менее стойкими румынскими, венгерскими, итальянскими войсками. К тому же солдаты стран-сателлитов Германии не рвались сложить головы за дело фашистского рейха. Следовательно, нужно бить здесь, поближе к основанию клина.
Чем бить? В октябре завершалось формирование новых резервных армий Ставки. В ноябре их можно вывести на фланги вражеской группировки. Успех, однако, возможен только в том случае, если воины-сталинградцы удержатся в городе на время, необходимое для подготовки этой операции.
Вечером 13 сентября Жуков и Василевский с картами и расчетами снова в кабинете Верховного. Сталин внимательно изучил предварительный план. Он ставил точные вопросы, прежде всего: хватит ли сил для спланированной большой операции? Затем: не лучше ли ограничиться ударом с севера на юг и с юга на север вдоль Дона? Жуков объяснил, что это будет не больше, чем повторением безуспешных боев начала сентября: Паулюс и Гот тут же выведут из города часть танковых дивизий и снова парируют наш удар. И все же, повторил Верховный, не далеко ли замахнулись ударными группировками? Жуков и Василевский снова объясняли: операция будет развиваться в два этапа. На первом — прорыв обороны врага, окружение сталинградской группировки и создание прочного внешнего фронта обороны, который отразит любые попытки немцев оказать помощь. На втором — уничтожаются окруженные.
Сталин ходил по кабинету, обдумывая сказанное. Внешне он никак не выразил своего отношения к доложенному. Наконец сказал, что над планом надо еще подумать.
— А сейчас главная задача — удержать Сталинград…
Разговор прервал звонок Еременко. Он сообщал, что завтра ожидается новый натиск врага. Положив трубку, Сталин приказал Жукову немедленно вылететь на Сталинградский фронт и изучить возможности осуществления предложенного плана. Через несколько дней Василевский направится на Юго-Восточный фронт с той же задачей.
Когда они были в дверях, Сталин строго наказал держать договоренное в строжайшей тайне.
Через час Жуков был в воздухе. Он прибыл в Сталинград в неимоверно тяжелое для героических защитников время. 13 сентября враг бросился на генеральный штурм города, уже обращенного в руины и пепел. Накал битвы достиг предела.
В последующие с 13 сентября два месяца время для Георгия Константиновича сжалось, он практически не отдыхал и часа, готовя на месте контрнаступление. Одновременно приходилось каждодневно принимать участие в руководстве отпором врагу. Ставка не была удовлетворена командующим Сталинградским фронтом, генералом Гордовым. Он не мог наладить отношения со штабом и командным составом. На вопрос Сталина, кого назначить на этот ответственнейший пост, Жуков без колебаний ответил: Рокоссовского. В самом конце сентября Жуков вылетел с ним в Сталинград.
Четыре часа полета. Сели на импровизированный аэродром — площадку в поле. Там поджидали машины, и сразу — на наблюдательный пункт командующего Сталинградским фронтом.
Открылась безотрадная картина. Насколько хватает глаз — частокол взрывов вражеских снарядов и мин. Среди догоравших наших танков залегла пехота. Сам рельеф местности — немцы находились на высотах, имея дальнее артиллерийское наблюдение, а мы в низине — затруднял продвижение наших танков. Стоило хоть одному из них подняться на гребень ската, как он поражался прямой наводкой. Немцы пристрелялись, ведь наши войска почти месяц пытались продвинуться в междуречье Дона и Волги, западнее Сталинграда. В небе фашистские самолеты. Они бомбят войска, уязвимые в степи, и методично продолжают разрушать город. Над Сталинградом невиданное, зловещее облако дыма.
На наблюдательном пункте какая-то суета, разговоры и приказания в повышенном тоне, причем по очень-то выбирались слова. «Я уже слышал, — обратил внимание Рокоссовский, — что солдаты такое руководство метко прозвали «матерным управлением». Жуков не вытерпел.
— Криком и бранью тут не поможешь, — сказал он, — нужно умение организовать бой».
30 сентября Рокоссовский принял командование Донским фронтом (так был переименован Сталинградский фронт). Жуков работал в штабах и войсках как этого фронта, так и созданного севернее к концу октября Юго-Западного фронта под командованием Н. Ф. Ватутина. Оба, и Рокоссовский и Ватутин, — волевые военачальники, обладавшие сильными характерами. Они знали службу и, став командующими, высоко ценили свои посты и права.
Иной раз положение Г. К. Жукова, заместителя Верховного Главнокомандующего, оказывалось сложным. Донской фронт продолжал оттягивать на себя значительные силы врага от города. Следовательно, все атаковал, но безуспешно. Сколько раз Жукову не терпелось вмешаться, но он держал себя в руках и только в крайних случаях тактично советовал, как поступить Косте, как он звал с молодости Рокоссовского.
Прямые приказы Жукова в это время на фронте — редкость и отдавались только в крайних случаях. Один из таких — случаев приходится на начало октября. Командующий авиацией дальнего действия Голованов получает указание из штаба ВВС: «Жуков приказал в ночь на 2.10.42. авиации дальнего действия:
1. Уничтожить авиацию противника на аэродроме Обливская…
2. Уничтожить бомбардировщики противника на аэродроме Морозовский.
