Кружковая работа, Шурик, у нас уже началась. Езда с 22.10 по 2 часа в день, а остальные занятия начнутся с 1.11. Пока до свидания, милый Шурик, целую тебя, твой Жорж».
Ленинградское письмо жене содержит любопытнейший штрих. Сообщая «милому Шурёнку» о своих успехах, Жуков как бы между прочим говорит, что он первый в группе по общей тактике. Ему не столько важны оценка «отлично», сколько первенство среди курсантов. А ведь среди них были И. Х. Баграмян, А. И. Ерёменко, К. К. Рокоссовский, другие красные командиры, и амбиций, и военного опыта у них было не меньше. Родовая, природная пилихинская черта – быть первым среди равных. Эта неутолимая жажда первенства, первенства в том деле, которое либо ты избрал, либо оно избрало тебя, – она и приведёт Жукова в Берлин командующим войсками фронта, нацеленного на «логово», и сделает его в памяти людей не просто победителем, а Маршалом Победы. Первым среди командующих фронтами. Первым среди равных. Единственным.
Память – и человека, и целого народа – избирательна. Память нематериальна. Но она живая. И в ней всегда происходят некие процессы, свойственные живой материи. Она может что-то из пережитого, из реально происходившего два или три поколения назад приподнять, возвеличить, а что-то притенить, а порой истончить до почти полного исчезновения. И ничего, почти ничего с этим поделать нельзя. Память в этом случае действует по своему усмотрению, по своей неведомой нам логике, о которой нам остаётся только рассуждать. И рассуждать по большей части вслед, задним числом. Порою память поступает ещё более деспотично: она отдаёт некоторые события и имена в область легенд, и там никакая историческая наука с её архивами, документами и умниками-учёными уже не властвуют. Там царит народная молва. Иногда она отдаёт туда, в ту возвышенную область, не всего человека, а только часть его, героическую часть. Она бы, может, и отдала всего, да весь не помещается, не проходит в иголочное ушко – грехи не пускают. Хотя, с другой-то стороны, берут туда и с грехами…
Первую дочь Жукову, родила Александра Диевна. Произошло это в начале 1928 года. Потом – в 1929 году – родила Мария Николаевна Волохова. И тоже девочку. Её назвали Маргаритой.
Однако оставим на время женщин Жукова и вернёмся к его службе.
После Николая Каширина 7-й кавдивизией командовал Гая Гай. Вскоре она приняла участие в больших окружных манёврах, в ходе которых 39-му Бузулукскому кавполку отводилась особая роль. Наблюдатели, в том числе и командующий войсками Западного фронта Михаил Тухачевский, были поражены быстрым и решительным маневром одного из кавалерийских полков во встречном бою. Полк значительно опередил своего условного противника в развёртывании и таким же стремительным фланговым ударом «разгромил его наголову». В действиях этой кавалерийской части чувствовалось многое: и выучка личного состава, и хорошее состояние лошадей, и, что самое главное, наблюдатели увидели твёрдую руку командного состава от командиров отделений и взводов до командира полка.
Кто-то из наблюдателей, не отрываясь от бинокля, сказал с восхищением:
– Так управлять в бою можно отделением, взводом, ну, в крайнем случае сотней. Но полком!.. Посмотрите, они у него двигаются, как марионетки!
– Товарищ Гай, – обратился Тухачевский к командиру дивизии, – кто командует этим полком?
– Жуков. Тридцать девятый Бузулукский кавалерийский полк.
– Жуков… Не помню такого. А хорош! Посмотрите, как компактно, решительно и быстро передвигаются эскадроны. Где воевал?
– С шестнадцатого года в Десятой кавдивизии в Новгородском драгунском полку – вахмистр. Юго-Западный фронт. Потом – Рязанские курсы и – четырнадцатая отдельная кавбригада Милонова, командир взвода. Командовал сотней. Недавно получил полк.
– Недавно получил, а уже как им управляет! Передайте Жукову и всему личному составу Бузулукского полка благодарность от моего имени.
Когда маневр 39-го Бузулукского кавалерийского полка завершился, командующий Западным фронтом сказал наставительно:
– Вот таких, молодых и перспективных, надо учить теории. Бой они должны видеть шире, во всём его развитии. В том числе и в истории войн. При первой возможности, товарищ Гай, направьте Жукова на кавалерийские курсы. Пусть учится. Для командира полка учебной команды старой армии и Рязанских курсов, конечно же, маловато.
Гая Дмитриевич Гай.
[Из открытых источников]
Гай был доволен похвалой Тухачевского в адрес 39-й Бузулукского полка и прекрасно понимал, что эта оценка распространяется и на всю дивизию. В июле, когда из Ленинграда в округ пришла разнарядка на несколько кандидатов, Жукова как одного из перспективных командиров направили на учёбу со следующей аттестацией: «Хороший строевик и администратор, любящий и знающий кавалерийское дело. Умело и быстро ориентируется в окружающей обстановке. Дисциплинирован и в высшей степени требователен по службе. За короткое время его командования полком сумел поднять боеспособность и хозяйство полка на должную высоту. В боевой жизни мною не испытан. Занимаемой должности соответствует.
