Твой друг Павел».
Письмо Пашки – сплошная ненависть. С такой же ненавистью они сошлись с офицерским полком в рукопашную между Заплавной и Ахтубой…
Жуков долго думал, читать Пашкиным родителям его письмо или нет. Но когда узнал, что писем от сына они давно не получали, решил прочитать.
Пашка сетовал на то, что ему, солдату, в то время, когда идёт война, приходится заниматься тем, чем должны заниматься чиновники или милиция. Но тебя же, друг мой Пашка, всегда в наших спорах больше всего волновала земля, жизнь твоих родителей и земляков. Вот тебя судьба и заставила заниматься хлебом. Так думал Жуков, выходя из соседского дома.
Стоял тихий вечер. Утомившаяся за день Стрелковка потихоньку засыпала. Не слышно уже было ни топора, ни коровьего мыка. Даже собаки затихли. Только на «пятачке» у реки весело играла гармонь. Играл хороший гармонист, чувствовалась рука Лёшки Колотырного. Но идти туда не хотелось, и Егор пошёл домой.
В 1922 году Жуков узнает о горькой судьбе Павла. Друг детства погибнет на Тамбовщине в бою с повстанцами.
Гражданская война – жестокая война. Прошедшие Первую мировую и представить себе не могли, что подобная жестокость возможна. Брат идёт на брата, сын на отца. В стране всё разлаживается. И экономика, и транспорт, и сельское хозяйство, и нравственные скрепы в обществе. Хаос проникает и в каждого человека в отдельности. В какой-то момент мерилом любви и ненависти становится хлеб. Обратная сторона хлеба – голод. Перед лицом голода границы жестокости и милосердия размываются, а порой и вовсе исчезают, и это кажется оправданным…
Удивительное дело: они, солдаты Первой мировой, а теперь и Гражданской, по-прежнему оставались крестьянскими детьми, сынами деревни, и их душа болела прежде всего о родине, о своих близких, о земляках. Они твёрдо знали, за что и за кого они воевали и умирали. Эту уверенность дали им большевики.
Отпуск пролетел быстро. Жуков явился в военкомат. Попросился, чтобы направили в действующую армию. Но медицинскую комиссию не прошёл – слаб физически, организм полностью ещё не восстановился. Жуков начал настаивать. Синдром старого солдата: на войну снова и непреодолимо тянуло.
И тогда военком, порывшись в своих бумагах и уточнив образование Жукова (теперь он уже не скрывал учёбу в Москве), вдруг объявил, что может отправить Жукова в Тверь, в запасной батальон, с последующим направлением на курсы красных командиров.
Что ж, всё возвращалось. Комиссар 4-го кавалерийского полка Георгий Васильевич Жуков пусть опосредованно, через уездного военкома, но всё же выполнил своё обещание послать его на курсы красных командиров.
В Твери Жуков долго не задержался – направили в Рязанскую губернию на станцию Старожилово. Там развёртывались 1-е Рязанские кавалерийские курсы РККА.
По прибытии на место Жукова зачислили в 1-й эскадрон. Командир эскадрона В. Д. Хламцев, из бывших офицеров русской армии, фронтовик, сразу побеседовал с вновь прибывшим. Посмотрел, как тот держится в седле и как владеет шашкой и карабином. В Жукове комэска устраивало всё: и его чин в старой армии, и то, что за его плечами две войны и два ранения.
– Слушайте меня внимательно, Жуков, – сказал эскадронный, – назначаю вас на должность старшины эскадрона.
Жуков от неожиданности замер. Конечно, он старался показать командиру свои навыки и приобретённый на войне опыт, конечно, в глубине души рассчитывал на некое положение в новом коллективе, но чтобы сразу – старшиной эскадрона…
– Благодарю за доверие, – ответил он не по уставу. – Постараюсь оправдать.
– Оправдаете. У вас всё для этого есть. Видите, какой контингент к нам поступает… Материальной части не знают. Затвор в карабин вставить не могут. Суют, как железный шкворень во втулку плуга. На лошади сидели, разве что только когда поле боронили. Словом, учить надо всему.
Кавалерийские курсы мало чем отличались от учебной команды старой армии. Правда, здесь давали ещё и достаточно основательное общее образование. Ещё одно существенное отличие РККА от старой русской армии в пользу первой. Что ж, красных командиров нужно было учить ещё и грамоте.
Учился Жуков успешно, с лёгкостью и азартом. Характер всё же сказывался.
Среди документов 1-х Рязанских кавалерийских курсов обнаружен протокол внеочередного собрания партячейки – разбиралось персональное дело одного из курсантов. Курсант допустил грубость в отношении своего командира из бывших офицеров. Начали разбираться. И Жуков первым выступил против отчисления и высказал своё мнение: командиры и в целом аттестационная комиссия несправедливо относятся к фронтовикам. Фронтовики и той, и другой войны на курсах быстро сплотились и научились отстаивать друг друга перед начальством и обстоятельствами.
– Почему красным офицерам, приехавшим с фронта, устроили аттестационную комиссию, какой не должно быть для красных командиров? – обратился Жуков на общем собрании к комиссару курсов.
