Очень скоро стало ясно, кто был прав. «События мая и июня показали просчеты Ставки», — лаконично заметил в своих мемуарах Жуков. В чем они заключались? С конца декабря 1941 года в Крыму с переменным успехом шли напряженные бои. Во второй половине апреля Ставка приказала Крымскому фронту перейти наконец к жесткой обороне. Войска, однако, не успели перестроить свои боевые порядки. В первой половине мая противник внезапно сам открыл наступление в Крыму и овладел Керчью.
Сталин в беседе с Жуковым с большой болью отозвался о поражении в Крыму. И тут же осведомился:
— Вы не изменили своего мнения, по-прежнему против наступления на юге?
Речь шла о намеченном на 12 мая крупном наступлении Юго-Западного фронта. Жуков коротко ответил:
— Нет. Считаю, что на юге надо встретить противника ударами авиации и мощным огнем, нанести ему поражение упорной обороной, а затем перейти в наступление.
Доводы Жукова, отражавшие и мнение Генштаба, не были приняты во внимание. Наши войска вломились в боевые порядки врага, уже стянувшего силы для большого наступления на южном крыле советско-германского фронта. За три дня мы продвинулись до 50 километров. Торжествующий Сталин упрекнул Генштаб — чуть не отменили многообещающую операцию! Но наступление Юго-Западного фронта закончилось через несколько дней крупной неудачей под Харьковом, повлекшей за собой тяжелые потери. Эти поражения облегчили вермахту проведение удара, приведшего гитлеровцев в конечном счете к выходу к Сталинграду и на Кавказ.
Репрессий за неудачи не последовало. Верховный, по мнению Жукова, понял, что «неблагоприятная обстановка, сложившаяся летом 1942 года, является следствием и его личной ошибки, допущенной при утверждении плана действий наших войск в летней кампании 1942 года. И он не искал других виновников среди руководящих лиц Ставки и Генерального штаба». На фронте был наказан Мехлис, предъявлены претензии Тимошенко и ряду других генералов.
Ошибка заключалась в том, что Ставка допускала возможным одновременное немецкое наступление на двух направлениях — московском и на юге. Причем предполагалось, что решительный удар последует все же по Москве.
Командующий Западным фронтом Жуков, разумеется, готовился встретить врага, если он снова пойдет на столицу. Сталии постоянно справлялся о положении вверенных ему войск. Жуков подробно, систематически информировал его обо всем. 30 мая 1942 года он, например, докладывал Сталину: «В период 21–28.5. мною лично проверены 5, 43, 49, 50, 10, 16 армии. Армии фронта за май проделали большую работу по приведению войск фронта в боевую готовность… Оборона во всех армиях организована хорошо». В другом донесении в это же время Жуков просит Сталина издать приказ, уточняющий, кто должен быть на командных пунктах частей, иначе «толчея», прибывающие «машины и хождение» демаскируют их.
Если речь заходила о таких частностях, тогда можно заключить: Западный фронт стоял прочно. К тому же его подпирали стратегические резервы, которые в основном размещались на центральном направлении и частично в районе Воронежа. Это и оказалось в конечном счете фатальным для южного крыла нашего фронта. «Если бы на оперативных тыловых рубежах юго-западного направления стояло несколько резервных армий Ставки, — с горечью говорил Жуков — тогда бы не случилось катастрофы с войсками юго-западного направления летом 1942 года».
Когда 28 июня грянул гром — враг перешел в наступление на юге и нечем было подкрепить пробитый сильнейшим ударом наш слабый фронт, — в образовавшуюся брешь в 300 километров грязным половодьем хлынули немецкие танковые и моторизованные дивизии. Их вели генералы, решившие взять реванш за зимние поражения и панически боявшиеся фюрера. Не считаясь с потерями, они заставляли войска идти напролом, не заботясь о флангах.
Как через прорванную плотину, мутная волна нашествия растекалась по нашей земле. Ее накат к северу был отбит относительно быстро — 6 июля немцев остановили в самом Воронеже. Гитлер прогоняет командующего группой «Юг».
Он делит ее на две группы армий — «А» и «Б». Первая устремляется на Кавказ, вторая — прямо на восток к Волге.
С юга доходили горестные вести — немецкое наступление продолжалось. Хотя лето 1942 года никак не походило на лето 1941 года — наши войска нередко несли серьезный урон, но нигде не отходили, чтобы не нанести врагу чувствительных потерь, нигде не попадали в окружение и в целом сберегли боевую технику, — все это не снимало гнетущей тревоги: захватчики топчут улицы Ростова, Краснодара, миллионы мирных жителей ввергнуты в ад фашистского «нового порядка».
В результате утраты Крыма, поражений под Харьковом, захвата Донбасса, выдвижения врага к Воронежу, захвата района Дона немцы снова овладели стратегической инициативой. Они шли к Волге и на Кавказ. Последствия оказались крайне тревожными. В наших войсках южного крыла «кое-где», заметил Жуков, «появились панические настроения и нарушения воинской дисциплины. Стремясь пресечь падение морального духа войск, И. В. Сталин издал 28 июля 1942 года приказ № 227». Вероятно, это уникальный документ в истории Великой Отечественной, вызванный тяжкими обстоятельствами войны.
