Вскоре позвонил Сталин и потребовал «как можно быстрее приехать в Ставку». Даже не заехав в штаб фронта, Жуков тотчас вылетел в Москву. Его командование Западным фронтом продолжалось без нескольких дней десять месяцев.
— Поздним вечером Жуков вошел в кабинет Сталина. Хотя он знал, что положение на юге тяжелое, но услышанное от Сталина потрясло: «Плохо получилось у нас на юге. Может случиться так, что немцы возьмут Сталинград». А дальше Верховный обрушился на виновных, по его мнению. Хрущев, не мог не отметить Жуков, уже поработал. «Не лучше обстоят дела и на Северном Кавказе, — продолжал Сталин. — Очень плохо показал себя Тимошенко. Мне рассказывал Хрущев, что в самые тяжелые моменты обстановки, во время нахождения в Калачеве штаба фронта, Тимошенко бросал штаб и уезжал с адъютантом на Дон купаться. Мы его сняли. Вместо него поставили Ерёменко. Правда, это тоже не находка». Насчет Еременко Жуков не мог не согласиться, но Тимошенко глубоко уважал.
Сталин объявил, что ГКО решил послать в Сталинград Жукова. Значит, опять спешить выправлять дело. Жуков молчал, собираясь с мыслями.
Верховный, помедлив, видимо, обратил внимание на крайне измотанный вид своего заместителя и предложил подкрепиться. Выпили чаю с бутербродами.
Жуков внимательно изучал лицо Сталина. Верховный был привычно невозмутим. Перед Жуковым спокойно прихлебывал чай человек, оказавшийся неспособным организовать операции на южном крыле фронта. К этому времени у Жукова, видимо, полностью рассеялись иллюзии насчет неслыханной «проницательности» и военных способностей Сталина вообще. Спустя примерно три десятилетия, в семидесятые годы, он вернулся к этому памятному дню в очерке «Коротко о Сталине», увидевшем свет в «Правде» в январе 1989 года. С отличавшей его величайшей правдивостью старый военачальник написал: «Вначале я было отказался от этого назначения, ссылаясь на свой характер, ссылаясь на то, что нам трудно будет работать вместе, но Сталин сказал: «Обстановка угрожает гибелью стране, надо спасать Родину от врага любыми средствами, любыми жертвами, а что касается наших характеров — давайте подчиним их интересам Родины».
Я сказал, что всегда готов служить Родине. И, надо отметить, с этого момента Сталин почти не принимал решений по вопросам организации операций, не посоветовавшись со мной».
Итак, начался новый этап в их отношениях, отныне, подчеркнул Георгий Константинович, «почти всю войну я пользовался его расположением и доверием, и это помогало мне успешно» руководить операциями. Начался и новый этап в работе Ставки, Г. К. Жуков оказывал сильнейшее воздействие на выработку стратегии вооруженной борьбы.
Это в перспективе всей войны, а тогда, покончив с напряженным разговором, Сталин обрисовал обстановку: немцы вышли к Волге в северной части Сталинграда и ворвались в город. Задача, как виделось Ставке, состояла в том, чтобы силами трех армий, которые передавались Сталинградскому фронту (а он тянулся почти на 400 километров от Волги на запад вдоль левого берега Дона), нанести с севера контрудар и соединиться с 62-й армией, оборонявшей город. Эта армия вместе с тремя другими входила в Юго-Восточный фронт под командованием А. И. Еременко. Сталин приказал начать наступление уже 2 сентября, «иначе мы потеряем Сталинград».
Сутки на работу с документами в Генштабе, и утром 29 августа Жуков вылетел с такого знакомого Центрального аэродрома в Москве.
Он отлично понимал, что направлен на самый ответственный участок советско-германского фронта, где происходило решающее сражение. На Сталинград надвигалась 6-я немецкая армия, лучшая в вермахте. Она зарекомендовала себя в 1940 году в кампаниях на Западе, была преисполнена уверенности в своей непобедимости. Ее солдаты и офицеры не знали поражений. Каким бы сильным пи был противник, его надо остановить и разбить. Прежде всего прекратить пятиться перед врагом. 31 августа командующему 62-й армией генерал-лейтенанту Лопатину дано указание: «Генерал армии Жуков приказал вам донести, почему до сих пор имеются случаи отхода частей 62А без приказа командира».
Жуков спешит в войска, знакомится на месте с положением. Ему памятен разговор со Сталиным в Москве, и он торопит. 3 сентября в 12.35 в Москве получают телеграмму от Жукова, вероятно задержавшуюся при передаче: «Прошу передать тов. Сталину и Военному совету фронта… Во всех деталях разработан план наступления, собирал командиров всех соединений для личного разговора и объяснений по данной атаке. Атака намечена на 10.00. 2.9. Боюсь, что не успеют части выйти на исходное положение, подвезти горючее и боеприпасы».
Когда в Ставке изучалось это донесение Жукова, он своей властью уже перенес наступление на 3 сентября. Тут новая телеграмма из Ставки с резким приказом — немедленно наступать!
Жуков ответил Верховному по телефону, что можно отдать приказ войскам наступать с утра. Говоря это, он мысленно был с измученной пехотой, едва успевшей отрыть мелкие окопы, которые враг засыпал снарядами и минами. Она, повинуясь приказу, поднимется и пойдет в атаку по гладкой, как стол, степи навстречу верной смерти. Артиллерия не сможет поддержать атаку, снаряды еще подвозят, танки только подходят. В трубке Жуков отчетливо слышал дыхание Верховного. Сталин помолчал, а затем нехотя согласился отложить наступление до 5 сентября.
