2 апреля 1945 года Ставка принимает директиву 1-му Белорусскому фронту: «Подготовить и провести наступательную операцию с целью овладеть столицей Германии городом Берлин и не позднее двенадцатого-пятнадцатого дня операции выйти на р. Эльба». Главный удар с кюстринского плацдарма — двумя танковыми и четырьмя общевойсковыми армиями. Во втором эшелоне фронта армия генерала Горбатова. Начало операции — 16 апреля.
Одновременно южнее открывал наступление 1-й Украинский фронт; 2-й Белорусский фронт, еще не закончивший подготовку, должен был выступить 20 апреля. «Конечно, — по мнению Жукова, — было бы лучше подождать пять-шесть суток и начать Берлинскую операцию одновременно тремя фронтами, но. учитывая сложившуюся военно-политическую обстановку, Ставка не могла откладывать операцию на более позднее время». Западные союзники крались к Берлину. Сопротивление им считанных частей вермахта оставалось символическим.
Примерно в эти же дни принимались последние решения и в ставке Гитлера. Руководство нацистской Германии, беспощадно понукаемое фюрером, готовилось к решающей схватке. Командующим группой армий «Висла» вместо Гиммлера был назначен опытный кадровый генерал Г. Хенрици. Гудериан в последние дни пребывания во главе генштаба успел озадачить Хенрици: «Нам нужен человек на Одере, который имеет настоящий опыт войны с русскими. Нужно сделать все, чтобы не допустить форсирование русскими Одера и взятия ими столицы». Новый командующий объехал участок фронта, прикрывавший непосредственно город, и заключил: опасность исходит прежде всего от кюстринского плацдарма. Он поиграл было с идеей ликвидировать его, но скоро убедился — русские стоят крепко. Любая попытка сбросить их в Одер окончится новым, массовым избиением контратакующих.
6 апреля Хенрици предстал в тесном бункере в ставке Гитлера перед самим фюрером и высшими нацистскими бонзами. Генерал в подступивший час истины режима счел возможным сказать приблизительную правду — фронт не устоит перед русским ударом, и привел данные о соотношении сил. Гитлер злобно прошипел: «Я все слышу цифры, — голос его окреп, — но я не слышу ничего о внутренней силе солдат. Нам нужна всего-навсего фанатическая вера. Наше движение, — теперь он кричал, — наше движение показало, что вера движет горами. Если наши солдаты преисполнятся фанатической верой, они удержат свои позиции, они победят в битве, от которой зависит судьба Германии. Я прекрасно знаю, что и у Сталина силы на исходе, он ведет войну уже мусорными людишками. Но он воодушевил эту шваль фанатической верой. Теперь значит только одно — победит тот, у кого крепче вера. Такими должны быть мы, каждый солдат на Одере должен знать это и должен быть фанатиком».
Оглушенный криком фюрера Хенрици смог только через несколько минут оправиться. Он заявил, что на собственном опыте знает — оценки русских фюрером никак не соответствуют истине. Хенрици хорошо запомнил русских, начиная с зимы 1941 года под Москвой. Именно тогда имя Жукова начало внушать ужас немецким офицерам. Никакой фанатизм не поможет в предстоящей битве с русскими у Одера. Приближенные Гитлера поняли — Хенрици просит подкреплений. Геринг пообещал прислать 100 000 войск из ВВС, Гиммлер — 25 000 эсэсовцев, Денитц — 12 000 моряков. Гитлер обернулся к Хенрици: «Итак, 150 000 человек. Это 12 дивизий. Вот вам и резерв».
Помимо этих полутораста тысяч, на фронт погнали сборные формирования и отряды самых различных организаций фашистского государства — СД (служба безопасности при рейхсфюрере СС), ЗИПО (полиция безопасности), ГФП (тайная полевая полиция), ССФТ (военные группы охранников), молодежные спортивные группы «Сила через радость», ФС (добровольные стражники), НСНКК (нацистские моторизованные группы) и другие. Хенрици 11 апреля получил приказ Гитлера о «выжженной земле», то есть применять на территории Германии те методы, которыми велась война против Советского Союза. Германский генерал, отдавший на протяжении войны бесчисленное количество приказов о разрушении всего и вся на советской земле, не бросился, однако, разрушать на своей. Он задумался, а приехавший к нему в штаб министр вооружений А. Шпеер разрешил генеральские сомнения — приказ не выполнять! Да, да, согласился Хеприци: «Берлин не превратится в Сталинград. Я этого не допущу». Хенрици, в свою очередь, отдал свирепый устный приказ коменданту Берлина — не взрывать мостов через Шпрее, не разрушать водопровод, канализацию, энергосистему в черте города.
Жалобы Хенрици на то, что у него все же мало войск, Гитлер отвел. Не по наитию, а в результате умелой дезинформации о намерениях нашего командования, жертвой которой пал фюрер. Он заявил Хенрици: «К югу от вашего фронта, в Саксонии, находится более сильная группировка вражеских войск… Основный удар врага будет нанесен не по Берлину, а здесь». Он показал на карте район Праги.
