В Белграде он встречался с маршалом Тито и другими руководителями. А перед отлётом в Албанию сообщил Хрущёву, «что югославский народ и его руководство с большой симпатией относятся к Советскому Союзу, что наши люди, которые здесь побывали, видимо, тенденциозно освещали недружелюбие югославских руководителей. Я предлагал пересмотреть наши взаимоотношения в сторону их улучшения».
Увы, как оказалось, Президиум ЦК вмешательство Жукова во внешнюю политику оценил как отход от «марксистско-ленинской линии ЦК по югославскому вопросу». Уже в Албании он узнал, что Президиум ЦК созвал партактив военных работников, «на котором присутствует весь руководящий состав армии и флота и в полном составе Президиум ЦК партии». И все это – в отсутствие министра обороны! Никаких пояснений никто не давал, так что впору было дать волю самым мрачным предчувствиям. И они оправдались.
В канун освобождения от должности министра обороны СССР. 1957 г.
[Музей Г. К. Жукова]
«В окно самолёта я увидел встречающих меня всех маршалов Советского Союза и главнокомандующих всеми видами вооружённых сил, среди которых был Чернуха – технический работник при Президиуме ЦК.
После того как мы все перездоровались, ко мне подошёл Чернуха и сказал, что меня сейчас же приглашают на Президиум ЦК. Там, говорит Чернуха, все в сборе.
Я сказал, что заеду домой, переоденусь и сейчас же приеду».
Его ждал полный состав Президиума, включая кандидатов, а заодно и маршалы, встречавшие его во Внукове. Хрущев мастерски срежиссировал постановку. Первым он предоставил слово Суслову, который в своей манере доложил: «На партактиве установлено, что министр обороны маршал Жуков в своей деятельности проводит неправильную политическую линию, игнорируя политических работников, игнорируя Главное Политическое Управление, а политработников считает бездельниками. Маршал Жуков груб во взаимоотношениях с подчиненными и поощряет тех, кто прославляет его, как выдающегося полководца».
В унисон ему выступили Микоян и Брежнев, после чего Хрущев заключил: «Есть мнение освободить товарища Жукова от должности министра обороны и вместо него назначить маршала Малиновского. Есть также предложение послезавтра провести Пленум ЦК, где рассмотреть деятельность товарища Жукова».
Проголосовали единогласно.
Больше всего задело Жукова поведение Конева, «когда он на Пленуме заявил, что он – Конев никогда не был мне другом, что он всегда считал, что я явно недооценивал его работу, что я его игнорировал и что он, Конев, по ряду вопросов не был согласен со мной, но что он опасался ставить вопросы о разногласии перед Президиумом ЦК, считая, что Жуков проводит вопросы, согласовав с Президиумом.
Примерно через полгода после Пленума я случайно встретил Конева на Грановской улице. Я не хотел встречи и разговора с Коневым, но он, заметив меня, остановился около своей машины и ждал меня. Между нами состоялся такой разговор. Конев: «Добрый день! Ты что же не заходишь? Совсем от нас оторвался, забыл старых друзей».
Ответив на приветствие, я сказал: «Иван Степанович! О каких ты друзьях говоришь? Если говоришь о себе, так ты же заявил на Пленуме ЦК, что никогда не был другом Жукова».
Конев: «Ты, конечно, всего того не знаешь, что предшествовало Пленуму ЦК, тогда вопрос стоял очень серьёзно. Заходи, поговорим».
Я ему ответил: «Ты что же, Иван Степанович, перепугался и стал открещиваться от дружбы со мной? А вообще-то я тебя не понимаю. Ты же Маршал Советского Союза, член ЦК, знал хорошо всё то, что говорилось обо мне, что является фальшью, сфабрикованной против меня с определённой целью. Как же ты не возражал против всей этой затеи? Что касается твоего приглашения заходить в Министерство обороны, думаю, что мне там делать нечего»[226].
Так на самом деле и было. Пленум ЦК постановил перевести Жукова на другую работу, но вместо нее он получил отставку.
Офицеры охраны рассказывали, что, когда Жуков вышел к машине, на лице его были красные пятна, «каких они не видели на фронте». Он посмотрел на своих верных сослуживцев и махнул рукой: домой. Но на машине не поехал. Пошёл домой пешком.
Офицер охраны Николай Пучков рассказывал: «В Кремле вчерашние друзья-подхалимы в золотых погонах ушли за Царь-пушку, дабы избежать встречи с разжалованным министром обороны. Дома, на улице Грановского (Романов переулок), Георгий Константинович принял снотворное, а, проснувшись через четыре часа, покушал и сказал мне: «Николай Иванович, давай поедем на дачу». Как обычно, Жуков сел рядом с шофёром. На Рублёвском шоссе при повороте направо Георгий Константинович спросил: «Что это за машина едет за нами по пятам?» Отмечу, маршал ни разу не оборачивался на протяжении всей дороги… Шедший у нас на хвосте семиместный старый ЗИС остановился неподалёку от жуковской дачи в Сосновке. Проводив Жукова, я вышел узнать, кто нас сопровождал в пути, и обратился к сидевшим в автомобиле: «Ребята, вы зачем ехали за маршалом?» – «Мы его охраняем», – пробасил один из молодцов. Я продолжал: «Прошу вас доложить начальству, что Жуков не просил дополнительной охраны и никуда отсюда не поедет ни завтра, ни послезавтра. Так он велел передать вам». Со двора дачи через щёлку в высоком заборе я наблюдал за сотрудниками органов госбезопасности. Один из них отлучался минут на двадцать, видимо, ходил звонить. Когда он вернулся, машина развернулась и уехала».
