Прощаясь с командиром, я был очень взволнован. Новая должность была весьма почётной и ответственной. Командование полком всегда считалось важнейшей ступенью в овладении военным искусством».
В полку Жуков служил долго. И много об этом размышлял: «Полк – это основная боевая часть, где для боя организуется взаимодействие всех сухопутных родов войск, а иногда и не только сухопутных. Командиру полка нужно хорошо знать свои подразделения, а также средства усиления, которые обычно придаются полку в боевой обстановке. От него требуется выбрать главное направление в бою и сосредоточить на нём основные усилия. Особенно это важно в условиях явного превосходства в силах и средствах врага.
Командир части, который хорошо освоил систему управления полком и способен обеспечить его постоянную боевую готовность, всегда будет передовым военачальником на всех последующих ступенях командования как в мирное, так и в военное время».
Жуков никогда не занимался преподавательской работой. Судьба обнесла. Интриги, опала, последовавшие за ними болезни не позволили и приблизиться к кафедре. Да и сам он, полюбив войска, живую, строевую службу, пахнущую солдатским потом и порохом полигонов, сторонился учительства, предпочитал наставлять своих подчинённых в поле, в деле.
Из приказа по 39-му Бузулукскому кавалерийскому полку:
«№ 224, лагерь Ветка.
8 июля 1923 г.
Согласно приказа 7-й Самарской кавдивизии от 8 июля сего года за № 319, сего числа вступил во временное командование 39-м Бузулукским кавполком.
Основание: приказ 7-й Самарской кавдивизии № 319.
Командир 39-го Бузулукского кавполка ЖУКОВ.
Военный комиссар БУШЕВ.
Начальник штаба ЛИЦКИЙ»[25].
Немного погодя, не без участия Жукова, в 39-й кавполк прибыл новый комиссар – Антон Митрофанович Янин.
Полком Жуков командовал долго, почти восемь лет. Полковая школа для него, можно сказать, затянулась. Ни взводом, ни эскадроном, ни дивизией так долго не командовал. Но полковые годы даром не прошли. Ведь это они, годы, водили его пером, когда настала пора вспоминать и размышлять: «Полк – это основная боевая часть…»
Горнист весело трубил утреннюю зорю. Для красноармейцев и командиров начинался очередной день боевой учёбы.
Полк стоял в летних лагерях.
Превосходный кавалерист, искусно владевший шашкой, Жуков любому своему подчинённому в полку мог сказать: «Делай, как я!» Ловко, пружинисто, одним махом вскакивал в седло. Конь, повинуясь ему, легко переходил в галоп. Мгновенным движением всадник выхватывал шашку, рубил «лозу» и «горку», слепленную из сырой глины на высоком станке. Так Жуков время от времени, подменяя инструкторов, проводил практические занятия с младшими командирами. При этом он отдавал себе отчёт в том, что среди них есть сверхсрочники, старые рубаки не хуже его самого, так что эти выезды были уроками проверки физического состояния и боевой выучки и для него тоже. Сквозь топот копыт слышал, как крякали старики, любуясь ловкостью своего командира:
– Эх, как наш-то рубает!
– Добре, добре…
Комполка резко осаживал разгорячённого коня и отдавал команду:
– Справа по одному-у! На открытую дистанцию на рубку «лозы» галопом – ма-арш-ш!
И – пошла карусель! В кавалерии, как и в воздушно-десантных войсках, командир сам должен быть везде и во всём первым.
И он, не слезая с коня, внимательно следил за действиями своих подчинённых, подмечал все ошибки и просчёты, все сильные стороны. Потом делал подробный разбор.
Из воспоминания Александра Кроника: «И так же отменно владел он приёмами штыкового боя. Винтовка в его руках казалась лёгонькой, как перо. Преодолевал он проволочные заграждения с удивительной лёгкостью и быстротой: удары прикладом и уколы штыком наносил неожиданные, сильные и меткие.
…Он поднимал эскадрон в любое время суток. Мы совершали марши, учились вести разведку, атаковали, маневрировали. Комэск считал, что полевая тренировка – лучший вид учёбы. Намеченные планы переносить или пересматривать не любил и уж совсем не любил отменять собственные приказы. «Лучше вообще не отдавать приказа, чем отменить отданный приказ», – сказал он мне однажды».
Как тут не вспомнить непреклонного, как клинок, генерала Келлера, который велел своим полкам в сабельном бою под Ярославицами следовать приказу, полученному перед боем, и не отступать от него, что бы ни случилось.
Воспоминания Кроника относятся к периоду, когда Жуков командовал ещё эскадроном. Но и приняв полк, он не изменял своим правилам: во всём доходить до самой сути, держать себя в форме, чтобы «делай, как я» было не обременительней обычной утренней физзарядки.
Будущий полководец учился у всех, постоянно, упорно, везде. И это постоянство и упорство, помноженные на сильные стороны пилихинской натуры, давали прекрасные результаты.
Пребывание войск в летних лагерях было для РККА мерой вынужденной. Так экономились значительные средства для содержания армии. Но для таких командиров, как Жуков, летнее пребывание в поле служило дополнительным стимулом для повышения уровня боевой учёбы.