3. Нарушить подвоз: бомбардированием железнодорожного узла и эшелонов на станции Лихая…
Тов. Жуков считает: на Сталинградском направлении действует очень мало самолетов».
Далеко не все понимали тогда поведение Жукова, иногда казавшегося сторонним наблюдателем. Зачем Жуков на фронте? Проводит рекогносцировки, часами просиживает на передовой…. Аналогичные вопросы и по поводу пребывания начальника Генерального штаба А. М. Василевского в войсках Сталинградского фронта, как стал именоваться Юго-Восточный фронт.
Ни словом, ни намеком Жуков и Василевский не дали понять, что они отрабатывают детали будущей грандиозной операции. Помнили, ни на секунду но забывали категорический приказ Сталина ничего и никому не сообщать на месте о подготовке контрнаступления, даже членам ГКО!
Подготовка разгрома гитлеровцев под Сталинградом шла своим ходом. Уже в начале октября Верховный сделал пометку «утверждаю» на карте-плане контрнаступления, подписанном Г. К. Жуковым и А. М. Василевским. План, зашифрованный под кодовым названием «Уран», предусматривал концентрическими ударами из района Серафимовича (северо-западнее Сталинграда) и из дефиле озер Цаца и Барманцэк (южнее Сталинграда) в направлении на Калач окружить 6-ю и 4-ю танковую немецкие армии, увязшие в руинах города.
Но это всего-навсего общая идея, которую нужно отработать в сотнях и тысячах деталей. Для Жукова — напряженная работа в войсках, частые полеты в Москву и обратно, доклады Сталину, совещания с руководством Генштаба. Все в глубокой тайне, срочно, сверхсрочно. Ничего нельзя откладывать. Чуть не каждую неделю повторялось одно и то же. Машина Жукова подкатывает к транспортному Ли-2, а по аэродрому уже идут на взлет истребители сопровождения — четыре-шесть машин. Впрочем, он скоро положил конец полетам с эскортом: истребителям должно воевать, а не жечь горючее, сопровождая его. О более чем возможном нападении фашистских самолетов он не думал. Наверное, фаталист…
Да и без «мессершмиттов» полеты иногда едва не кончались катастрофой. Как-то стояла нелетная погода. Рискнул вылететь в Москву по своим делам А. Е. Голованов, командующий авиацией дальнего действия. Жуков, срочно вызванный в Ставку, отказался от своего самолета и сел в машину Голованова, а тот сам взялся за штурвал. Увязавшиеся было с ними истребители сопровождения минут через 10–15 повернули назад.
— На подлете к Москве, — рассказывал Голованов, — самолет вдруг начал терять высоту. Я добавил мощности моторам. На некоторое время полет выровнялся. Потом — опять снижение. Еще добавил мощности. Высота стабилизировалась, но ненадолго.
Оледенение потом оказалось бугристое! Сколько можно требовать мощности у моторов, о Центральном аэродроме нечего и думать, плюхнулись на полном газу рядом с ближайшим. Голованов решил, что Жуков «так и не понял ничего. Только извинились перед ним, что немного до дому не довезли». Понял все Георгий Константинович, отлично понял. Только заботило главное — на случайной машине в Москву, в Кремль. В другой раз, несмотря на туман, окутавший столицу, Жуков приказал садиться на Центральном аэродроме в Москве: Сталин ждал.
«Пролетая над Москвой, — писал Жуков, — мы неожиданно увидели в 10–15 метрах от левого крыла горловину фабричной трубы. Я взглянул на летчика, он, что называется, не моргнув глазом, поднял самолет чуть выше и через 2–3 минуты повел самолет на посадку. Когда мы приземлились, я сказал:
— Кажется, счастливо вышли из той ситуации, про которую говорят «дело — труба»!
Улыбаясь, он ответил:
— В воздухе все бывает, если летный состав игнорирует погодные условия.
— Моя вина! — ответил я летчику, пожав при этом ему крепко руку».
Георгий Константинович хладнокровно относился к собственной безопасности и жизни, когда шла речь об интересах дела. Чем он лучше или хуже солдат, беззаветно и безропотно умиравших в Сталинграде!
Игнорировал он и постоянную опасность, исходившую от подозрительного Сталина. Наши военачальники, видевшие Жукова у Сталина, нередко отмечали резкость поведения полководца.
Глубокой осенью 1942 года командира танкового корпуса генерала П. А. Ротмистрова внезапно вызвали в Генеральный штаб. Выяснилось, что ему предстояла встреча со Сталиным. Корпусу предстояло действовать в наступлении под Сталинградом. Генерала привезли на его «ближнюю» дачу. В мемуарах он не скрыл, что «не без трепета вошел в вестибюль», а когда оказался в комнате со Сталиным, то «сесть не решался», в беседе с ним понимал: нельзя давать «однозначный ответ», поэтому «собрался наконец с мыслями» и т. д. Все же поговорили. «Беседа наша затянулась. Вдруг в комнату без стука вошел Г. К. Жуков. Георгий Константинович поздоровался с И. В. Сталиным, потом протянул руку мне, окинув меня холодновато-суровым взглядом.