Приказ напоминал: «Мы потеряли более 70 миллионов населения, более 800 миллионов пудов хлеба в год и более 10 миллионов тонн металла в год. У нас нет уже теперь преобладания над немцами ни в людских резервах, ни в запасах хлеба. Отступать дальше — значит загубить себя и загубить вместе с тем нашу Родину… Ни шагу назад! Таким теперь должен быть наш главный призыв». В приказе далее выделялось — мы можем не только выдержать напор врага, но и отбросить его назад, ибо советская военная промышленность теперь работает «прекрасно». Но «не хватает порядка и дисциплины», что надлежит ввести самыми жесткими мерами.
Сталин счел возможным привести поучительный пример действий немецкого командования для восстановления дисциплины «после своего зимнего отступления под напором Красной Армии. Они сформировали более 100 штрафных рот, поставив их на опасные участки фронта, и приказали им искупить кровью свои грехи. Они сформировали, далее, около десятка штрафных батальонов из командиров, провинившихся в нарушении дисциплины по трусости или неустойчивости, лишили их орденов, поставили их на еще более опасные участки фронта и приказали им искупить свои грехи. Они сформировали наконец специальные отряды заграждения, поставили их позади неустойчивых дивизий и велели им расстреливать на месте паникеров в случае попытки самовольного оставления позиций и в случае попытки сдаться в плен. Как известно, эти меры возымели свое действие, и теперь немецкие войска дерутся лучше, чем дрались зимой. И вот получается, что немецкие войска имеют хорошую дисциплину, хотя у них нет возвышенной цели защиты своей родины, а есть лишь одна грабительская цель — покорить чужую страну, а наши войска, имеющие возвышенную цель защиты своей поруганной Родины, не имеют такой дисциплины и терпят ввиду этого поражение.
Не следует ли нам поучиться в этом деле у наших врагов, как учились в прошлом наши предки у врагов и одерживали потом над ними победу?»
На нашем фронте приказом № 227 вводились штрафные батальоны и роты, заградительные отряды, «железной рукой пресекать пропаганду о том, что мы можем и якобы должны отступать и дальше на восток». Следовали различные угрозы и повторялся рефрен: «Паникеры и трусы должны истребляться на месте». В своих Мемуарах Г. К. Жуков не дал оценку приказу № 227. Он выделил, однако, что приказ подкрепили усиленной партийно-политической работой войсках, а именно: «В июне ЦК партии рассмотрел в целом состояние политической работы в Красной Армии и выработал пути по ее дальнейшему улучшению, ЦК потребовал от политорганов более широкого развертывания идейно-политической работы в войсках. Всем командирам и политработникам, и том числе высшего звена, было предложено лично вести агитацию и пропаганду среди воинов». В мемуарах Жуков не сообщил о том, как он лично занимался предписанным делом выступал с докладами, проводил беседы и т. д.
В это время Западный фронт был занят наступательными операциями, чтобы сковать резервы врага, предотвратив их переброску к Сталинграду и на Кавказ. Под командованием Г. К. Жукова прошло первое наше широкое наступление летом.
Началось все со звонка Сталина в началу июля. Он осведомился у Жукова, известно ли ему, что немцы отрезали войска 39-й армии на Калининском фронте. Получив утвердительный ответ, Сталин высказался за то, чтобы 39-я армия не оказалась в «тяжелом положении». Жуков напомнил, что Калининский фронт находится в прямом подчинении Ставки. Сталин промолчал и осведомился, может ли Западный фронт перейти в наступление, чтобы отвлечь внимание немцев от юго-западного направления. Жуков предложил нанести два удара, один из них в районе Погорелое Городище во взаимодействии с Калининским фронтом. Такова предыстория развернувшегося здесь тяжелейшего сражения.
Сражаться предстояло в лесистой, кое-где заболоченной местности с небольшими, но полноводными реками. С началом операции совпали проливные дожди, сделавшие почти непроходимыми грунтовые дороги, а других в этих местах не было.
Жуков, как всегда, добивался обеспечения полной внезапности. Из его приказа от 10 июля 1942 года: «Особое внимание обратить на скрытность подготовки, внезапность и стремительность удара, подготовку артогня по целям… а также на организацию четкого взаимодействия… Всю подготовку провести лично, не отдавая никаких письменных приказов».
Подтягиваемые к фронту ударные корпуса и дивизии укрывались в густых лесах и выдвинулись на исходные рубежи только перед атакой. Чтобы скрыть направления главных ударов (там собралась основная масса артиллерии), в течение нескольких дней «пристреливали» цели на других участках. Немцы немедленно их усилили.
Система введения противника в заблуждение оправдала себя. Когда после позиционной войны, длившейся полгода, пришел наконец «артиллерийский рассвет», тысячи тонн стали обрушились на окопы ничего не подозревавших гитлеровцев.