8 апреля Эйзенхауэр посетил передовые штабы американских армий на берлинском направлении. Командир дивизии, выходившей к Эльбе, браво доложил: «Мы идем вперед и войдем в Берлин. Ничто нас не остановит». Эйзенхауэр без колебаний напутствовал: «Давай! Желаю всяческих успехов, и пусть никто не остановит тебя». 12 апреля дивизия вырвалась к Эльбе. После войны командир корпуса, в который она входила, настаивал: «По моему мнению, мы могли бы прийти в Берлин раньше русских, расстояние до него было ничтожным. По темпам нашего марша для этого потребовалось бы, наверное, дня полтора. Сопротивления с немецкой стороны не существовало. Сопротивления просто не было».
Тогда за чем дело стало? Та американская дивизия, рвавшаяся к Берлину, 13 апреля, «как на воскресном пикнике, без выстрела», переправила через Эльбу несколько батальонов. Однако поблизости оказались немецкие юнцы — курсанты военных училищ. Зеленых солдат, естественно, не вводили в курс высшей стратегии гитлеровского руководства сдавать территорию на западе и держаться на востоке. Увидели американцев, значит, враг — и в бой! Расчеты расположенных поблизости тяжелых зенитных орудий услыхали стрельбу и, в свою очередь, открыли огонь по наземным целям. Большой шум! Потеряв четырех убитыми и двадцать ранеными, американцы 14 апреля отступили на западный берег Эльбы. «Эти молодые люди, — недовольно написал американский историк Уигли, — сбросив плацдарм дивизии в Эльбу, лишили западных союзников возможности добыть славу».
Стычка по масштабам войны ничтожная, но она озадачила верховное командование США и Англии.
15 апреля Эйзенхауэр спросил командующего американской группой армий Брэдли: сколько жертв потребует взятие Берлина? Брэдли отрапортовал: не менее ста тысяч человек. За все время после открытия второго фронта и до окончания войны в Европе американцы потеряли 135 тысяч человек убитыми. А теперь еще 100 тысяч! Брэдли исходил из того, что при выдвижении к Берлину американские войска угодят в непосредственный тыл немецких армий, дравшихся с Красной Армией. В неизбежной сумятице завяжутся схватки. Дальнейшее понятно. Эйзенхауэр со своими штабистами погрузился в тягостные раздумья.
В районе Берлина противник имел свыше миллиона человек войск, 10 400 орудий и минометов, 1500 танков и самоходных орудий, 3300 самолетов. С нашей стороны в войсках трех фронтов — 2,5 миллиона человек, 41 600 орудий и минометов, 6250 танков и самоходных орудий, 7500 самолетов. Из них на сравнительно узких участках прорыва Жуков сосредоточил 68 стрелковых дивизий. Число орудий и минометов на километр фронта, где наносились решительные удары, превышало 300 стволов.
1-й Белорусский фронт, выступая главными силами с кюстринского плацдарма, должен был штурмовать Берлин, выделив танковые армии для обхода города с севера и северо-востока. С ним взаимодействовал 2-й Белорусский фронт. Как было договорено в Ставке, наступавший южнее 1-й Украинский фронт шел на Эльбу, готовый в случае необходимости повернуть свои танковые армии на Берлин.
В первых числах апреля Жуков принял командующего 3-й армией генерала Горбатова, который доложил ему о степени сосредоточения армии. Горбатов в мемуарах оставил любопытнейшую запись беседы с Жуковым. «Маршал сообщил мне: начало наступления на Берлин назначено задолго до рассвета при ослеплении противника и превращении ночи в день ста сорока пятью прожекторами; с плацдарма двадцать четыре километра по фронту будут наступать четыре общевойсковые и две танковые армии: рассказал, какими мерами будут отвлекать противника от берлинского направления и от нашей подготовки на кюстринском плацдарме. Берлин будет захвачен на пятый день, а на Эльбу мы выйдем 26 апреля. Наличие двухсот семидесяти артиллерийских и минометных стволов на километр и более тридцати танков непосредственной поддержки на километр должно обеспечить успех.
Я высказал опасение, что ночное наступление при таких плотностях боевых порядков неизбежно повлечет к перемешиванию соединений и частей. И зачем ночь превращать в день — не лучше ли обождать рассвета? Я подумал еще, хотя и не сказал, что боевые порядки на плацдарме излишне уплотнены и это приведет к лишним потерям; нецелесообразно брать Берлин штурмом, лучше блокировать его и выходить на Эльбу. Сомневался я и в том, что мы сумеем заставить противника думать, будто мы отказались от нанесения основного удара с кюстринского плацдарма.
В разговоре по затронутым вопросам командующий остался при своем мнении. Однако, как известно, наступление он начал не ночью, а в 6 часов 30 минут».
Наверное, были и другие военачальники, готовые внести изменения в план операции. Но по большей части они «промолчали», авторитет Г. К. Жукова был непререкаем.
За всю войну не приходилось брать такого крупного, сильно укрепленного города, как Берлин, занимавшего 900 квадратных километров. В штабе 1-го Белорусского фронта знали: Берлин, в сущности, превращен в крепость, а подходы к нему с востока от Одера — сплошная зона мощных оборонительных сооружений. Было сделано все, чтобы разведать районы предстоявшего сражения. Изготовили точный макет города и его пригородов, на котором неоднократно проигрывались как общий штурм, так и отдельные его фазы.