После того как у Александры случился выкидыш, она стала беречься. Врачи советовали покой, в противном случае предрекали угрозу бездетности. Она вскоре снова забеременела. Чтобы благополучно выносить плод, уехала к родителям. И видимо, в это время произошла новая встреча Жукова с прежней любовью – Марией Волоховой.
Квартиры командира полка и комиссара полка Янина находились рядом. К Антону Митрофановичу к тому времени переехала жить его давняя любовь и фронтовая подруга Полина Николаевна Волохова. А после смерти родителей из Полтавы в Минск к старшей сестре перебралась и младшая сестра Мария. Старое чувство вспыхнуло с новой силой.
Что тут поделаешь? Да ничего тут поделать нельзя!
Признаюсь, мне так и не удалось до конца разобраться в обстоятельствах и тайнах этого замысловатого треугольника. А потому с облегчением снимаю с себя обязанности дотошного исследователя и толкователя взаимоотношений Жукова и его возлюбленных периода 1920-х годов. В таких историях до края лучше не ходить, ибо там – бездна. Уж если сам Жуков не разобрался в своих чувствах, то наше дело – стороннее…
Младшая дочь от Александры Диевны Элла Георгиевна рассказывала, что её мать и отец в первый раз «расписались в 22-м году. Но, видимо, за годы бесконечных переездов документы потерялись, и вторично отец с мамой зарегистрировались уже в 53-м году в московском загсе».
Официально Жуков не был женат ни на Марии, ни на Александре. В мемуарах, рассказывая о напряжённой боевой учёбе той поры и энтузиазме, с которым его боевые товарищи создавали новую армию, повышали её боеспособность, он между прочим пишет: «В начальствующем составе армии люди были главным образом молодые и физически крепкие, отличавшиеся большой энергией и настойчивостью. К тому же большинство из них были холостыми и никаких забот, кроме служебных, не знали».
К этому абзацу «доработчики», по всей вероятности, не притронулись – ничего подозрительного не заметили. К тому времени в войсках уже прошла первая волна увольнений и чистки: офицеры старой армии были вычищены из РККА. Их сменили более надёжные в социальном отношении выдвиженцы из крестьянской и рабочей среды. Жуков весьма органично вписался в их ряды.
Дети и внуки от первых жён, конечно же, соперничали, всячески аргументировали своё «первородство». Больше всего в этих семейных дискуссиях всегда доставалось Александре Диевне: мол, по-настоящему Жуков любил Марию, а она, Александра, заполучила его через партком…
Обратимся к документам – к письмам Жукова жене. Сразу отметим, что особых сердечных нежностей в письмах Жуков никогда и ни к кому не проявлял.
«Дер. Сирод. 12.9.1922[26].
Здравствуй, милая Шура!
Шлю привет. Прежде всего хочу тебя успокоить, получил я посланные тобой письма. Да, получил… Не знаю, почему шли так долго, наверное, задержались на контрольных пунктах.
Теперь буду писать о себе, так как вижу из писем, что это тебя интересует больше всего. 27 августа прибыл в распоряжение штадива, где я получил назначение командиром 2-го эскадрона 38-го кавполка, куда и прибыл 28 августа. Эскадрон большой и хороший. Так что я занялся серьёзно… Словом, живу хорошо, только тем плохо, что страшно скучно. Деревня глухая, 70 дворов. Никуда не выезжаю. До местечка Калинковичей – 6 вёрст, там штаб полка, я пока ни разу не был. Страшно скучаю, хочу безумно видеть тебя, а тут ещё твои письма, полные слёз… Пиши поскорей, куда присылать за тобой и выслать денег… Прости, что плохо писал, страшно болят голова и рука, которую порезал. Твой Жорж».
Эскадроны полка были расквартированы по окрестным деревням в белорусской глухомани. Вечерами, понятное дело, бывало скучновато. Для Жукова эта скука вне службы усугублялась ещё и тем, что он не пил. Потому как пившие свою тоску в захолустье всё же кое-как, пусть уродливо, но всё же скрашивали.
А вот более позднее письмо всё к той же Александре Диевне:
«Ленинград. 19.10.24.
Здравствуй, милый Шурёнок!
…Вчера, 18.10. закончил последний экзамен, всего держал по семи предметам. Результат следующий: 1-е место по общей тактике «отлично», 2-е по тактике конницы «хорошо», по политграмоте «удовлетворительно», по стрелковому «отлично», по езде «хорошо». Как видишь, Шурик, отметки приятные, и не каждый может это сделать, да и мне легко не далось. С 16.10 по 18-е, т. е. 12 дней, работал по 18 и по 20 часов, имея определённую цель. Правда, на состоянии отозвалось, начались головные боли, ввалились глаза. Но теперь до 1 ноября буду отдыхать и слегка работать. Сегодня, например, был в городе (с экскурсией). Осмотрел дворец, где жили Александр III и Мария Ф. Во дворце всё сохранилось как было, роскошь, которую пришлось осмотреть, описать очень трудно. Кроме того, был в Зимнем дворце, где жил Николай II с семейством. Зимний дворец ещё более шикарен и по объёму, и по вкусу. Город очень красив, особенно Невский проспект, но обезображен наводнением, так как все мостовые ещё ремонтируются, и говорят, что в 15 ноября город приведут в нормальный вид…