Командир 2-й бригады 7-й Самарской дивизии В. Селицкий»[27].
Ленинград Жукову понравился больше, чем суетливая и расхристанная полудеревенская Москва. Вот это город так город, думал он, с восхищением разглядывая величественные здания, пропорцию улиц и каналов, многочисленных мостов и мостков. При всём при том, что всё здесь напоминало о ненавистном прошлом, которое пришлось изгонять силой оружия, Ленинград для него и его товарищей и однокашников был городом революции. Некоторыми своими впечатлениями о городе на Неве он охотно делился с Александрой Диевной в своих письмах.
Высшая кавалерийская школа РККА[28] размещалась в корпусах бывшей Высшей кавалерийской школы старой армии. Прекрасная учебная база, налаженное хозяйство и быт, методические кабинеты, манеж для выездки.
Жадный до всего нового, что способствовало совершенствованию его военных знаний и продвижению по карьерной лестнице, Жуков сразу же с головой погрузился в учёбу. То, что в Красной армии ему, сыну сапожника, можно сделать хорошую карьеру, он уже понял. В двадцать восемь лет – командир полка! Неплохо? Конечно, неплохо! Но образования не хватало. И общего, и специального, военного. Он это чувствовал. И старался наверстать, ухватить в учебных классах то, чего был лишён раньше: некогда и нельзя было слезать с коня, повесить на гвоздь шашку и портупею с револьвером, чтобы приняться за нужные учебники.
Курсы двадцатых годов были серьёзной и большой школой для тех, кому выпало их вовремя окончить. Руководили ими, как правило, герои Гражданской войны, командиры крупных соединений с огромным боевым опытом и высоким авторитетом не только в войсках, но и в обществе. Их любили и почитали примерно так, как любили советских космонавтов в 1960–1970-х годах прошлого века. Преподавателями и профессорами были «военспецы» из «бывших». Знания, которые получали краскомы на курсах повышения, зачастую превосходили по своему качественному уровню курс Военной академии им. М. В. Фрунзе периода конца тридцатых годов, когда в войсках и военных учебных заведениях прошла тотальная чистка и одних «военспецов» уволили из кадров РККА, а других расстреляли. Тогда кафедры заняли люди зачастую малообразованные, недостаточно владеющие педагогическими навыками и военными знаниями, что, конечно же, резко снизило качество выпускников.
Начальником ленинградских курсов в то время был легендарный Виталий Маркович Примаков, трижды награжденный высшим орденом Красного Знамени. Вскоре Примаков отбыл в секретную и ответственную командировку в Китай, и его сменил «военспец» Михаил Александрович Баторский. Бывший полковник старой армии, генштабист, он опытной рукой сразу же перестроил работу курсов, направил учебный процесс в более рациональное русло, наполнил его высокой военной культурой. По его распоряжению была образована особая группа, в которую были включены двадцать пять командиров полков.
На курсах по усовершенствованию высшего начсостава.
Москва, 1929–1930 гг.
[Из открытых источников]
Состав особой группы был не просто сильны, а сильнейшим. Кроме уже упомянутых К. К. Рокоссовского, А. И. Ерёменко, И. Х. Баграмяна, в неё входили будущие танковые генералы П. Л. Романенко, М. И. Савельев; Д. И. Густешов, командовавший во время Великой Отечественной войны 5-м кавалерийским корпусом и закончивший её заместителем командира 9-го гвардейского корпуса; А. Г. Никитин, с которым Жуков встретится зимой 1941 года в Подмосковье, когда тот будет служить в штабе 49-й армии в должности заместителя командующего; С. П. Синяков, прекрасный кавалерист, которого Жуков неожиданно обнаружит в 1939 году на Халхин-Голе в списке лётчиков, прибывших на усиление воздушной группировки, – Сергей Павлович из кавалерии перейдёт в авиацию, в Маньчжурии будет поддерживать с воздуха действия 1-й армейской группы, войну закончит генерал-лейтенантом авиации в Берлине.
Это была действительно особая группа. Возможно, во всей истории кавалерийских курсов. Четверо будущих Маршалов Советского Союза, четверо командующих войсками фронтов.
Иван Христофорович Баграмян те ленинградские дни вспоминал почти с восторгом: «Мы были молоды, и вполне естественно, кроме учёбы, нам хотелось иногда и развлечься, и погулять, что мы и делали: уходили в город, иногда ужинали в ресторане, иногда ходили в театры. Жуков редко принимал участие в наших походах, он сидел над книгами, исследовал операции Первой мировой войны и других войн…»[29]
И ещё: «Георгий Константинович Жуков среди слушателей нашей группы считался одним из самых способных. Он уже тогда отличался не только ярко выраженными волевыми качествами, но и особой оригинальностью мышления. На занятиях по тактике конницы Жуков не раз удивлял нас какой-нибудь неожиданностью. Решения Георгия Константиновича всегда вызывали наибольшие споры, и ему обычно удавалось с большой логичностью отстоять свои взгляды»