— А мы тут с товарищем Ротмистровым хорошо побеседовали. Думаю, что не будем его больше задерживать, — сказал Сталин». Надо думать, что Жуков мгновенно оценил скованность Ротмистрова и наверняка внутренне не одобрил ее. Он слишком хорошо знал, чем чревато оцепенение перед «начальством», кстати, на любом уровне.
Ожесточенное сражение на подступах и в городе шло более трех месяцев. Героизм бойцов и командиров, отстоявших город, не померкнет в веках.
«Чем определялась стойкость наших воинов? — писал начальник политотдела 62-й армии» генерал-майор И. В. Васильев. — Прежде всего верой в победу, и главное, что их цементировало, вселяло в них веру в победу, — это сила нашей партии. Вера в победу партии подтверждается тем, что в это время рост партийной организации был очень высоким». В войсках Сталинградского фронта в сентябре — ноябре было принято в партию 14 500 человек.
Удерживая свои позиции на правом берегу Волги, сталинградцы готовили предпосылки для успеха контрнаступления. А Донской фронт и 64-я армия южнее Сталинграда не давали покоя врагу, снова и снова предпринимали наступательные операции. Верховный напутствовал Жукова при его вылетах к Сталинграду: «Принимайте все меры, чтобы еще больше измотать и обессилить противника». Г. К. Жуков впоследствии подчеркивал: «Не будь помощи со стороны Донского фронта и 64-й армии, 62-я армия не смогла бы устоять, и Сталинград, возможно, был бы взят противником».
В конце сентября Еременко, наверняка изнывавший от любопытства по поводу миссии Жукова на фронте, встретился с ним и затеял обстоятельный разговор о стратегии всей войны. Жуков умело свел беседу к текущим фронтовым делам, а «на вопрос А. И. Еременко о плане более мощного контрудара, не уклоняясь от ответа, я сказал, что Ставка в будущем проведет контрудары большой силы, но пока для такого плана нет ни сил, ни средств».
Цену Еременко к этому времени хорошо знали и в Ставке и не упускали из виду его фронт. 5 октября И. В. Сталин предупредил его о том, что противник готовится захватить Сталинград. «Противник может осуществить свое намерение, — писал И. В. Сталин, — так как он занимает районы переправ через Волгу как на севере, так и в центре и на юге от Сталинграда. Чтобы предотвратить эту опасность, надо оттеснить противника от Волги и вновь захватить те улицы и дома Сталинграда, которые противник отобрал у Вас. Для этого необходимо превратить каждый дом и каждую улицу Сталинграда в крепость… Требую, чтобы Вы приняли все меры для защиты Сталинграда. Сталинград не должен быть сдан противнику».
Поощренные, как им показалось, вниманием Ставки, А. И. Еременко вместе с другим горе-стратегом, членом Военного совета Н. С. Хрущевым, 6 октября доложили Сталину свое мнение, как поразить врага. Сначала они объяснили, почему фронт оказался в критическом положении: «Благодаря тому, что мы возлагали большие надежды на помощь с севера, в которой, безусловно, были уверены, и рассчитывали, что она придет через 3–5 дней, а поэтому не усилили своевременно войск, дерущихся за Сталинград; в результате — помощь с севера не пришла, а войска, защищающие Сталинград, понесли большие потери, помощь же по их усилению запоздала. Это и привело к тому, что противник подошел к стенам Сталинграда, а на отдельных участках вклинился в город».
Объяснение в типично хрущевском стиле, в полном отрыве от реальности и с величайшим стремлением обелить себя. Оправдавшись, как они решили, Еременко и Хрущев далее доложили: «Решение задачи по уничтожению противника в районе Сталинграда нужно искать в ударе сильными группами с севера в направлении Калач и в ударе с юга с фронта 57-й и 51-й армий в направлении Абганерово… Если эти соображения будут Вами утверждены, план операции немедленно будет Вам представлен».
В то архитяжелое время приходилось работать с имевшимися людьми. Других не было. Ставка изъявила желание познакомиться с шедевром стратегической мысли. 9 октября в Ставку отправляется обещанный план: «Я уже в течение месяца обдумываю этот вопрос… Как мыслится сам план проведения операции?
В этой операции должны сыграть решающую роль 3-й гвардейский кавалерийский корпус и две-три мех-бригады, которые должны, невзирая пи на какие трудности марша, выйти в район Калач, где взорвать все переправы от Вертячий до Калач и занять оборону фронтом на восток. Этим закупорить противника на восточном берегу Дона одной кавдивизией, а мехбригадой прикрыться на реке Лисичка фронтом на запад, порвать все переправы на этой реке… Я считаю, что нужно, наконец, потребовать от конницы решать задачи по ее характеру по глубокому вторжению рейдом. Эта задача легко выполнима за сутки, так как расстояние всего 60–80 километров… Операцию нужно начать 20–22.10.42., так как в этот период появляется полнолуние и ночь становится светлой. Этим нужно воспользоваться и большую часть пространства преодолевать ночью… Нужно войск — 100 истребителей, танков КВ — 10, Т-34—48, Т-70—40, обученных бойцов — 15 тысяч.
Прошу утвердить план операции. Еременко. Хрущев».
