Перед началом их на партийном активе участников учений выступил заместитель начальника Глав-кура генерал-лейтенант А. М. Пронин. Он в высоких словах воздал должное роли Г. К. Жукова на недавнем Пленуме ЦК КПСС, заклеймил «антипартийную группировку». О том же сказал в своей речи первый заместитель министра обороны Р. Я. Малиновский.
Жуков с воодушевлением провел эти памятные учения, как оказалось, последнюю операцию в своей жизни. Выступление маршала на разборе в Борисове было проникнуто новыми идеями и мудрым призывом не предавать забвению опыт минувшей войны. Георгий Константинович напомнил, что войска действовали в исторических местах — здесь в 1944 году началось освобождение Белоруссии. Он говорил о том, что первоначально операцию тогда планировали до рубежа Бобруйска, однако с успехами войск глубина планирования достигла трехсот километров, темпы наступления увеличились. Обратившись к возможностям Советской Армии, маршал указал, что при возросшей огневой мощи артиллерийской и ракетной техники, авиации и вертолетов, применении новых танков и боевых машин пехоты войска могут и обязаны быстрее переходить в атаку, добиваясь решительных целей с куда меньшими людскими потерями и материальными издержками. Это собственно и показали учения.
Он вернулся в Москву окрыленным и даже помолодевшим — армия совершенствует свое боевое мастерство, защита Отечества в надежных руках. На октябрь Жуков наметил новые учения, на этот раз в Киевском военном округе. Туда уже поторопился Хрущев. Внезапно Жукову объявили, что его направляют с официальной миссией в Югославию и Албанию. Недоумевающий маршал позвонил в Киев Хрущеву. Получил поразительный ответ на предложение приехать на учение:
— Выполняйте свою государственную миссию, а мы тут дома с учением как-нибудь справимся и без вас.
3 октября 1957 года на крейсере «Куйбышев» в сопровождении эсминцев «Блестящий» и «Бывалый» министр обороны СССР Г. К. Жуков отбыл из Севастополя. При прохождении через проливы на борту крейсера была получена телеграмма: «Великому Маршалу Советского Союза, высочайшему полководцу второй мировой войны. Приветствуем и поздравляем Вас с заходом в турецкие воды. Долгих лет жизни и наилучшие пожелания. Счастливого плавания». Можно не сомневаться, текст телеграммы был немедленно доложен Хрущеву, который в то время, как маршал выполнял государственную миссию, хлопотал о его смещении. «Как я потом узнал, — скупо говорил Жуков, — Хрущев использовал присутствие многих военачальников на учениях в своих интересах: у одних он спрашивал мнение о министре обороны, а другим внушал ту мысль, что, дескать, Жуков опасный человек для государства».
Советские газеты тем временем подробно информировали о пребывании Г. К. Жукова в Югославии и Албании. Последние сообщения на эту тему 25 октября. Через день, 27 октября, в хронике на последней странице «Правды» сообщалось: министром обороны СССР назначен Р. Я. Малиновский. Г. К. Жуков освобожден от обязанностей министра обороны. Еще через день, 29 октября, состоялся Пленум ЦК КПСС — об улучшении партийно-политической работы в Советской Армии и Военно-Морском Флоте. В обнародованном постановлении Пленума сказано: Г. К. Жуков «нарушал ленинские, партийные принципы руководства Вооруженными Силами, проводил линию на свертывание работы партийных организаций, политорганов и Военных советов, на ликвидацию руководства и контроля над Армией и Военно-Морским Флотом со стороны партии, ее ЦК и правительства».
Пленум вывел Г. К. Жукова из состава членов Президиума ЦК КПСС и членов ЦК КПСС.
Как пережил он эту чудовищную несправедливость, мы частично знаем со слов самого опального маршала. Подготовка к отстранению от должности министра обороны и само снятие было проделано за спиной Г. К. Жукова. Глубокое презрение прозвучало в сказанном им по возвращении из Югославии. Главный маршал авиации А. Е. Голованов рассказывал:
— Когда Жуков прилетел в Москву, не зная, что уже снят Хрущевым, его встретила на аэродроме не свита, а порученец. Доложил, что освободили от должности министра обороны.
— А кого назначили? — спросил Жуков.
— Малиновского, товарищ маршал.
— Ну, это еще ничего, — сказал Жуков. — А то я подумал — Фурцеву.
Соль Жуковского замечания — Екатерина Фурцева, вознесенная Хрущевым в члены Политбюро, пресловутая временщица того времени, «ведавшая» культурой всей необъятной страны.
Нет сомнения — самым тяжелым переживанием было присутствовать на пленуме, лес рук членов ЦК, одобрявших хрущевскую расправу над национальным героем. Голосовали именно те, кто всего за четыре месяца перед этим горячо одобрили на другом пленуме речь Г. К. Жукова против «антипартийной группировки». Теперь, а многие даже не прятали глаз, смотрели нагло и вызывающе, демонстрируя «сплочение» вокруг ленинского Политбюро, точнее, кучки хрущевцев, надругавшихся над прославленным полководцем. Говорить что-либо им было бесполезно.
