рое так и не поступило, и их добивали немцы. Только в одном Западном особом военном округе в первый день войны было уничтожено 738 самолетов, из них на земле 528 самолетов и 210 было сбито в воздухе, потому что взлетавшие для борьбы советские летчики на борту своих самолетов никакого вооружения не имели. Поражала осведомленность фашистских летчиков мест дислокации тех аэродромов, где базировались самые современные советские самолеты, они-то и подверглись в первую очередь разгрому.
Внезапности войны, о которой не уставал предупреждать Сталин, и вероломству Гитлера народный комиссар обороны маршал Тимошенко и его заместители не придали должного значения; они оставались привержены один раз избранному методу – отразить возможное вторжение войск противника с помощью контрнаступательных операций, и этому способу ведения боевых действий учили войска. Несмотря на все возрастающую угрозу нападения фашистской Германии на Советский Союз командующие и штабы приграничных и внутренних округов весной 1941 года, как и все предыдущие годы, отрабатывали на учениях не оборонительные операции, а наступательные, с выходом войск на реку Висла с применением механизированных корпусов для развития успеха44. В указаниях НКО СССР (в директиве № 503138оп «О задачах оперативной подготовки высшего командного состава и штабов на 1941 год») было потребовано к 1 июля «закончить изучение и отработку армейских наступательных операций, а к 1 ноября – оборонительных операций»45. В силу таких указаний все приграничные округа учились не обороняться, а проводить контрнаступательные операции, и чтобы сократить время для нанесения таких контрударов в приграничных округах, большая часть сухопутных сил и авиация, с согласия наркомата обороны, располагались как можно ближе к государственной границе. Военное руководство рассчитывало дивизиями первого эшелона, дислоцированными непосредственно у государственной границы, отразить удар врага любой силы, а вводом в сражение приграничных механизированных корпусов, вслед за ними и фронтовых резервов, отбросить противника к границе и в последующем перенести боевые действия на территорию противника. Это была выработанная за целое десятилетие стратегическая линия военных руководителей наркомата обороны, одобренная и закрепленная в решениях Коммунистической партии и советского правительства, и Жуков не мог не следовать ей.
Английская разведка сумела перехватить распоряжение начальника Генерального штаба сухопутных войск генерала Гальдера, отправленное 10 июня командованию войск вермахта, который с разрешения Гитлера назначил нападение на СССР на 22 июня, и дешифровать его. Это подтверждает и Черчилль, сообщивший в своих мемуарах, что именно британская разведка окончательно установила, что нападение фашистской Германии на Советский Союз произойдет именно 22 июня46. Правительство Великобритании было крайне заинтересовано, чтобы эта информация была немедленно передана в Москву, что совпадало с донесением «кембриджской пятерки». Получив несколько источников о скором нападении фашистской Германии, 16 июня члены советского правительства сошлись во мнении, что война подошла к нашему порогу, и на просьбу маршала С. Тимошенко – усилить приграничные войска – правительство разрешило наркомату обороны начать выдвижение к государственной границе тех дивизий, что располагались в глубине приграничных округов. При этом членами правительства был рассмотрен и перечень таких соединений – их в представленном списке числилось 5647. Руководствуясь решением советского правительства, нарком обороны на другой день издал директиву, в которой он потребовал от командующих приграничных Особых военных округов «для повышения боевой готовности войск округов к 1 июля 1941 года все глубинные дивизии и управления корпусов с корпусными частями перевести ближе к государственной границе в новые лагеря… Передвижение войск сохранить в полной тайне. Марш совершать с тактическими учениями, по ночам». Войска в Киевском и Белорусском военных округах выдвигались поближе к львовскому и белостокскому выступам, чтобы нарастить удар в направлении Силезии и Люблина и до подхода стратегических резервов укрепиться по обоим берегам Вислы. По всему было видно, что маршал С. Тимошенко строго следовал ранее разработанному Генштабом плану отражения возможного вторжения немцев на нашу территорию, но способы его исполнения и назначенные им сроки готовности войск поражают неопределенностью целей и осторожностью, граничащей с трусостью. Почему нарком прибытие дивизий в отведенные для них «новые лагеря» назначил на 1 июля, когда на заседании правительства 16 июня было особо отмечено, что нападение гитлеровской Германии возможно со дня на день, а Сталин уже имел сообщение английского премьера, что оно назначено на 22 июня. Из этого явствует, что Тимошенко не верил в возможность войны, а надеялся, что напряженность в отношениях СССР и Германии непременно спадет. Он переоценивал силы Красной Армии и полагал, что Гитлер никогда не решится испытывать ее силу. Так мыслили многие советские люди, восхищенные успехами в народном хозяйстве и социалистическом строительстве, – им казалось, что сильнее их страны в мире нет. Именно эта вера в могучую силу Красной Армии и отрицание самой мысли о неизбежности войны подвигла наркома обороны выдвижение войск к государственной границе обозначить как учения, что всегда сопутствует мирной жизни. На войну командиры и бойцы берут с собой все, что поможет выжить и победить, а на эти учения войска не повезли с собой артиллерию и зенитные орудия (не было тягачей), и даже боеприпасы ко всем видам оружия. Эта огромная группировка войск, численностью более полумиллиона человек, была разгромлена и пленена немцами в первые дни войны, и последующие тяготы и трагедии войны, связанные в том числе и с этой потерей, отодвинули на задний план поиск виновных – их было слишком много в первый год войны. А в последующие годы Сталин считал недостойным их поиск – в крушении армии в приграничном сражении были виновны не только военные, но и многие руководители страны, в том числе и он лично.