Не требовалось большого ума, чтобы узреть опасность положения немецкой группировки, штурмовавшей Сталинград. Это понимали и ротные командиры, причем по обе стороны фронта. Идея буквально носилась в воздухе. Но расчет сил-то каков! А роль конницы!! Разумеется, никаких мер во исполнение предложенного командованием Сталинградского фронта не последовало. Но зачем Ставка поощряла, скажем прямо, праздномыслие Еременко и Хрущева? Георгий Константинович дал исчерпывающий ответ в частном письме 7 января 1964 года: «Что же можно сказать по этому поводу? Первое: когда Военный совет писал в Ставку свои соображения, Ставка уже имела разработанный план контрнаступления в районе Дона — Волги тремя фронтами, главный удар проектировался нанести не Сталинградским и не Донским фронтами, а вновь создаваемым Юго-Западным фронтом. И второе: разработанный план контрнаступления Сталин приказал держать в строжайшей тайне, маскируя его меньшими планами двух фронтов». Подготовка контрнаступления у Сталинграда шла исключительно через Г. К. Жукова и А. М. Василевского.
Бессмертные герои, бойцы и командиры 62-й и 64-й армий честно и до конца исполнили выпавший на их долю тяжкий воинский долг. Штаб Сталинградского фронта постоянно повышал их боевой дух надлежащими обращениями. Осчастливив Ставку описанным планом, Еременко и Хрущев заняли штабных писарей пространным документом. Во всех частях и соединениях фронта было прочитано их совместное обращение, датированное 18 октября:
«Наша общая ближайшая задача: отстоять Сталинград! Это наш священный долг перед Родиной, и мы его выполним — отстоим славный город, уничтожим врага под Сталинградом!
К нашему упорству в борьбе с фашистами нужно добавить всю мощь пехотного оружия.
Помните, товарищи, в ближнем бою огонь пехоты больше всего наносит потерь противнику. Поэтому всем бойцам, находящимся в бою, надо вести огонь частый, залповый, смотря по обстановке.
Частый огонь — при наступлении противника, при отражении его атак, при своем наступлении.
Редкий огонь — для беспокойства врага и по одиночным целям, для контроля местности, чтобы не давать продвигаться по ней врагу..
Залповый огонь вести по скоплению конницы, по скоплению пехоты, по колоннам и машинам, по самолетам и т. д.
Мощный огонь пехоты уложит всех фашистов в могилу.
Туда им и дорога!..
Призываем вас, товарищи, к тому, чтобы к 25~й годовщине Великой Октябрьской социалистический революции поднести подарок нашей Родине — очистить от врага занятые районы Сталинграда.
В бой, товарищи! Никакой пощады врагу!»
Это обращение читалось в войсках тогда, когда они не выходили из тяжелейших кровопролитных боев, И с этими советами Еременко и Хрущев обращались к бойцам и командирам, державшим оборону против лучшей армии вермахта. Напоминали им, солдатам, кровью добывшим величайшее воинское умение, что у них есть винтовки и автоматы. А что стоил призыв к празднику выгнать немцев из Сталинграда! Разумеется, упражнения в риторике Военного совета Сталинградского фронта доходили у нас до сведения тех, кому ведать надлежало. Вызывали, надо думать, горькую улыбку…
Пока командование Сталинградского фронта в лице Еременко и Хрущева налаживали огонь пехоты, а бессмертные герои дрались так, как им велел долг и подсказывала обстановка, подготовка операции вступила в завершающую стадию. К участникам будущих прорывов по плану операции «Уран» подтягивались войска, что было отнюдь не легким делом: местность открытая, дорог мало, а враг внимательно следил за происходившим в советском тылу.
Комплекс мер для введения в заблуждение немцев был поистине необъятен. С середины октября, когда сталинградцы отбили очередной жесточайший штурм города, всем фронтам сталинградского направления спустили директиву: больше никаких частных наступательных операций! Приказы об этом отдал Генштаб по прямому проводу, незашифрованными.
Подробно расписывалось, как устроить на зиму жесткую оборону: возводить укрепления, накапливать в опорных пунктах запасы продовольствия, боеприпасов, снаряжения. На глубину 25 километров в прифронтовой полосе выселялось в тыл гражданское население.
Немецкая разведка вскоре узнала об этом, контрольная аэрофотосъемка подтвердила, что русские становятся в оборону. Одновременно на западном направлении у Москвы имитировалась подготовка к большому зимнему наступлению. Окончательный вывод руководства немецкой разведки, доложенный ставке Гитлера в конце октября: «Противник не намеревается в ближайшем будущем предпринимать крупные наступательные операции на Донском фронте». Значившиеся на немецких картах районы как «оборонительные» на деле были исходными позициями Красной Армии для наступления. Войска выводились в эти районы только по ночам и тщательно маскировались.
Соотношение сил и средств на сталинградском направлении в этот момент было таково: у нас — личный состав 1103 тысячи человек, орудий и минометов 15 501, танков 1463, самолетов 1350; у немцев — личный состав 1011 тысячи человек, орудий и минометов 10 290, танков 675, самолетов 1216. Наше превосходство было незначительным, судьбу великой операции должно было решить воинское мастерство.