8 часов. Получили номер газеты Геббельса «Ангрифф». Статья в ней подтверждает сказанное Л.: «Тактика большевиков показывает: они понимают, что скоро западные войска будут в Берлине. Эта битва решит нашу судьбу и судьбу Европы. Если мы продержимся, в войне произойдет поворот».
Американские танковые дивизии на пути к Берлину. Говорят, что в имперской канцелярии, как никогда, уверены в конечной победе. Ночью пытаемся связаться с министерством пропаганды и узнать о Венке и американских дивизиях. Центр города под страшным огнем. Мы больше не можем держаться. В четыре утра уходим через туннель метро, а в соседнем туннеле продвигаются русские, захватывающие наши передние позиции».
Бред! Но в сумраке бункера Гитлер истово верил, что вот-вот Запад придет ему на помощь. 25 апреля он получил ложное известие — будто при встрече на Эльбе произошли столкновения между американскими и советскими войсками. «Вот, — вскричал Гитлер, — новое поразительное доказательство отсутствия единства между нашими врагами. Каждый день, нет, час вспыхнет война между большевиками и англосаксами… Если я нанесу удар большевистскому колоссу, наступит поворотный пункт. Это убедит всех — только я один могу сдержать большевистский колосс» и т. д. Сколько же собирались держаться гитлеровцы? Геббельс, ведавший обороной Берлина, считал: «Мы могли бы выдержать осаду столицы от 10 до 12 недель». Записано в его дневнике, и это не пропагандистский вздор, а внутреннее убеждение. На худой конец нацистские предводители были готовы ко всему. Собрав своих немногих подчиненных в подвале, тускло освещенном свечами, Геббельс быстро говорил, как будто обращаясь к большой аудитории:
«Немецкий народ, немецкий народ! Все планы, все идеи национал-социализма слишком высоки и благородны для таких людей. На востоке они бегут как кролики, а на западе не дают возможности солдатам воевать и приветствуют врага белыми флагами. Но не предавайтесь иллюзиям, господа. Никого из вас не заставляли идти со мной, мы и не принуждали германский народ. Он дал нам мандат. Почему вы работали со мной? А теперь вам перережут горло».
Геббельс кончил, пошел к двери, у нее остановился, обернулся и крикнул:
— Но когда мы падем, содрогнется вся земля!
Под грохот орудий Красная Армия выходила в район правительственных кварталов. 24 апреля был назначен советский комендант Берлина — командующий 5-й ударной армией генерал-полковник Н. Э. Берзарин. 27–28 апреля оказались переломными днями в битве за Берлин. 29 апреля уже в «центре города развернулись наиболее ожесточенные сражения», отметил Жуков. Комсорг 1-го батальона 1008-го стрелкового полка младший лейтенант Г. К. Громов в этот день водрузил над ратушей Красное знамя. За этот подвиг он был удостоив звания Героя Советского Союза.
«Я рассчитывал поначалу, — рассказывал Жуков, — что 1 мая мы уже доложим об окончании боев за Берлин и об этом можно будет объявить на Майском параде. Когда 30 апреля я понял, что сделать этого мы не сможем, позвонил Сталину и сказал, что нам придется еще два дня провозиться с Берлином. Я ожидал с его стороны недовольство, а может быть, и упреки. Но он против моих ожиданий сказал очень спокойно:
— Ну что ж, пока не сообщим. В это Первое мая все и так будут в хорошем настроении. Позже сообщим. Не надо спешить там, на фронте. Некуда спешить. Берегите людей. Не надо лишних потерь. Один, два, несколько дней не играют теперь большой роли».
301-я стрелковая дивизия полковника В. С. Антонова приступила к штурму зданий гестапо, министерства авиации и имперской канцелярии. Комплекс сооружений гестапо был окружен высокой каменной стеной. Дивизии придали батарею 331-то дивизиона РГК майора К. И. Бадаева. Артиллеристы выставили 203-миллиметровые гаубицы на прямую наводку. Под ударами их снарядов рухнула стена, здание гестапо украсили зияющие проломы. В страшных по ярости схватках наши войска пробивались в каменных лабиринтах. Тем временем 337-й самоходно-артиллерийский дивизион вышел на видимость белесого здания, объекта 153 на карте города — имперской канцелярии, с большим, хищного вида орлом на фасаде. Команда: «По зданию с гербом — огонь!» Первый же снаряд поразил стального стервятника.
А в это же время 150-я стрелковая Идрицкая дивизия генерала В. М. Шатилова и 171-я стрелковая дивизия полковника А. И. Негоды вели бой за рейхстаг и прилегающий район. Непосредственный штурм исполинского здания занял почти сутки. Бились за каждую комнату, лестницу, этаж. Жуков пристально следил за происходившим, начиная с сосредоточения артиллерии для стрельбы прямой наводкой, а затем контролируя каждый этап штурма. Когда наши воины овладели нижними этажами и водрузили Красное знамя на куполе рейхстага, командующий 3-й ударной армии В. И. Кузнецов, войска которой вели этот бой, позвонил Жукову и прокричал в телефон:
— На рейхстаге — Красное знамя! Ура, товарищ маршал!
