11 октября в 21.12. от генералов В. И. Болдина и М. Ф. Лукина, командовавших частью окруженных войск, поступает радиограмма Сталину и командующему Западным фронтом Коневу — они не знали, что командующим фронтом назначен Жуков. «Кольцо окружения сомкнуто. Все наши попытки связаться с Ершаковым и Ракутипым успеха не имеют, где и что делают, не знаем. Снаряды на исходе. Горючего нет». Это, определенно, не был ответ на запрос штаба фронта.
За сутки с небольшим Жуков изучил обстановку и в 9.15 утра 12 октября дает радиограмму Лукину, Ершакову, Болдину. Ракутпну: «Перед Ершаковым действует 252-я пехотная дивизия. Дивизия просила открытым текстом немецкое командование 11 октября сего года о помощи, так как не выдерживает натиска Ершакова. Видимо, перед Ершаковым наиболее слабое место во фронте противника. Учитывая слабость противника перед Ершаковым, немедленно разберитесь поглубже в обстановке перед вашим фронтом. Сможете ли вы успешно и быстро прорваться на вашем участке? Не лучше ли вам, закрывшись на своем участке от противника, демонстрируя прорыв, собрать танковую группу, артиллерийскую группу, помочь Ершакову мощным ударом смять противника и выводить все армии за Ершаковым на направление станции Угрюмово, на Боровск, при этом в сторону противника иметь сильные заслоны, которым по мере выхода отходить за армией Принятое решение доложить 12 октября с. г…
Дальнейшее промедление в ваших действиях может погубить армии. Ускорьте прорыв и выход ни окружения».
Надо вспомнить ту обстановку на Западном фронте, чтобы оценить спокойный, товарищеский тон указаний. К сожалению, уже было поздно, связь прервалась. Штабы окруженных войск потеряли управление. Организованного выхода так и не получилось, пробились к своим отдельные части и множество мелких групп.
Окруженные до конца испили чашу страданий, выпавших на их долю. Тысячи и десятки тысяч бойцов и командиров с честью выполнили свой воинский долг. Генерал-лейтенант М. Ф. Лукин, командовавший окруженной 19-й армией, свидетельствовал после войны: «Войска дрались до последнего солдата и до последнего патрона». Сам генерал, потерявший в этик боях руку, был без сознания схвачен гитлеровцами.
Противник донес в боях с нашими окруженными войсками серьезные потерн в живой силе и технике, что снизило ударную силу его соединений, предназначавшихся для взятия Москвы. Немцам пришлось вести бои на фронте глубиной 100–150 километров с запада на восток, 28 дивизий врага были скованы здесь еще 9—10 дней. «Кровь и жертвы, понесенные войсками окруженной группировки, оказались не напрасным»», — говорил позднее Жуков. Они дали возможность выиграть время для занятия обороны на можайском рубеже.
Немецкая разведка просмотрела происходившее. В высшей точке операции «Тайфун» штаб группы армий «Центр» сверхоптимистически 8 октября докладывал в Берлин: «Сегодня сложилось такое впечатление, что в распоряжении противника нет крупных сил, которые он мог бы противопоставить дальнейшему продвижению группы армий на Москву… Для непосредственной обороны Москвы, по показаниям военнопленных, русские располагают дивизиями народного ополчения, которые, однако, частично уже введены в бой. а также находятся в числе окруженных войск». На день отправки документа — 8 октября — была большая доля истины в суждениях немецких штабистов. Тугодумы из разведотдела группы армий «Центр» не изменили своей точки зрения и спустя педелю. 14 октября они доложили: «Противник в настоящее время не в состоянии противопоставить наступающим на Москву силы, способные оказать длительное сопротивление западнее и юго-западнее Москвы. Все, что осталось от противника после сражения, оттеснено на север или юг». Разведчики принимали желаемое за действительное.
Как раз в это время из тыла, с других фронтов сюда спешили 11 стрелковых дивизий, 16 танковых бригад, более 40 артиллерийских полков. К середине октября основные направления на Москву прикрыли части, насчитывавшие 90 тысяч человек. С Дальнего Востока, останавливаясь лишь для смены паровозов, мчались сотни эшелонов, перебрасывались кадровые войска: три стрелковые и две танковые дивизии. На самых опасных участках войска возглавили опытнейшие военачальники: на волоколамском направлении — К. К. Рокоссовский, на можайском — Д. Д. Лелюшепко, а после его ранения Л. А. Говоров.
В эти жуткие по напряжению дни Жуков работал буквально круглосуточно, вырывая несколько часов для сна. В Москве также бодрствовали, в том числе В. М. Молотов, почему-то вообразивший себя стратегом. И вот что произошло, по словам Жукова:
«Через два дня после того, как я начал командовать фронтом, Молотов позвонил мне. В разговоре с ним шла речь об одном из направлений, на котором немцы продолжали продвигаться, а наши части продолжали отступать. Молотов говорил со мной повышенным тоном. Видимо, он имел прямые сведения о продвижении немецких танков на этом участке, а я к тому времени не был до конца в курсе дела. Словом, он сказал нечто вроде того, что или я остановлю это угрожающее Москве отступление, или буду расстрелян! Я ответил ему на это:
— Не пугайте меня, я не боюсь ваших угроз. Еще нет двух суток, как я вступил в командование фронтом, я еще не полностью разобрался в обстановке, не до конца знаю, где что делается. Разбираюсь в этом, принимая войска.