«Узнав о партийном приговоре, — вспоминал Жуков, — я твердо решил не потерять себя, не сломаться, не раскиснуть, не утратить силы воли, как бы ни было тяжело.
Что мне помогло? Я поступил так. Вернувшись, принял снотворное. Проспал несколько часов. Поднялся. Поел. Принял снотворное. Опять заснул. Снова проснулся, снова принял снотворное, снова заснул… Так продолжалось пятнадцать суток, которые я проспал с короткими перерывами. И я как-то пережил все то, что мучило меня, что сидело в памяти. Все то, о чем бы я думал, с чем внутренне спорил, что переживал бы в бодрствующем состоянии, все это я пережил, видимо, во сне. Спорил и доказывал, и огорчался — все во сне. А потом, когда прошли эти пятнадцать суток, поехал на рыбалку.
И лишь после этого написал в ЦК, попросил разрешения уехать лечиться на курорт.
Так я пережил этот тяжелый момент».
А тем временем вокруг имени Георгия Константиновича нагнетались страсти, сначала вполголоса, затем все громче стали распространяться разного рода инсинуации, нередко граничившие с прямой клеветой. Тот, кто завоевал доверие и любовь миллионов солдат и офицеров, прошедших за ним и с ним по дорогам Великой Отечественной, стал изображаться человеком, вынашивающим некие коварные замыслы.
3 ноября в печати пошли сообщения о том, что коммунисты на различных активах — армейских, краевых и областных организаций единодушно одобрили постановление Пленума. Маршал И. С. Конев разразился в «Правде» статьей «Сила Советской Армии и Флота — в руководстве партией и неразрывной связи с народом». По словам Конева, Жуков был виноват в недостаточной подготовке к войне, его заслуги преувеличивались и т. д.
Разнузданный стиль статьи, нагромождение обвинений, фантастических и глупых, напомнило о происхождении Конева — из комиссарствовавших во времена гражданской войны и первых лет Советской власти. То, что Конев и К0 обращали против «классового врага», он в угоду Хрущеву обрушил на Георгия Константиновича. Статья не могла найти понимания в Вооруженных Силах и серьезно подорвала репутацию не Жукова, а Конева. В чем же состояла «партийность» в понимании гонителей Жукова?
В его бытность министром обороны военная прокуратура расследовала, увы, типичное дело. В 1938 году был арестован, судим и расстрелян начальник инженерных войск Московского военного округа полковник С. Асланов, член КПСС с 1917 года. Жену — в ссылку, где она сошла с ума и умерла, детей — в детдом. При проверке дела в 1957 году выяснилось, что единственное основание для расправы — донос майора Галицкого Н. П., который и занял место казненного. Когда военная прокуратура занялась делом, Галицкий был процветающим генералом. Он горячо отрицал свою причастность к гнусному преступлению, но был уличен разысканным в архиве собственноручным доносом. Прокуратура проинформировала министра обороны Г. К. Жукова об этом позорном деле. По приказу министра Галицкий был отстранен от должности начальника одной из военных академий. По представлению Министерства обороны его лишили генеральского звания, а парторганизация исключила из рядов КПСС. Суровое, но справедливое возмездие!
Когда Жукова убрали с поста министра обороны, Галицкий бросился в высшие партийные инстанции с жалобами на «расправу». Главному военному прокурору А. Горному и прокурору Б. А. Викторову (руководителю группы по пересмотру дел ГВП) недовольно заявили на партийном Олимпе: «Вы зачем подсунули Жукову этот факт? Вы что, не знаете, какой нрав у Жукова — рубить сплеча?» Галицкий практически отделался легким испугом. «Не стоило удивляться. Уже была принята на вооружение концепция «выгодной» и «невыгодной» правды», — вздохнул Б. А. Викторов.
Историк Н. Г. Павленко, впоследствии обсуждавший с Г. К. Жуковым обстоятельства расправы с маршалом, подвел итог беседам: «В основе его опалы, по мнению полководца, были следующие причины.
Во-первых, чисто клеветнические измышления (его, в частности, обвинили в тайной организации специальной диверсионной команды).
Во-вторых, тенденциозные заявления недругов полководца о том, что якобы Г. К. Жуков не только властолюбив, он — «опасная личность вообще».
В-третьих, предвзятые истолкования некоторых фраз Г. К. Жукова. В период борьбы с антипартийной группой Молотова — Маленкова у него в пылу полемики вырвалась следующая фраза:
— Если вы и дальше будете бороться против линии партии, я буду вынужден обратиться к армии и пароду.
Эта фраза была истолкована Н. С. Хрущевым как проявление «бонапартизма». А для того, чтобы этот ярлык звучал более убедительно, в некоторых залах, где проходили собрания и активы с осуждением Г. К. Жукова, выставлялась картина Яковлева, где был изображен Г. К. Жуков на белом коне».
На каждом шагу ему предъявлялись смехотворные претензии. Кто-то с добрым сердцем сумел достучаться до министра обороны — белый конь, на котором он принимал Парад Победы, нес службу в армии до постарения. Судьба его была предрешена: «Выбраковать», пустить под нож. Маршал распорядился — отправить ветерана в Стрелковку доживать немногие годы. И это в строку бывшему министру.