуков, — вот уже несколько дней о маршале ничего не известно.
…Две машины генерала армии — его «бьюик» и вездеход охраны — на безотрадной осенней дороге. Слабые блики света маскировочных фар на мокром булыжнике. Немецкие танки расползлись по Подмосковью, в любой момент может последовать пулеметная очередь в заляпанный грязью радиатор или, того хуже, в ветровое стекло. Жуков невозмутимо вглядывается в дорогу.
Мутным рассветом машина Жукова (вездеход с охраной отстал) едва не столкнулась с немцами. Искуснейший водитель Бучин вполголоса сказал: «Фрицы!» — и на газ! Ушли. У полустанка Обнинского, всего в 105 километрах от Москвы, нашли наконец штаб Резервного фронта, Военный совет которого разместился в доме имения, некогда принадлежавшего Савве Морозову. Командующего фронтом С. М. Буденного на месте не оказалось, и никто в штабе но мог сказать, где он. Начальник штаба не дал вразумительного ответа о положении своих и вражеских войск. Донельзя возмущенный Жуков начал:
— Бездельники…
«В это время, — заметил начальник охраны Жукова Бедов, — появился армейский комиссар первого ранга Мехлис. Он несколькими днями раньше Жукова был направлен Ставкой в войска Резервного фронта. Отношения между ними и до той встречи были не лучшими. Мехлис спросил:
— А вы с какими задачами прибыли к нам?
Г. К. Жуков ответил не сразу. Разговор у них не ладился. Потом Жуков вынул из кармана документ и подал в руки Мехлису. Тот внимательно прочитал и ответил:
— Так бы и сказали.
За всю войну Г. К. Жукову пришлось предъявить документ лишь один раз. Это и был тот случай».
Жуков и показал распоряжение Ставки, отданное 6 октября в 19.30 и адресованное командующим Резервного и Западного фронтов. В ответ — приглашение к завтраку, а о противнике и командующем Буденном, увы, ничего не узнали. Что же, нужно ехать дальше, к Юхнову.
Отклонив приглашение к обильному столу, Жуков отдал резкие указания — немедленно наладить связь с войсками, фронтовой разведке — установить, где противник и каковы его силы. Выдвинуть артиллерию к дорогам на Москву, поставив ее западнее Вереи, Медыни, Калуги, перекрыть эти танкоопасные направления. Наконец, во что бы то ни стало найти командующего фронтом Буденного. Бросив последний, не обещавший ничего доброго взгляд на онемевших штабистов, Жуков сел в машину.
Тронулись. А в десятке километров от Обнинского родная деревня Жукова — Стрелковка. Он подумал о престарелой, беспомощной матери, о сестре, у которой четверо детей. Места все знакомые, исхоженные и избеганные в детстве, дорогу домой он нашел бы с закрытыми глазами. Если фашисты нагрянут в деревню, родных ждет неизбежная расправа. Да еще будут похваляться душегубы: расправились с родственниками генерала армии. Заехать? Нельзя, нет ни минуты, нужно сначала найти маршала. Семью Жукова удалось все же вывезти, но позднее.
Въехали в Малоярославец. Ни одного человека. С трудом нашли дом, где был маршал Буденный. Жуков вошел в комнату: над картами склонился человек, почти неузнаваемый. А в недавнем прошлом доверенный человек Сталина в армии, посылавший на позорную смерть лучших полководцев. Он удивился, что Жуков приехал от Конева. «Более двух суток не имею с ним связи», — посетовал полководец, пожаловался, что не знает, где собственный штаб. Жуков показал Буденному направление — ехать к Обнинскому.
Маршал поделился только что пережитым, накануне удалось избежать великой опасности: чуть не попал в плен между Юхновом и Вязьмой. Там он видел большие колонны противника. Кто же занимает Юхнов, допытывался Жуков. Буденный не знал. Посоветовав маршалу отбыть в свой штаб, последнему, теперь третьему после Ворошилова и Кулика «сталинскому маршалу», Жуков поехал к Юхнову. Неужели впереди только враг?
Через 10–12 километров машину Жукова остановили наши танкисты. Сказали, что дальше ехать нельзя, там немцы. Оказалось, что в лесу второй день стоит танковая бригада Троицкого. Жуков отлично знал бравого офицера по Халкин-Голу. От сердца отлегло, когда Троицкий толково доложил обстановку. Юхнов у фашистов, по дорогу на Москву им преграждают наскоро собранные части. Стоят насмерть на рубеже у реки Угра.
Повеселевший Жуков оказался в своей стихии, среди бойцов и командиров, отнюдь не устрашенных напирающим врагом, рассудительно отражавших атаки немцев. В считанные часы он взял в руки отпор врагу. Его нисколько не смущало, что войск почти не было, главное — создать заслон. Генералу армии суждено было пробыть здесь сутки с небольшим — офицер связи вручил приказ прибыть в штаб Западного фронта.
А там с 5 октября заседала комиссия ГКО во главе с членами Политбюро, включая маршала К. Е. Ворошилова. Комиссия напряженно трудилась, ежедневно докладывая о своих усилиях Верховному. Вечером 9 октября, выслушав очередной доклад, И. В. Сталин предложил объединить Западный и Резервный фронты, поставив во главе Г. К. Жукова. «Все мы, — писал А. М. Василевский, тогда член этой авторитетной комиссии, — в том числе и командующий войсками Западного фронта И. С. Конев, согласились с предложением И. В. Сталина назначить командующим объединенным фронтом генерала армии Г. К. Жукова… Утром 10 октября вместе с другими представителями ГКО и Ставки я вернулся в Москву».
10 октября Г. К. Жуков стал командующим Западным фронтом. Прошел ровно месяц с того дня, когда он занял такой же пост в Ленинграде.
После войны Жуков точно описал тогдашнюю обстановку: «…по существу, заново создавался Западный фронт, на который возлагалась историческая миссия — оборона Москвы».
Первая мысль Жукова — связаться с войсками, дравшимися в окружении за Вязьмой. 10 октября командармам окруженных армий отправили радиограммы: где они собираются пробиваться через боевые порядки врага? Хотели оказать им помощь авиацией.