В ответ он снова повысил голос и стал говорить в том же духе. Как же это так, не суметь разобраться за двое суток!
Я ответил, что, если он способен быстрее меня разобраться в положении, пусть приезжает и вступает в командование фронтом. Он бросил трубку, а я стал заниматься своими делами».
Надо думать, Молотов навсегда запомнил этот разговор. Георгию Константиновичу, однако, некогда было думать о такте, когда происходили бестактные поползновения членов Политбюро вмешаться в военные дела. Ему, помимо прочего, слишком были памятны довоенные события и случавшееся в первые месяцы войны с теми, кто слепо выполнял абсурдные приказы, спускавшиеся «сверху». За последствия их расплачивались исполнители, а не мнившие себя стратегами партийные чиновники в мундирах или без них.
В середине октября, перегруппировав силы, враг возобновил нашествие на Москву. Вновь вспыхнули кровопролитные бои, но противник, надеявшийся пробить наш фронт, на этот раз просчитался. Фронт, к сожалению, отодвигался, но медленно, и каждый шаг оплачивался немцами большой кровью. Жуков и штаб Западного фронта твердо держали управление войсками, молниеносно реагируя на любую опасность. Больше того, при каждом удобном случае наши войска наносили гитлеровцам сильные контрудары. 13 октября под Боровском советские танки Т-34 и КВ раздавили немецкие противотанковые батареи и пошли на запад. Враг с трудом восстановил положение, бросив пикирующие бомбардировщики.
Москва готовилась во всеоружии встретить врага. За можайским рубежом по решению Военного совета Западного фронта сооружалась основная оборонительная линия — Ново-Завидовский — Клин — Истринское водохранилище — Истра — Красная Пахра — Серпухов и Алексин. Еще один рубеж проходил непосредственно по окраинам города. Партийная организация Москвы возглавила гигантские по объему оборонные работы. Секретарь МК ВКП(б) Б. Н. Черноусов отмечал: «Самоотверженность москвичей на строительстве оборонительных рубежей была действительно массовой. В холод, нередко под огнем противника, в короткий срок 600 тысяч жителей Москвы и области, из них три четверти женщины, построили 700 километров противотанковых рвов, 3800 дотов и дзотов».
Отходившие под давлением врага наши войска находили оборудованные позиции, что многократно умножало силу сопротивления. Из Москвы и области в ряды армии вливались все новые бойцы, в первую очередь коммунисты. Из Московской партийной организации, насчитывавшей 330 тысяч коммунистов, за первые шесть месяцев ушли на фронт 114 тысяч членов партии. Созданный штаб руководил партизанским движением в захваченных фашистами районах Московской области. Во вражеский тыл было направлено 65 тысяч москвичей. На железных дорогах, ведущих на запад, совершались диверсии, парализовывавшие движение.
Немало москвичей отдали свои жизни в беззаветной борьбе за линией фронта. «Тяжело переживали мы гибель наших героев, — писал Б. Н. Черноусов. — Фашисты захватили и казнили восьмерых комсомольцев с завода «Серп и молот» и других предприятия Москвы. Для устрашения их трупы были повешены на центральной площади Волоколамска. В те же дни совершила свой бессмертный подвиг и Зоя Космодемьянская».
Урон партизан вражеским коммуникациям дополнял усилия наших саперов. Из 3-й танковой группы в это время с отчаянием докладывали о том, что подвоз по дорогам иногда невозможен. «Главная причина возникновения и углубления кризиса заключается в том, что ремонт шоссейной дороги требует значительно больше сил и времени, чем это предполагалось. Несостоятельность первоначальных предположений в первую очередь показали разрушения, причиненные русскими минами замедленного действия. Такие мины, разрываясь, образуют воронку в 10 метров глубиной и 30 метров в диаметре. Взрыватели установлены с такой точностью, что ежедневно происходит по нескольку взрывов, и поэтому приходится каждый день строить заново объездные пути». Диверсии на дорогах были составной частью планов Жукова задержать врага. Он учел сезонные условия, немцы в дожди оказались прикованными к дорогам, которые блокировались различными награждениями и препятствиями, и у них сосредоточивалась противотанковая артиллерия.
20 октября Государственный Комитет Обороны ввел в Москве осадное положение. В суровых словах, созвучных смертельной опасности, разъяснялось: оборона рубежей в 100–120 километрах западнее Москвы возлагается на командующего Западным фронтом генерала армии Г. К. Жукова, а на ближних подступах — на командующего Московским военным округом генерал-лейтенанта П. А. Артемьева. В обращении Военного совета фронта к защитникам столицы говорилось: «В час грозной опасности для нашего государства жизнь каждого воина принадлежит Отчизне… Сейчас, как никогда, требу