В семидесятые годы английские историки П. Калвокоресси и Г. Уинт, написавшие книгу «Тотальная война» специально с целью напомнить молодежи о 1941–1945 годах, вызвали из небытия положение вермахта в то время: «Солдаты подкладывали под одежду бумагу, чтобы согреться. Часто для этого использовали доставленные на фронт запасы листовок, в которых русским разъяснялось: для них единственный разумный путь — поднять руки. К рождеству у немцев насчитывалось 100 000 обмороженных. Свирепствовала дизентерия. Как в авиации, так и в армии не было антифриза. Орудия отказывали, а наседали, особенно ночью, действовавшие обычно небольшими отрядами русские. Холод и снег препятствовали доставке продовольствия. Пищу нередко приходилось рубить топорами. Суп замерзал в мисках. Медаль, которую получили пережившие эту кампанию, прозвали Орденом Мороженого Мяса. Некоторые кончали с собой. Оглядываясь на войну, когда пришло время писать о ней, Гудериан припомнил «бескрайние русские просторы, покрытые снегом в ту зиму наших несчастий, пронизывающий ледяной ветер, редкие укрытия, плохо одетые, истощенные голодом солдаты».
Отнюдь не «солдаты», а бессчетные палачи, жалко скулившие, что они-де всего-навсего служивые, подневольные люди, когда эту мразь брали в плен. Проезжая через строй обгоревших печей, обозначавших очередной населенный пункт, откуда только что выбили фашистов, Георгий Константинович видел горе тысяч и тысяч людей. Он укрепился в мысли — идет неслыханная в истории человечества война. На карту поставлено само существование нашего великого народа. Планируя наступления, требуя ускорить продвижение на запад, Жуков усматривал в этом не только выполнение тактических и оперативных задач, но и высшую стратегию: спасение советских людей от верной гибели, мучительной и унизительной смерти от рук бесчестных гитлеровских палачей.
К началу января 1942 года Западный и смежные фронты отбросили врага от столицы на 100–250 километров. Непосредственная угроза Москве ликвидирована; освобождено И тысяч населенных пунктов; среди многих городов, откуда изгнали оккупантов, — Калинин и Калуга.
Когда немецкое руководство осознало, что на Восточном фронте разразилась катастрофа, Гитлер 19 декабря взял на себя верховное командование армией» Он отстранил от занимаемых должностей высших генералов, начиная от главнокомандующего сухопутных войск Браухича до Гудериана. Он требовал держаться с фанатичным упорством. На просьбы отводить войска из ставки фюрера раздавался рык. Процедура, по словам Гитлера, была проста. Некий командующий армией обращается к нему:
— Мой фюрер, мы не можем удержать фронт и должны отступить.
— Гер-р-р, — ответил он, — куда и насколько вы собираетесь отойти?
— Не знаю…
— Вы хотите отойти на пятьдесят километров. Что, там не так холодно? Что, вам там будет легче со снабжением войск? Вы вывезете тяжелое вооружение?
— Это невозможно.
— Значит, вы собираетесь бросить его русским, А кап же вы собираетесь воевать дальше без него?
— Мой фюрер! Спасите хоть армию без вооружения.
— Итак, вы собираетесь бежать до Германии или куда еще?
— Но у нас нет выбора.
Разговор заключал рев Гитлера: «Вон из армии!» Слетали со своих постов те, кто обеспечил Германии легкие победы на Западе и привел вермахт к Москве.
Гитлер воззвал к животному инстинкту своего воинства — держаться, ибо в противном случае — возмездие неизбежно. Он пролаял по телефону командующим Восточным фронтом: «Русские будут следовать по пятам любой отступающей армии, не давая ей передышки, вновь и вновь атакуя ее, а армия не сможет остановиться, ибо в тылу у нас нет подготовленных рубежей. Тогда фраза «отступление Наполеона» станет реальностью».
24 декабря 1941 года адмирал Канарис, по должности — начальник абвера, прекрасно осведомленный о делах вермахта, писал: «Ужасающие последствия нашей преступной недооценки врага. Генерал Шмундт (адъютант Гитлера) проводит параллель с 1812 годом и говорит, что наступил «момент истины» для национал-социализма. Потери вооружения и снаряжения громадны — уничтожаются или бросаются танки, орудия, самолеты». Канарис открыл причину, по которой гитлеровцы старались удержаться: «Ужасающие последствия принесло наше обращение с русскими военнопленными… Большевики ныне реагируют на массовые убийства в варварское обращение с их товарищами, попавшими в германский плен».
Прежние преступления вермахта умножались новыми. По приказу Гитлера отступавшие фашистские войска, пытаясь затруднить продвижение Красной Армии, оставляли за собой «выжженную землю». Уничтожалось решительно все. Они шли вперед через пожарища древних русских городов, деревень, которые простояли многие столетия, а теперь были обращены в пепел. Отступление немцев завершали «факельщики», поджигавшие и взрывавшие наше народное достояние. Если они не успевали довершить свое подлое дело, немецкая авиация беспощадно бомбила уже освобожденные населенные пункты.
