Но должен оговориться, если мне говорили тогда спасибо за столь решительное выступление против антипартийной группы, то через четыре месяца я очень сожалел об этом своём решительном заявлении, так как моё заявление в защиту Хрущёва обернули в октябре 1957 года лично против меня
…
Для быстрейшего сбора членов Пленума ЦК было решено переброску их с периферии в Москву осуществить самолётами военно-воздушных сил. Организация этого дела была возложена на Министерство обороны. Кроме всего я взял на себя ответственность лично переговорить с Ворошиловым, чтобы отколоть его от группы Маленкова – Молотова. Взялся я за этот переговор по той причине, что мы с ним всё же в какой-то степени были родственники и никогда по-родственному не встречались (его внук был тогда женат на моей дочери). Но из переговоров ничего не получилось. Ворошилов был на стороне Молотова – Маленкова и против Хрущёва.
Первый и второй день Н. С. Хрущёв был как-то деморализован и держался растерянно. Видя, что я решительно встал на его защиту и то, что многие члены Президиума ЦК и члены ЦК сразу же потянулись ко мне, сделав этим меня как бы центральной фигурой событий, Хрущёв растроганно сказал мне:
«Георгий, спасай положение, ты это можешь сделать. Я тебя никогда не забуду».
Я его успокоил и сказал: «Никита, будь твёрд и спокоен. Нас поддержит Пленум ЦК, а если группа Маленкова – Молотова рискнёт прибегнуть к насилию – мы и к этому будем готовы».
Хрущёв: «Делай всё, что считаешь нужным в интересах партии, ЦК и Президиума».
В ходе заседания Президиума ЦК, на второй день резко выступая против Хрущёва, Сабуров (видимо, что-то пронюхав) сказал: «Вы что же, Хрущёв, делаете, уж не решили ли вы арестовать нас за то, что мы выступаем против вашей персоны?» Хрущёв спросил: «Из чего это вы видите?»
Сабуров: «Из того, что под Москвой появились танки».
Я сказал: «Какие танки? Что вы, товарищ Сабуров, болтаете? Танки не могут подойти к Москве без приказа министра, а такого приказа с моей стороны не было».
Эта моя «контратака» тогда очень понравилась всей группе Хрущёва, и Хрущёв неоднократно её приводил на Пленумах и других речах.
Но прошло некоторое время, и эта контратака была истолкована совсем по-иному, ей дали иную политическую окраску, возводя в ранг бонапартистского курса.
…
У всех нас – сторонников Хрущёва были опасения, что группа Молотова – Маленкова может пойти на авантюру и всех нас арестовать, а к этому были и некоторые основания. Так, например, количество офицеров охраны у Булганина, Молотова, Маленкова и Кагановича в первый же день резко увеличилось. Возникали вопросы: а для чего это делалось?
У Булганина и Маленкова было много друзей в КГБ, МВД и войсках МВД, в случае необходимости группа могла прибегнуть к их помощи.
Н. С. Хрущёв, получив крепкую поддержку и заверения некоторых членов ЦК, прибывших в Москву, о желании серьёзно расправиться с группой Молотова – Маленкова, вновь почувствовал прилив энергии и стал прежним Хрущёвым-оптимистом. И он не ошибся. Пленум единодушно его поддержал.
…
После Пленума ЦК был избран новый состав Президиума ЦК КПСС. Я был избран членом Президиума ЦК. Работа постепенно вошла в нормальную колею»[225].
Жуков был простодушно уверен в том, что одержал очередную победу, которая гарантирует ему устойчивое будущее и поможет в работе военного ведомства.
В «бархатный» сезон «победители» из Москвы поехали в Крым. Вся компания часто собиралась на даче у Хрущёва. По воспоминаниям Жукова, «приятно и полезно проводили время, часто обсуждали общеполитические вопросы и практические дела нашей Родины».
Офицер охраны Николай Пучков вспоминал: «На следующий день купались кучей. Хрущёв со своей Ниной Петровной в том числе. Жуков по обыкновению отмахал в море 200 метров туда и обратно. Никита Сергеевич плавать не умел и барахтался со своим пузом в спасательном поясе у берега, пытаясь плавать по-собачьи. Отдыхая на лежаках, компания вела разговоры о разном. Жена Хрущёва распространялась о воспитании детей. Сетовала, что они выросли избалованными. Неожиданно Н. С. Хрущёв обмолвился о том, что Жукову предстоит до окончания его отпуска срочный визит в Югославию и в Албанию. «Поплывёшь на крейсере из Севастополя, а потом мы дадим тебе время отдохнуть», – примерно так закончил свою речь глава партии и правительства».
Жуков подвоха не почувствовал. Он пребывал в благодушном настроении. Только что из Москвы позвонила Эра, радостным голосом сообщила, что родила дочь. Уже вторую. Он ответил: «Ничего, и девочка тоже хорошо». Знал, что дочь ждала сына. 1957 год стал для него урожайным. Весной Элла родила сына. А в июне Галина родила ему дочь Марию.
Брак с Александрой Диевной постепенно превратился в декорацию. Видя серьёзные намерения мужа уйти к другой, она написала письмо в ЦК. Хрущёв «серьёзно», по-партийному разговаривал с маршалом, корил, воспитывал. Жуков отвечал, что с кем жить и кого любить – это его личное дело, которое к обороноспособности страны и его партийности никакого отношения не имеет. Но Хрущёв настоял на своём и принудил Жукова официально зарегистрировать брак с Александрой Диевной. Документы о первой регистрации, как объясняют дочери Эра Георгиевна и Элла Георгиевна, потерялись. Но возможно, что их и не было вовсе.