Из «Воспоминаний и размышлений»: «Строевые командные кадры состояли главным образом из старых военных специалистов – офицеров. Работали они добросовестно, но несколько формально – «от» и «до». Воспитательной работой занимались парторганизация и политаппарат курсов, общеобразовательной подготовкой – военизированные педагоги».
Всякая учёба выявляет те или иные способности человека. Даёт импульс иногда для старта этих возможностей, до того скрытых под спудом различных обстоятельств и условностей. Развивает, зачастую невероятными темпами, то, что уже проявлялось в нём. Для одного курсы, даже краткосрочные, – академия, после окончания которой он становится хорошим командиром, уверенно управляет своим подразделением, хладнокровно и расчётливо руководит боем, при необходимости может полноценно заменить выбывшего по причине ранения или смерти вышестоящего командира. Недостающие же знания такой будет выхватывать по ходу службы из различных источников. Когда из книг и журналов, когда из общения со старшими командирами, когда из самой жизни, из опыта боёв.
А из другого и академия с её высококвалифицированной профессурой и богатейшими библиотеками, где собрана вся военная мудрость мира, не сделает даже толкового полкового командира…
Ко времени учёбы на курсах под Рязанью Жуков уже окончательно определился в жизни. Скорее всего, это произошло ещё раньше, возможно, в Стрелковке. Ни на родине, ни в Москве своего будущего он не видел. Старшего брата Александра к тому времени уже не было в живых – он погиб под Царицыном. Ехать к Пилихиным, просить у прижимистого дядюшки денег на открытие собственного дела, как сделал это Михаил-младший? Денег Михаил Артемьевич, может, и даст. Но какую жизнь он выстроит на эти подъёмные?
Армия. Служба. Боевая учёба. А если война, так что ж, не впервой и воевать…
Кавалерийское дело к тому времени Жуков освоил основательно. Ему повезло: начинал в вымуштрованной во всех смыслах дивизии «первой шашки России», а теперь с тем же упорством и прилежанием продолжал обучение у бывших офицеров старой армии. Дисциплину любил и прекрасно понимал, что именно она и в бою, и в службе – основа любого успеха.
Но пай-курсанта из него всё же не вышло. Жизнь бурлила в нём, вынося порой за рамки уставов. Что уж он там натворил, из дошедших до нас документов неясно. В своих мемуарах эту историю Жуков даже не упоминает. Но вот что отыскали в архивах биографы маршала:
«Из приказа по 1-м Рязанским кавалерийским курсам
Командного состава РККА
№ 211 (село Старожилово) от 31 июля 1920 года.
Убывшего в распоряжение Рязгубвоенкомата курсанта т. Жукова Георгия (старшина 1-го эскадрона), откомандированного за нарушение воинской дисциплины, исключить из списков Курсов курсантов 1-го эскадрона с 29 июля, провиантского, приварочного с 31 июля, чайного, табачного, мыльного с 1 августа и денежного довольствия с 1 июля…»[12]
Что произошло дальше, тоже неизвестно. Но уже через неделю начальник курсов сменил гнев на милость и, как можно предположить, в связи с изменившимися обстоятельствами издал другой приказ, по сути своей отменяющий первый: «…прибывшего из ГУВУЗа для окончания курса старшину курсантов т. Жукова Георгия зачислить в списки курсантов 1-го эскадрона с 5-го августа, провиантское, приварочное, чайное, табачное, мыльное с 1 августа и денежное довольствие с 1 июля с.г.».
Среди курсантов Жуков выделялся опытом и великолепными кавалерийскими навыками. Неплохо владел винтовкой и приёмами штыкового боя. В седле держался так, что ему могли позавидовать потомственные казаки. Хотя посадка была не казачьей. Когда вскакивал в седло, конь и он мгновенно становились одним существом. И курсанты, и преподаватели буквально любовались его выездкой. Владеть своим телом ему помогали навыки танцора. Движения, ритм, чувство коня как партнёра в сложном танце. А сабельный бой – танец сложный.
Юг России всегда был проблемой для центральных губерний и областей, и особенно для столицы. К лету 1920 года обострилось положение именно там. Белые, понимая, что затяжные позиционные бои постепенно истощают их силы, а значит, ведут к неминуемому поражению, предприняли отчаянную попытку вырвать инициативу из рук красных. Штаб генерала Врангеля разработал операцию, которая коренным образом должна была изменить ход всей Гражданской войны в России.
Из Крыма на Кубань выступила так называемая Группа особого назначения: около восьми тысяч человек при двенадцати орудиях, ста двадцати пулемётах. Группу поддерживал отряд броневиков и авиаотряд – восемь аэропланов. Этим особым корпусом командовал генерал С. Г. Улагай[13].
Улагаевскому десанту на первых порах сопутствовал некоторый успех. Но уже скоро продвижение его застопорилось частыми контратаками красных. Улагай рассчитывал на то, что занятые им казачьи станицы начнут массовую мобилизацию и существенно усилят его корпус. Некоторая часть казаков, настроенная антибольшевистски, действительно встала под знамёна белых. Но массового восстания против Советской власти, на что рассчитывал штаб барона Врангеля, не произошло.