Не смогла существовавшая система выдержать на своих плечах такой глыбы, как Жуков. Военным, преуспевшим после Победы в карьере, званиях и должностях, бельмом на глазу сияла его слава первого маршала. Хрущёв побаивался, что неуправляемый Жуков рано или поздно обнародует факты его непосредственного участия в репрессиях 1930-х и 1940-х годов. На пленуме, разоблачая Молотова, Маленкова, Кагановича, он привёл убийственные факты, которые буквально взорвали заседание. После того как Жуков обнародовал документы из архива Военной коллегии трибунала и архива ЦК, свидетельствующие о том, что с 27 февраля 1937 по 12 ноября 1938 года НКВД получил от Сталина, Молотова и Кагановича санкции на расстрел 38 679 человек, – после этой бомбы судьба «антипартийной группы» была решена. Маршал выступал эмоционально, резко, по-солдатски прямо называя вещи своими именами. В адрес Кагановича бросил такую реплику: «Ему за решёткой сидеть, а не в ЦК!»
Но Хрущёв-то прекрасно знал, что рядом с визами Сталина, Молотова и Кагановича стояла и его подпись. Просто Жуков по известным причинам умолчал об этом. Пока…
Молчание такого человека, как Жуков, – мина замедленного действия. Чтобы она не рванула и не снесла окружающим головы, Хрущёв обезвредил её самым вероломным образом – отправил Жукова в отставку. Теперь у маршала не было того жала, которого Хрущёв так опасался. Но кто его знает…
Слежка за маршалом продолжалась постоянно. Глубокой осенью 1957 года маршал вместе с зятем Юрием Василевским и офицером охраны выбрались в Москву. Одеты они были в штатское и ничем не выделялись среди прохожих. Прошлись по Тверскому бульвару. Жуков рассказывал своим спутникам о Москве своей юности. И испытывал то внезапно нахлынувшее ощущение свободы, какое доступно разве что внезапно освобождённому узнику. Возле памятника Тимирязеву они облюбовали пустынный уголок и сели на лавочку. Не прошло и пяти минут, как к ним на край лавочки присел «пьяный» прохожий и принялся костерить на чём свет стоит Хрущёва: такой, мол, сякой, негодяй и кровопийца, так несправедливо расправился с министром обороны Жуковым…
Жуков некоторое время слушал «пьяного» и вдруг спросил:
– А ты Жукова видел?
– А как же! Я с ним на войне был!
Как вспоминал Николай Пучков, «эти слова были сказаны уже не пьяным, а трезвым голосом».
Маршал добродушно улыбнулся, похлопал мужика по плечу и сказал:
– Ну, тогда передай ему привет!
Главным поводом для стремительной отставки Жукова была вовсе не «малопартийность» и грубость по отношению к подчинённым и даже не независимость, которая, надо признать, всё же имела определённые пределы, и их маршал придерживался. Ему инкриминировали создание Особой школы диверсантов в Тамбове.
На пленуме о ней заговорил командующий Киевским военным округом маршал Чуйков: «Правильно товарищ Игнатов говорил в отношении школ диверсантов, они спрятаны, но в военных округах хорошо знают такую тайну. А вы выбрали трёх человек и сказали: я, ты, он…» Реплику подал Хрущёв: «Об этих школах знали трое – Жуков, Штеменко и Мамсуров, но Мамсуров оказался не Штеменко, он пришёл в ЦК и сказал нам…» И ещё: «…у Берия тоже была диверсионная группа головорезов. Перед арестом Берия они были в Москве и неизвестно, чьи головы полетели бы…»
В числе первых, можно предположить, полетела бы голова Никиты Сергеевича. Но маршал Жуков уберег…
На пост министра обороны, как и ожидалось, назначили послушного и предсказуемого Малиновского.
Глава девятая. В отставке
Он был первым и единственным Маршалом Советского Союза, уволенным в отставку. Правда, его миновала судьба Егорова, Тухачевского и других расстрелянных. Первое время жил надеждой, что успокоятся, призовут. Готов был принять любую, самую скромную, должность, лишь бы снова вернуться в армию. Постановление октябрьского пленума теплило в нём надежду: «Секретариату ЦК КПСС предоставить т. Жукову другую работу».
Из воспоминаний Эллы Георгиевны: «Первое время отец надеялся, что не останется не у дел. Ведь ему было чуть за шестьдесят, он сохранил силы и здоровье, стремление использовать свой колоссальный опыт для военного строительства. Однажды, вернувшись домой из института, я увидела отца в столовой. Он сидел в кресле у окна, держа в руках какой-то листок бумаги, и был явно удручён. На мой вопрос: «Пап, что случилось?» – он ответил, что уже не первый раз пишет на имя Хрущёва просьбу предоставить любую работу. Готов командовать округом, готов возглавить военную академию, стать, наконец, рядовым преподавателем. И вот получил очередной отказ: «В настоящее время предоставить вам работу представляется нецелесообразным».