— Ну хорошо, — выдавил он из себя. — Если противник начнет общее наступление на город, немедленно атакуйте его, не дожидаясь окончательной готовности войск.
С 5 сентября три наши армии буквально штурмовали, хотя речь идет о полевых укреплениях, вражеские позиции. Стрелковые дивизии шли в атаку прямо с пятидесятикилометрового марша. Очень большой кровью отвоевывались считанные километры. Не больше. А в Москве Сталин гневно бросал в телефонную трубку: атаки не прекращать! «Ваша главная задача — оттянуть от Сталинграда возможно больше сил противника».
Требования Сталина, естественно, доводились до сведения командующих и старших офицеров. Столь же естественным было стремление некоторых из них выполнить сталинскую директиву любой ценой. Не считаясь ни с обстановкой, ни с потерями. Жуков оказался в труднейшем положении, и «сверху» и «снизу» на него оказывалось величайшее давление в пользу наступления, которое, как он и без этого понимал, было жизненно необходимо. Но предлагавшиеся методы… На совещании у командующего 1-й гвардейской армией К. С. Москаленко Жуков как гвозди вбивал в сознание вызванных:
«Мы воюем второй год, и пора бы уже научиться воевать грамотно. Еще Суворов говорил, что разведка — глаза и уши армии. А именно разведка у вас работает неудовлетворительно. Поэтому вы наступаете вслепую, не зная противостоящего противника, системы его обороны, пулеметно-артиллерийского, и прежде всего, противотанкового огня. Ссылка на недостаток времени для организации разведки неосновательна. Разведку всех видов мы обязаны вести непрерывно, круглосуточно, на марше и при выходе в районы сосредоточения. Нельзя полагаться только на патриотизм, мужество и отвагу наших бойцов, бросать их в бой на неизвестного вам противника одним призывом «Вперед, на врага!». Немцев на «ура» не возьмешь. Мы не имеем права губить людей понапрасну и вместе с тем должны сделать все возможное, чтобы выполнить приказ Ставки — разгромить вражескую группировку, прорвавшуюся к Волге, и оказать помощь Сталинграду».
Иные из слушавших, конечно, не принимали сказанное Г. К. Жуковым к исполнению, а он в те горячие дни не мог уследить за всем происходившим на участке наступления. Отсюда потери, несоизмеримые с более чем скромными достижениями.
На исходе многодневного беспрерывного сражения, 12 сентября, Жуков направил итоговое донесение в Ставку: «Начатое наступление 1, 24 и 66 армий мы не прекращаем и проводим его настойчиво. В проводимом наступлении, как об этом мы Вам доносили, участвуют все наличные силы и средства. Соединения со Сталинградом не удалось осуществить потому, что мы оказались слабее противника в артиллерийском отношении и отношении авиации…
Сегодняшний, день наши наступающие части, так же, как и в предыдущие дни, продвинулись незначительно и имеют большие потери от огня и авиации, но мы не считаем возможным останавливать наступление, так как это развяжет руки противника для действий против Сталинграда. Мы считаем обязательным для себя даже в тяжелых условиях продолжать наступление, перемалывать противника, который не менее нас несет потери, и одновременно будем готовить более организованный и сильный удар». Наверное, он припомнил свой последний объезд частей и соединений, когда заключил, что прорвать оборону врага и соединиться с 62-й армией наличными силами невозможно.
И добавил: «Вступление в бой армий по частям и без средств усиления не дало нам возможности прорвать оборону противника и соединиться со сталинградцами, но зато наш быстрый удар заставил противника повернуть от Сталинграда его главные силы против нашей группировки, чем облегчилось положение защитников города, который без этого удара был бы взят противником. Никаких других и неизвестных Ставке задач мы перед собой не ставили». Последняя фраза как молния освещает величайшее внутреннее напряжение, которое испытывал в это время Жуков. Вероятно, донесение еще не успели получить и расшифровать в Ставке, ибо последовал вызов в Москву.
12 сентября Г. К. Жуков и А. М. Василевский, подавно назначенный начальником Генерального штаба, докладывали Верховному Главнокомандующему об обстановке на Кавказе и под Сталинградом. Верховный задал вопрос: что нужно Сталинградскому фронту, чтобы ликвидировать коридор противника и соединиться с Юго-Восточном фронтом? Жуков доложил: не менее одной усиленной армии.
Сталин предложил отправиться в Генштаб и хорошо подумать, что предпринять в районе Сталинграда.
Весь следующий день Жуков и Василевский проработали в Генштабе. Перебрав всевозможные варианты, они сформулировали выводы. В наступлении на юге гитлеровское руководство сумело овладеть инициативой, мы отражали натиск врага, а нужно навязать ему свою волю. Как? Опять столкнуться с сильнейшей группировкой, ударить снова по флангам 6-й армии Паулюса и 4-й танковой армии Гота, штурмовавших Сталинград? Бесполезно: вблизи города масса вражеских войск. Но ведь эта группировка — острие гитлеровского клипа. Его стороны протянулись на сотни километров, прикрыты