Георгий Константинович встал и сказал в трубку голосом и тоном, как будто перед ним стояли в строю герои-бойцы:
— Дорогой Василий Иванович, сердечно поздравляю тебя и всех твоих солдат с замечательной победой! Этот исторический подвиг никогда не будет забыт советским народом!
Только к ночи 1 мая рейхстаг был очищен от фашистской нечисти и лишь к рассвету 2 мая поступило донесение об овладении имперской канцелярией. Проходя по разбитому зданию, полковник В. С. Антонов распорядился снять со стен символы поверженного рейха — орлов с фашистской свастикой в когтях.
Еще не отгремел бой: в центре Берлина, как нацистские бонзы попытались заняться политическими интригами.
В 4 часа утра 1 мая генерал Чуйков доложил Жукову, что на командный пункт 8-й гвардейской армии доставлен начальник германского генерального штаба генерал Кребс, уполномоченный вести переговоры о перемирии только с Советским Союзом. Кребс сообщил, что Гитлер покончил самоубийством. Жуков направил для переговоров с Кребсом своего заместителя генерала В. Д. Соколовского, а сам связался по телефону с Верховным Главнокомандующим. Сталии выслушал Жукова и сказал о самоубийстве Гитлера:
— Доигрался подлец. Жаль, что не удалось взять его живым.
Сталин указал: никаких переговоров, только безоговорочная капитуляция.
И неожиданно закончил разговор:
— Если ничего чрезвычайного не будет, не звоните до утра, хочу немного отдохнуть. Сегодня у нас первомайский парад.
Жуков как-то совсем внезапно почувствовал: вот ведь наступает долгожданный мир. Москва майская! «Я отчетливо представил себе, — вспоминал Георгий Константинович, — как сейчас к Красной площади двигаются войска Московского гарнизона. Утром они займут свои места перед Мавзолеем В. И. Ленина, перед правительством и руководством партии, пройдут вдоль стен седого Кремля, чеканя шаг, с гордостью представляя победную мощь Советских Вооруженных Сил, освободивших Европу от угрозы фашизма».
А здесь, в Берлине, все громыхало сражение…
Жуков твердо заявил: к 10 утра объявить о безоговорочной капитуляции перед всеми союзниками. Ответа от Геббельса не последовало. Штурм города продолжался.
2 мая в 1.50 радиостанция штаба берлинской обороны объявила о прекращении военных действий. Утром 2 мая сдавшийся в плен командующий обороной Берлина Ведлинг отдал приказ немецким войскам прекратить сопротивление. К 15 часам все было кончено. Подняли руки более 70 тысяч гитлеровских вояк, не считая раненых. «Многие из тех, кто дрался с оружием в руках, видимо, в последние дни разбежались и попрятались», — уточнил эти цифры Жуков.
Пришла наконец Победа! Враг был повержен там, где задумывались планы разбойничьего похода на СССР.
Из окон домов свисают тысячи и тысячи белых простынь и полотенец, немцы демонстрировали свою покорность победителям. Зрелище отвратительное, гадкое.
Окончив дело — Берлин взят, Георгий Константинович счел, что настало время осмотреть город. Маршалу доложили: несмотря на капитуляцию, кое-где все же неспокойно, иногда обстреливают фаустпатронами наши машины, трещат воровские автоматные очереди. Жуков коротко заметил:
— Мы на войне, а на войне все бывает. Кто боится за свою жизнь, пусть останется в штабе.
Кажется, желающих не нашлось.
Днем 3 мая Жуков с усиленной охраной отправился в Карлсхорст, затем осмотрел рейхстаг и центр Берлина, где только что отгремели бои.
По улицам машины пробирались с трудом — развалины, разбитая военная техника. То там, то здесь догорали пожары. Испуганные цивильные немцы, некоторые униженно, кланяются медленно проезжающим машинам. Жуков остановил машину на Унтер-ден-Линден, бегло осмотрел здание бывшего Советского посольства.
С генералами, участниками штурма, он побывал в развалинах имперской канцелярии. В неправдоподобно огромном кабинете фюрера пол искрился и переливался осколками хрусталя, с крюка на высоком потолке, пробитом снарядом, рухнула громадная люстра.
Украшение кабинета — исполинский глобус. Жуков озорно крутанул его, нашел Москву, Ленинград, Сталинград. Уже было известно, что Геббельс с женой покончили с собой. Когда Жуков покидал зловещее место, ему доложили, что в подземелье обнаружены трупы шести детей Геббельса. «Признаюсь, — заметил Жуков, — что у меня не хватило духу спуститься туда и посмотреть на детей, умерщвленных матерью и отцом…»
У рейхстага Жукова встретили ликующие советские воины. Он тепло побеседовал с ними. Стены разбитого здания испещряли подписи тех, кто выжил, кто дошел до Берлина. Расписался рядом с солдатами и маршал Жуков.
За взятие Берлина Жуков был награжден третьей медалью «Золотая Звезда» Героя Советского Союза.
В те победные дни «Красная звезда» писала: «После капитуляции Берлина мы наблюдали маршала Жукова на улицах. Он осматривал развалины, памятники дутого пруссачества, видел толпы уже угодливых и на все готовых немцев. Презрение и брезгливость были в глазах маршала…
В этот же день маршал был на похоронах группы советских солдат, погибших в боях за Берлин. Он произнес на их могиле волнующие слова: