Темп продвижения отстал от запланированного. На промежуточных рубежах бои приобрели затяжной характер. Жуков отдает беспрецедентную директиву — выдвинуть артиллерию, в том числе большой мощности, чуть ли не к первым эшелонам (не дальше двух-трех километров от линии фронта), естественно, сосредоточивая ее там, где нужно было пробивать бреши. Командующим армиями предписывалось быть в этих районах на корпусных наблюдательных пунктах. В тыл врага заслать особые отряды с задачей дезорганизовать его и нарушить управление в войсках. «Иметь в виду, — указывалось в жуковской директиве, — что до самого Берлина противник будет сопротивляться и цепляться за каждый дом и куст, а поэтому танкистам, самоходчикам и пехоте не ждать, пока артиллерия и авиация перебьют всех немцев и предоставят удовольствие двигаться по чистому пространству».
Наконец, чтобы не дать возможности отбить наши атаки, Жуков вводит в сражение обе танковые армии фронта. Они нарастили силу удара, но, пробивая глубоко эшелонированную оборону, несли очень чувствительные потери. Потом, после войны, Георгий Константинович признал, что вариант наступления в лоб через Зееловские высоты был не из лучших. Несмотря на все усилия, оборона врага так и не была до конца разведана.
Вечером 17 апреля на командный пункт 8-й армии, где находился Жуков, позвонил Сталин. Он, отнюдь не горячась, сказал:
— Выходит, вы недооценивали врага на берлинском направлении. Я считал, что вы уже на подходе к Берлину, а вы еще на Зееловских высотах. У Конева дела начались успешнее. Не изменить ли границы между фронтами и не повернуть ли главные силы Конева и Рокоссовского на Берлин.
Жуков столь же спокойно растолковал Верховному:
— Это неплохо, что враг бросает все резервы из района Берлина навстречу вверенным мне войскам. Мы их разобьем вдали от Берлина, а это облегчит и ускорит взятие Берлина.
С этой логикой нельзя было не согласиться. Сталин в ответ повторил мысль Жукова:
— Ну что ж, пусть подтягивают резервы, пусть цепляются. Больше перебьем здесь, меньше останется в Берлине.
Жуков продолжил:
— Что касается более успешного начала действий войск 1-го Украинского фронта, то там очень мало войск противника, но, видимо, враг будет вынужден бросить навстречу Коневу более значительные силы и тогда темп наступления там снизится. Менять сейчас границы фронтов не следует: главную группировку Конева надо двигать быстрее на Эльбу, захватывать Тюрингию и готовить ее к броску на Прагу. Думаю, что не позже 22 апреля войска фронта ворвутся в Берлин. Что касается Рокоссовского — он к 22 апреля сумеет главными силами только форсировать Одер и никак не сумеет своей группировкой выйти в район Берлина, да в этом и нет необходимости.
Через час после этого разговора Жуков снова позвонил Антонову и спросил у него, почему Сталин «забеспокоился» и по поводу Берлинской операции. «Я не в курсе дела, — ответил Антонов, — знаю только то, что ему звонил Конев и докладывал об успешном ходе (своей) операции…» А Верховный в отношении 1-го Белорусского на три дня замолчал, никаких звонков от него в штаб Жукова не было.
Только к утру 18 апреля Зееловские высоты были взяты, и лишь 19 апреля враг начал уползать на внешний обвод укрепленного района самого Берлина. Весь день в столице Германии ревели сирены — танковая тревога! Первые советские танки уже прорывались к Берлину. 20 апреля наша дальнобойная артиллерия открыла огонь по городу, а 21 апреля, на день раньше ожиданий Жукова, войска 1-го Белорусского фронта ворвались на окраины Берлина. Ставка распорядилась повернуть обе танковые армии 1-го Украинского фронта также на Берлин. 25 апреля оба фронта сомкнули кольцо окружения Берлина.
А в каменных кварталах города бушевал бой, трудный и кровопролитный.
Приказ Гитлера об обороне Берлина гласил: «Жилые дома превратить в крепости, железобетонные сооружения — в опорные пункты… Противнику не давать ни минуты спокойствия, он должен быть обескровлен и изойти кровью в борьбе за опорные пункты… Предпосылкой успешной обороны Берлина должна быть оборона до последнего жилого блока, каждого дома, каждого окна… Нет нужды в том, чтобы каждый обороняющий столицу империи знал детально военное дело, гораздо важнее, чтобы каждый был воодушевлен фанатичным желанием и волей к борьбе, знал: весь мир с затаенным дыханием следит за этой борьбой и что борьба за Берлин решит судьбу войны».
Приказ не остался на бумаге, нацистские злодеи дрались до последнего. Их можно было сломить только высшей организацией боя, подавить огневой мощью Красной Армии, штурмовавшей Берлин. «Частям и подразделениям давались конкретные улицы, площади, объекты. За кажущимся хаосом городских боев стояла стройная, тщательно продуманная система. Под уничтожающий огонь были взяты основные объекты города»! (Жуков). Чтобы деморализовать врага, через определенные промежутки одновременно открывали огонь по городу 11 тысяч орудий. Всего с 21 апреля по 2 мая на Берлин было обрушено 800 тысяч снарядов.