Несмотря на явные признаки лихорадочной подготовки фашистской Германии к войне против Советского Союза, все мероприятия наркомата обороны, связанные с сосредоточением и развертыванием наших войск в приграничных западных округах, велись с большой осторожностью и крайне медленно. Наиболее раздражительным к переменам и к малейшим изменениям в оперативном построении войск был сам нарком С. Тимошенко. Это была хорошо известная личность не только в армии, но и в стране; уважение к нему неоднократно подчеркивал Сталин (они вместе во время Гражданской войны участвовали в обороне Царицына в 1918 году), и мнение маршала было всегда весомым и определяющим. Как и Сталин, Тимошенко ненавидел войну, и в нем всегда присутствовала та государственная осторожность, которая полезна для поступательного движения к миру, а не к войне. Решительности в нем недоставало, как не хватало в нем и самостоятельности в принятии решений; не было у него и бесстрашия перед лицом судьбы и той напряженности и особой страстности, что присуща талантливому военачальнику. Ненавидя войну, он противился всяким открытым приготовлениям к ней, полагая, что в нужный час и в нужное время всю подготовку к войне можно будет выполнить за короткое время. Много раз, поднимая штабы и дивизии по учебно-боевой тревоге, он выработал у себя твердое и совершенно неверное убеждение, что достаточно нескольких часов, чтобы войска изготовились для ведения боевых действий, забывая при этом, что перевод всех вооруженных сил на военное положение потребует иного исчисления времени и во многом будет зависеть от действий противника. Маршал слыл волевым человеком, умелым организатором, но в узком кругу знали и его слабость – нерешительность. Он был прекрасным исполнителем по предписанным ему постановлениям партии и правительства, решениям Главного военного совета, и совершенно терялся там, где нужно было проявить личную инициативу или почин, а уж о рисках он и не помышлял. При этом он всегда мог умело сослаться на постановления правительства или указания товарища Сталина, которые были уместны и полезны для обстоятельств и событий вчерашнего дня, но никак не для грядущих событий. В быстротекущих событиях, связанных с приближением войны, маршал Тимошенко оказался приверженным старым догмам руководства и управления войсками, и в первые же дни войны он так и не нашел верных и нужных способов отражения наступления немецко-фашистских войск, а строго следовал старым планам прикрытия государственной границы государства, которые уже устарели и не годились
В ответ на переброску крупных контингентов войск вермахта к советской границе с середины мая началось выдвижение 19‑й армии из Северо-Кавказского военного округа в район Черкассы, Белая Церковь; 20‑й армии – из Орловского военного округа в район Могилев, Смоленск и Орша; 21‑й армии – из Приволжского военного округа в район Чернигов, Гомель, Остер; 22‑й армии – из Уральского военного округа в район Себеж, Витебск и Великие Луки; 16‑й армии – из Забайкальского военного округа в район Проскуров, Хмельники. Нарком обороны маршал Тимошенко предлагал их расположить в приграничной зоне линейно, так же как располагались другие приграничные армии, и только настойчивый протест начальника Генерального штаба Г. Жукова против такого решения, услышанный и поддержанный Сталиным, помог расположить их на большей глубине от государственной границы, что спасло эти армии от разгрома в начале войны, и они очень пригодились для отпора врагу в глубине страны. Советское правительство не скрывало переброску армий, наоборот, делало это подчеркнуто демонстративно, чтобы об этом знали в Берлине и во всех европейских столицах. Демонстративно подчеркивался именно оборонительный характер таких действий, что в условиях известной всему миру крупномасштабной концентрации германских войск у границ СССР выглядело вполне логично, о чем и говорилось в сообщении ТАСС от девятого мая сорок первого года