Он понимал, генерал армии Г. К. Жуков, что наши силы пока ограничены, и не замахивался дальше восстановления положения на фронте, существовавшего к началу операции «Тайфун». Если бы Западный и смежные фронты были подкреплены, то на этом направлении было возможно «нанести врагу новые поражения, еще дальше отбросить его от Москвы и выйти на линию Витебск — Смоленск — Брянск».
В Кремле, воодушевленные свершениями войск Жукова, без большого перехода от отчаяния впали в эйфорию. По команде, все. 5 января 1942 года на совещании в Ставке обсуждался план общего наступления на всем фронте — от Ладожского озера до Черного моря. Прибывший прямо с фронта Жуков предложил сосредоточиться только на западном направлении. Он обратил внимание на то, что под Ленинградом и на юго-западном направлении у немцев серьезная оборона, без мощной артиллерии ее не прорвать.
Выслушав Жукова, Сталин спросил:
— Кто еще хотел бы высказаться?
Молчание. План Ставки — наступать по всему фронту — принят.
После совещания начальник Генерального штаба Б. М. Шапошников сказал Жукову:
— Вы зря спорили: этот вопрос был заранее решен Верховным.
— Тогда зачем же спрашивали мое мнение?
— Не знаю, не знаю, голубчик! — сказал Шапошников, тяжко вздыхая.
Не в первый и не в последний раз Жукову пришлось выполнить приказ, и, как всегда, он был преисполнен решимости сделать все наилучшим образом, хотя видел великие трудности.
«Мы не имели, — писал он, — в распоряжении фронтов полноценных танковых и механизированных соединений, а без них, как показала практика войны, проводить наступательные операции с решительными целями и с большим размахом нельзя. Опережать маневр противника, быстро обходить его фланги, перерезать тыловые пути, окружать и рассекать вражеские группировки можно только с помощью мощных танковых и механизированных соединений».
Директива Ставки от 7 января предписывала окружить и разгромить группу армий «Центр» в районе Ржев, Вязьма, Юхнов, Гжатск. Проведение операции возлагалось на ряд фронтов. 8 января открылось наступление Северо-Западного и Калининского фронтов, приведшее наши ударные армии в глубокий тыл группы армий «Центр», на подступы к городу Великие Луки. Успех объяснялся тем, что здесь у немцев не было значительных сил.
Войска же Западного фронта схватились с главной группировкой врага.
9 января Военный совет фронта напоминает командующим 43, 49 и 50-й армиями: «Несмотря на запрещение, продолжают иметь место (особенно в 49-й армии) лобовые атаки укрепленных противником населенных пунктов. Требую прекратить лобовые атаки и действовать главным образом обходами и охватами. Укрепленные противником строения сжигать, выгоняя этим немцев в поле, и уничтожать их охватывающими ударами в первую очередь лыжных отрядов».
С тяжелыми боями к 20 января удалось освободить Рузу, Можайск. Выполняя приказ Ставки, Жуков спланировал внезапный захват Вязьмы, что привело бы к краху группы армий «Центр». 27 января героический кавалерийский корпус генерала Белова прорвал фронт в районе Юхнова и к началу февраля вышел южнее Вязьмы. Конники соединились с воинами 33-й армии, наступавшей в центре. Ее ударную группу, прорвавшуюся в тыл врага, возглавил сам командующий армией легендарный генерал Ефремов. Вместе с партизанами и воздушно-десантной бригадой войска Белова и Ефремова завязали бои в районе Вязьмы.
Операция развивалась в районе, где действовали десятки больших и малых партизанских отрядов. Происходившее в какой-то мере напоминало толстовскую «дубину» народной войны. Гальдер в далеком Берлине сетовал, что русские воюют не по немецким правилам. 2 февраля он заносит в дневник: «Войска готовятся к наступлению с целью ликвидации бреши у Медыни. Удар должен быть нанесен завтра. (3 февраля немцы рассекли 33-ю армию, часть ее осталась во вражеском тылу. — Авт.) 5-я танковая дивизия уничтожает группы противника, просочившиеся в наш тыл. Эти бои за линией фронта носят комически уродливый характер и показывают, что война, как таковая, начинает вырождаться в драку, далекую от всех известных доныне форм ведения войны».
Преисполненный тевтонского чванства и тупости, Гальдер брюзжал, не способный вникнуть в происходившее, а Жуков с гордостью следил за нашими частями, громившими врага в его собственном тылу. Не очень щедрый на похвалу, он направляет И февраля 1942 года Белову и Ефремову радиограмму: «8-я ВДВ (воздушно-десантная бригада. — Авт.) с партизанами 9 февраля заняла район Мармоново, Дяглево. Десантники разгромили штаб 5-й танковой дивизии… Ставлю в пример десантную бригаду всем войскам». А на эту дивизию Гальдер возлагал такие надежды!
Одновременно Жуков торопит с продвижением на запад.
Приказ 15 января: «Обращаю внимание командиров на необходимость стремительного преследования отходящих частей противника». Он требует выйти им в тыл лыжными отрядами, «не давать возможности врагу отвести технику и останавливаться в населенных пунктах».
Следующее указание 20 января: «Приказываю преследование вести стремительно, создав на главных направлени