В небе Берлина было тесно от наших самолетов. Действия по избранным объектам в тесной городской застройке снайперских экипажей перемежались яростными воздушными боями, а в отдельные дни проводились массированные бомбардировки. 25 апреля летчики воздушной армии С. И. Руденко провели операцию «Салют». Наши истребители для начала блокировали аэродромы в районе Берлина, чтобы не допустить взлета хоть одного вражеского самолета. С 13 до 14 часов 896 бомбардировщиков выгрузили бомбы над немецкими позициями, в 18.30–19.30 отбомбились еще 590 экипажей. Ночью центральные кварталы города бомбили 600 машин. Под надежным прикрытием авиации и действовали наши наземные войска.
В Берлинской операции под командованием маршала Жукова было 13 армий. К этому, завершающему, сражению Великой Отечественной механизм управления войсками был отлажен до совершенства. Жуков дал простор для действий командармам, разумеется, в рамках утвержденного общего плана. Это принесло свои плоды, в штабах армий, не теряя времени на доклады «наверх», принимали оптимальные решения в быстро менявшейся обстановке. Маршал сосредоточивался на коренных вопросах, работал много, в дни штурма Берлина не спал более 2–3 часов в сутки. По большей части Жуков следил за ходом сражения со своего командного пункта, откуда не отлучался. В войсках постоянно находился его заместитель генерал армии В. Д. Соколовский, постоянно державший связь по телефону с командным пунктом фронта. Все командующие армиями дважды в день докладывали Жукову о действиях своих соединений. В случае нужды он корректировал их действия, что случалось редко.
Жуков определил главную задачу уличных боев — не допустить, чтобы враг собрал свои силы в кулак, дробить немецкие войска и быстро уничтожать их по частям, В Берлине успешно применялась тактика, рожденная в Сталинграде, — стремительное продвижение штурмовых отрядов и групп, составленных из всех родов войск. Герои из героев сражались в них, взвод или рота с несколькими орудиями и танками мужественно пробивались в городском лабиринте. Немцы держали многие улицы под многослойным огнем, первый шаг по ним означал верную смерть. Штурмовые группы нашли выход: саперы закладывали тол в стены домов. Еще не рассеивался дым от очередного взрыва, как в пролом бросались бойцы штурмовых групп и часто в рукопашной схватке одолевали врага. 22 апреля Жуков потребовал от командующих армиями, чтобы сражение не прекращалось ни на час: днем наступали первые эшелоны армий, ночью — вторые.
23 апреля маршал Г. К. Жуков и Военный совет обращаются к «бойцам, сержантам, офицерам и генералам 1-го Белорусского фронта». Они подчеркивают, что начавшееся семь дней назад «наше решительное наступление на Берлин увенчалось новой славой». Уже заняты пригороды и окраины города, но в столице «германского разбойничьего фашистского государства» остатки немецких частей продолжают сопротивление. «Старики» и «15-летние дети» бросаются немецким командованием в бой, чтобы «оттянуть на час свою гибель». Напомнив войскам, что им «не было препятствий» ни у Сталинграда, на Украине и в Белоруссии, их «не сдержали мощные укрепления» на подступах к Берлину, Военный совет 1-го Белорусского звал взять город «как можно быстрее, чтобы не дать врагу опомниться».
Надо думать, что бойцы и командиры Красной Армии, бравшей Берлин, знали свою задачу. Они на каждом шагу убеждались по мере приближения к центру города, где в бункере под имперской канцелярией забились Гитлер с Геббельсом, сопротивление возрастало. Наши войска несли большие потери. Так чем же руководствовались немцы, ведшие безнадежную борьбу?
Из бункера гарнизону города внушалось: на помощь спешат целые армии, например, под командованием Венка. Эти «армии» существовали только в горячечном воображении обезумевшего фюрера. Входившие в них части уже были разбиты при окружении Берлина. Но беспочвенные надежды на выручку извне все же играли некоторую роль. Куда более действенным был массовый террор «летучих полевых судов». Эсэсовцы хватали направо и налево солдат, заподозренных в дезертирстве. Их вешали на фонарных столбах с табличками на груди: «Я дезертир», «Я повешен, ибо не верил в фюрера», «Все предатели гибнут, как я».
Выдержки из дневника офицера немецкой танковой дивизии проливают яркий свет на причины бешеного сопротивления берлинского гарнизона:
«24 апреля. Русская артиллерия бьет без перерыва. Русские прожигают себе путь через дома огнеметами. Три часа дня, у нас дюжина танков и около тридцати бронетранспортеров. Это все оставшиеся для защиты правительственного сектора. Отходим.
25 апреля, 5.30 утра. Новые массированные танковые атаки. Снова отходим под страшной бомбардировкой русских с воздуха. На стенах домов надписи: «Самый темный час перед рассветом», «Отступаем, но побеждаем». Дезертиров вешают или расстреливают.
26 апреля. Багровое ночное небо. Ужасающий артиллерийский обстрел. Мы спрашиваем: где Венк? Говорят, что авангард Венка в тридцати пяти километрах юго-западнее Берлина. Коммюнике министерства пропаганды: все войска с фронта на Эльбе идут к Берлину. Около 11 утра из министерства пропаганды приходит сияющий Л. Завершились переговоры с западными державами. Нам придется еще принести некоторые жертвы, но западные державы не позволят русским взять Берлин. Мы воспрянули духом, нужно продержаться 24, максимум 4