А северо-западнее Варшавы 1-й Белорусский фронт все пытался наступать. Рокоссовский разъяснил Жукову, что Сталин не изменяет своего требования выйти на Вислу на участке Модлин — Варшава. Можно сделать допущение — Сталин довоевывал войну 1920 года. Тогда он был среди тех, кто проиграл кампанию. Теперь он, по всей видимости, пытался взять реванш. Но даже лучшие полководцы — Жуков и Рокоссовский — не могли сделать невозможного.
Жуков обратился в Ставку с настоятельным требованием прекратить наступление в этом районе, перейти к обороне, дать войскам отдых и пополнение. В ответ — вызов в Москву вместе с командующим фронтом Рокоссовским, «поговорим на месте».
Маршалы прибыли к Сталину для «личных переговоров», как выразился Верховный, крайне озабоченные и солидарные в оценке обстановки. В кабинете злобный Молотов, Берия и Маленков, самые усердные в поддакивании вождю. Сталин выслушал доклад Жукова, на глазах теряя хладнокровие и контроль над собой. И было отчего. Наверняка последняя осень войны, а предлагается прекратить активные действия. Но Жуков стоял на своем: противник сумел наладить оборону, наши войска несут «ничем не оправданные потери». Жуков докладывал по карте и буквально кожей чувствовал, как обостряется обстановка, Сталин «то к карте подойдет, то отойдет, то опять подойдет, пристально всматриваясь своим колючим взглядом то в меня, то в карту, то в К. К. Рокоссовского». Сталин обратился к Рокоссовскому: поддерживает ли он мнение Жукова? Маршалы оказались единодушны в оценке обстановки.
Сталин предложил подкрепить наступающие войска авиацией, танками и артиллерией. Он спросил Рокоссовского: можно ли тогда выйти к Висле между Модлином и Варшавой?
— Трудно сказать, товарищ Сталин, — ответил Рокоссовский, — противник также может усилить это направление.
— А как вы думаете? — обратился Сталин к Жукову.
Тот ответил куда более категорически:
— Считаю, что это наступление нам не даст ничего, кроме жертв. А с оперативной точки зрения, нам не особенно нужен район северо-западнее Варшавы. Город надо брать обходом с юго-запада, одновременно нанося мощный рассекающий удар в общем направлении на Лодзь — Познань. Сил для этого сейчас у фронта нет, но их следует сосредоточить, одновременно нужно основательно подготовить к совместным действиям и соседние фронты на берлинском направлении.
Сталин неожиданно отослал маршалов в соседнюю комнату «подумать», а мы тут «посоветуемся».
В соседней, именовавшейся библиотечной, комнате маршалы снова разложили карту и задумались над ней. У Жукова остался неприятный осадок от стычки в кабинете Верховного. На правах старого друга он без обиняков по-товарищески спросил Рокоссовского, почему он «не отверг предложение И. В. Сталина в более категорической форме».
— А ты разве не заметил, как зло принимались твои соображения, — ответил Рокоссовский. — Ты что, не чувствовал, как Берия подогревает Сталина? Это, брат, может плохо кончится. Уж я-то знаю, на что способен Берия, побывал в его застенках.
Исчерпывающий ответ! Минут через 20 в комнату явилась троица — Берия, Молотов и Маленков. Они осведомились у маршалов: что-нибудь «надумали». Ответ — нет. Троица заверила, что это «правильно». Маленков заверил: «Мы вас поддержим». Это-то перед Сталиным!
В кабинете Жуков и Рокоссовский выслушали решение Верховного. Наступление остановить, перейти к обороне, дальнейшие планы будут обсуждены позднее. «Все это было сказано далеко не дружелюбным тоном. И. В. Сталин почти не смотрел на нас, а я звал, что это нехороший признак». На следующий день Сталин позвонил Жукову и «сухо спросил» его мнение о том, чтобы передать непосредственно Ставке руководство всеми фронтами. Речь шла о том, чтобы упразднить ее представителей, координировавших действия групп фронтов. Жуков понял, что «идея возникла не только в результате вчерашнего нашего спора».
К этому времени линия фронта сократилась. В сентябре вышла из войны Финляндия, немцы изгнаны из Румынии и Болгарии, бои шли на территории Польши, Венгрии и Югославии. За исключением небольшого участка в Латвии, где были прижаты к морю 38 немецких дивизий, вся советская земля была освобождена.
Жуков согласился.
— Вы это без обиды говорите? — спросил Сталин.
— А на что же обижаться? Думаю, что я и Александр Михайлович Василевский не останемся безработными.
Вечером в тот же день Сталин вызвал Жукова и объявил:
1-й Белорусский фронт находится на берлинском направлении. Мы думаем поставить вас на это направление.