Маршал готовился к поездке в Югославию и Албанию.
«Время моего пребывания в Крыму подходило к концу, – вспоминал маршал, – и тут произошли для меня неприятные обстоятельства. Прогуливаясь как-то с Хрущёвым и Брежневым по территории дачи Хрущёва, между нами состоялся такой разговор:
БРЕЖНЕВ: «Никита Сергеевич, мне звонил из Будапешта Кадар и просил оставить в Венгрии во главе советских войск генерала Казакова, которого товарищ Жуков намерен перевести на Дальний Восток. К Казакову венгерские товарищи привыкли, и я считаю, что надо считаться с мнением Кадара. Для Дальнего Востока маршал Жуков найдёт другого командующего».
Я сказал: «В интересах обороны страны генерала Казакова надо направить на должность командующего Дальневосточным округом, а для Венгрии мы найдём другого хорошего командующего».
БРЕЖНЕВ (нервно): «Надо же считаться с мнением товарища Кадара».
Я ответил: «Надо считаться и с моим мнением. И вы не горячитесь, я такой же член Президиума ЦК, как и вы, товарищ Брежнев». Хрущёв молчал, но я понял, что он недоволен моим резким ответом. Через пару минут Брежнев, взяв под руку Хрущёва, отошёл с ним в сторону и стал что-то ему горячо доказывать. Я догадался, что между ними идет речь обо мне. После разговора с Хрущёвым Брежнев ушёл к себе на дачу, даже не простившись со мной.
Вслед за этой первой размолвкой состоялась вторая, более значительная.
Через пару дней всех нас пригласил к себе на дачу т. Кириленко по случаю дня рождения его жены.
Во время ужина состоялись выступления, тосты и опять выступления. Во всех выступлениях преобладало всемерное восхваление Хрущёва. Все восхваления он принимал как должное и, будучи в ударе, прерывал выступавших и произносил внеочередные речи.
Мне это не понравилось и я, по простоте своей, сказал: «Никита Сергеевич, следующее слово в порядке заявки имеет Аверкий Борисович Аристов». Хрущёв обиженно: «Ну что ж, я могу совсем ничего не говорить, если вам нежелательно меня слушать».
После чего у Хрущёва испортилось настроение, и он молчал. Я пытался отшутиться, но из этого ничего не получилось. Этим тут же воспользовались подхалимы и шептуны, и мы с Хрущёвым расстались в этот вечер весьма холодно.
Откровенно говоря, я потом ругал себя за свой язык, зная, что Хрущёв, будучи злопамятным, такие выпады против его персоны никому не прощает».
Да, не обладал наш герой тем особым даром, который в мирное время ценится дороже военных талантов. Не умел ни льстить, ни хвостом мести. Да и обстоятельств порой не чувствовал, стараясь держаться равным среди равных. А завистники этого не прощали. Чувствовали его силу. Понимали, что она управляется лишь внутренним уставом этого человека-скалы. А это по меньшей мере опасно.
Перед отъездом в Югославию Жуков переговорил с Хрущёвым по телефону. Во время разговора ничего особенного не почувствовал. Все консультации о его дальнейшей судьбе, по всей вероятности, к тому времени были уже проведены. Сердце ёкнуло через два дня, когда маршал позвонил из Москвы в Крым перед самым отлётом в Белград и ему ответили, что Хрущёва на месте нет, что он с группой членов Президиума ЦК вылетел в Киев, где главком сухопутных сил Малиновский проводит сбор высшего комсостава сухопутных войск. Туда же, как сообщили ему, вылетел и Брежнев.
Чувствуя неладное, Жуков по ВЧ позвонил в Киев. К телефону подошёл командующий войсками Киевского военного округа Чуйков. Он доложил о ходе сборов и сказал:
– Вам бы надо самому быть на нашем сборе. Дела-то здесь у нас очень важные.
– По решению руководства я завтра утром должен вылететь в Югославию, а у вас, Василий Иванович, я надеюсь, будет всё хорошо.
По всей вероятности, рядом с Чуйковым кто-то находился, при ком тот не мог говорить свободно, напрямую.
– Так-то оно так, товарищ маршал, но всё же вам лучше было бы быть здесь самому, – настаивал Чуйков.
И Жуков, уже догадываясь о том, что там идут какие-то консультации, касающиеся его судьбы, попросил к телефону Хрущёва. Хрущёв взял трубку.
– Не следует ли мне дня на три отложить свою поездку в Югославию и прибыть в Киев на сбор? Мне доложили, что там на сборе возникло много важных вопросов.
– Откладывать вашу поездку в Югославию не следует, – как ни в чём не бывало ответил Хрущёв. – Я думаю, что мы здесь сообща как-нибудь справимся. А когда вернётесь из Югославии, я расскажу всё, что было здесь интересного.
Разговор был странным, но тон Хрущёва успокоил Жукова.
«Успокоенный таким дружеским разговором, – вспоминал маршал, – в утро следующего дня я с группой генералов и офицеров вылетел в Севастополь, откуда на крейсере «Куйбышев» отбыл через Босфорский пролив в Югославию»