У Георгия Константиновича молнией пронеслась мысль: комфронта Рокоссовский. Он четко определил свое отношение к предложению: «Готов командовать любым фронтом». Но счел необходимым сказать, что Рокоссовскому «вряд ли будет приятно» уйти с 1-го Белорусского фронта. Сталин пытливо взглянул на него. Подумал и добавил: «У. Вас больше опыта, и впредь останетесь моим заместителем. Что касается обиды мы же не красные девицы. Я сейчас поговорю с Рокоссовским». Сталин тут же сказал ему по телефону, что он назначается командующим 2-м Белорусским фронтом. Рокоссовский не сдержался:
— За что такая немилость, что меня с главного направления переводят на второстепенный участок?
Сталин внушительно, самым правдивым тоном разъяснил, что собеседник ошибается. На берлинском направлении, считая с севера на юг, три фронта: 2-й Белорусский, 1-й Белорусский и 1-й Украинский. В центре будет Жуков, справа Рокоссовский, слева Конев. «Если не продвинетесь вы и Конев, то никуда не продвинется и Жуков», — закончил разговор Верховный.
Звучало так возвышенно, решения диктовались только интересами дела, завершением разгрома Германии. На деле, откровенно смог написать Г. К. Жуков уже в семидесятые, «расчет был здесь ясный. Сталин хотел завершить блистательную победу над врагом под своим личным командованием, т. е. повторить то, что сделал в 1813 году Александр I, отстранив Кутузова от главного командования и приняв на себя верховное командование с тем, чтобы прогарцевать на белом коне при въезде в Париж во главе русских доблестных войск, разгромивших армию Наполеона».
Перебрасывая Рокоссовского с берлинского направления, Сталин поэтому, по словам Жукова, «действовал неспроста», что имело серьезные последствия. «С этого момента, — с горечью вспоминал Жуков, — между Рокоссовским и мною уже не было той сердечной, близкой товарищеской дружбы, которая была между нами долгие годы». В мемуарах он уточнил: Рокоссовский, видимо, «считал, что я в какой-то степени сам напросился встать во главе войск 1-го Белорусского фронта. Если так, то это его глубокое заблуждение». Дело было не только в отношениях двух тезок — Жукова и Рокоссовского, Георгий Константинович для себя вывел закономерность: «И чем ближе был конец войны, тем больше Сталин интриговал между маршалами — командующими фронтами и своими заместителями, зачастую сталкивая их «лбами», сея рознь, зависть и подталкивая к славе на нездоровой основе».
Все это, однако, не успело серьезно отразиться на выполнении командованием Красной Армий своих задач. О мотивах Сталина догадывались считанные люди, а для вооруженных сил и страны не вызывало сомнения очевидное — на завершающем этапе войны наши войска должны были вести три самых выдающихся советских полководца — Маршалы Советского Союза Г. К. Жуков, К. К. Рокоссовский и И. С. Конев. А рядом с ними сотни военачальников, получивших боевой опыт в Великой Отечественной войне и обогативших в ходе ее наше военное искусство.
Теперь, когда советские войска подходили к Германии, немецкий генеральный штаб озаботился познакомить нацистское руководство с советскими военачальниками, с теми, кто на полях сражений возглавлял разгром вермахта. Геббельс записывает в своем дневнике в начале 1945 года: «Генштаб представляет мне книгу с биографическими данными и портретами советских генералов и маршалов. Из этой книги нетрудно почерпнуть различные сведения о том, какие ошибки мы совершили в прошедшие годы. Эти маршалы и генералы в среднем исключительно молоды, почти никто из них не старше 50 лет. Они имеют богатый опыт революционно-политической деятельности, являются убежденными большевиками, чрезвычайно энергичными людьми, а на их лицах можно прочесть, что они имеют хорошую народную закваску.
Я сообщаю фюреру о представленной мне для просмотра книге генштаба о советских маршалах и генералах, добавляя, что у меня сложилось впечатление, будто мы вообще не в состоянии конкурировать с такими руководителями. Фюрер полностью разделяет мое мнение. Наш генералитет слишком стар, изжил себя».
Враги вплотную подошли к признанию превосходства полководческого мастерства наших военачальников и ущербности своего. Бывший начальник генерального штаба германских сухопутных войск Гальдер писал: «Исторически небезынтересно исследовать, как русское военное руководство, потерпевшее крушение со своим принципом жесткой обороны в 1941 году, развивалось до гибкого оперативного руководства и провело под командованием своих маршалов ряд операций, которые, по немецким масштабам, заслуживают высокой оценки… Над этим периодом в качестве приговора стоит слово, высказанное русской стороной в процессе резкой критики действий немецкого командования: порочная стратегия. Это нельзя опровергнуть».
Той осенью 1944 года изжили заимствования, сделанные было в 1942 году приказом наркома обороны № 227 из германской практики наведения порядка в войсках. 29 октября 1944 года последовал приказ наркома обороны № 0349: «В связи с изменением общей обстановки на фронтах необходимость в дальнейшем содержании заградительных отрядов отпала. Приказываю: 1. Отдельные заградительные отряды к 13 ноября расформировать. Личный состав расформированных отрядов использовать на пополнение стрелковых дивизий».
Германию добивала превосходящая мощь Советского Союза, что обеспечивалось превосходством советского социалистического строя. Как в военной сфере, так и в области политики и экономики побеждал весь строй нашего государства. Теперь за пределами советских границ.