8 ноября 1930 г.
Командир-Военком дивизии (Рокоссовский)»[38].
Следует заметить: из всех аттестаций эта самая точная.
Однажды в 1942 году под Сталинградом будущий Главный маршал авиации, а в ту пору генерал-лейтенант, командующий авиацией дальнего действия Александр Евгеньевич Голованов стал свидетелем разговора Жукова и Рокоссовского. Впоследствии в мемуарной книге «Дальняя бомбардировочная…» он вспоминал: «Из дружеской беседы Жукова и Рокоссовского я узнал, что они, оказывается, старые товарищи и сослуживцы. В своё время, когда Рокоссовский командовал кавалерийской дивизией, Жуков был там одним из командиров полков[39]. Вспоминали старую совместную службу, и Жуков сказал, что он недавно читал аттестацию, данную им Рокоссовским в те времена.
– Я тебе дал тогда хорошую и правдивую аттестацию и смысл её могу повторить и сейчас, – сказал Рокоссовский. – В ней говорилось, что ты волевой, решительный и энергичный командир… Достижения поставленной цели добиваешься, преодолевая любые препятствия. У тебя высокая требовательность к подчинённым, подчас она переходит границы, но требовательность к себе так же высока. Этой аттестацией ты представлялся на повышение по службе.
– А я к тебе претензий не имею, – ответил Жуков»[40].
Эта вполне дружеская беседа двух сослуживцев имела некоторую и довольно бурную предысторию, которая и подтолкнула сталинградских генералов к воспоминаниям. И предысторию, и фрагмент самой истории запечатлел в своих мемуарах Рокоссовский, вспоминая свою совместную с Жуковым поездку в сентябре 1942 года на Сталинградский фронт: «Гордов[41] явно нервничал, распекая по телефону своих абонентов, вплоть до командующих армиями, причём в непростительно грубой форме. Не случайно командный состав фронта, о чём мне впоследствии довелось слышать, окрестил его управление «матерным». Присутствовавший при этом Жуков не вытерпел и стал внушать Гордову, что «криком и бранью тут не поможешь; нужно умение организовать бой, а не топтаться на месте». Услышав его поучение, я не смог сдержать улыбки. Мне невольно вспомнились случаи из битвы под Москвой, когда тот же Жуков, будучи командующим Западным фронтом, распекал нас, командующих армиями, не мягче, чем Гордов.
Возвращаясь на КП, Жуков спросил меня, чему это я улыбался. Не воспоминаниям ли подмосковной битвы? Получив утвердительный ответ, заявил, что это ведь было под Москвой, а кроме того, он в то время являлся «всего-навсего» командующим фронтом».
Армия стремительно менялась. В июне 1930 года Совет народных комиссаров принял уточнённый план строительства РККА: предусматривалось «полностью перевооружить армию и флот новейшими образцами боевой техники. Исходя из требований современной войны, необходимо было создать новые рода войск (авиацию, бронетанковые войска), специальные войска (химические, инженерные и др.), модернизировать старую технику, организационно перестроить пехоту, артиллерию, кавалерию, осуществить массовую подготовку технических кадров и всему личному составу овладеть новой техникой».
С копыт – на колёса. Все армии мира в те годы следовали этой тенденции. В РККА форсированными темпами лошадиные силы заменяли моторами. Планировалось создать новые крупные механизированные соединения – корпуса, а также отдельные механизированные бригады, насытить танками поддержки стрелковые дивизии, в танковых частях повысить удельный вес современных средних и тяжёлых боевых машин. Планы тех лет выглядели более чем амбициозными: увеличить в три раза авиационную мощь армии, причём основное внимание уделялось развитию тяжёлой бомбардировочной и перевооружению истребительной авиации более совершенными образцами самолётов. На механизированную тягу ставили артиллерию большой мощности. Развивали зенитную и противотанковую артиллерию. В штат стрелковых соединений вводились механизированные полки и танковые батальоны. Повышенное внимание уделялось средствам связи. Создавался подводный флот. На морях строились береговые укрепления, оснащённые мощными артиллерийскими системами стационарного типа для обороны военно-морских баз и важнейших стратегических объектов, расположенных на побережье.
Как известно, командный состав для танковых частей и механизированных соединений верстали в основном из кавалерии. Отсюда и столь прозрачное резюме Рокоссовского в аттестационном листе на Жукова: «Может быть использован с пользой для дела по должности помкомдива или командира мехсоединения при условии пропуска через соответствующие курсы».
Новое назначение и для Жукова, и для Рокоссовского оказалось совершенно неожиданным. Нет, это не были «соответствующие курсы» с последующей переквалификацией из кавалеристов в танкисты. В 7-й Самарской дивизии уже давно поговаривали о том, что скоро им придётся расстаться с лошадьми и клинками, что существуют планы переформирования кавалерии в танковые и механизированные части и соединения.
Рокоссовский вспоминал, что его огорчила срочная телеграмма из Москвы. Он терял надёжного комбрига. Жуков тоже не особенно радовался: штабная работа, рутина. Не помогло и решительное заключение командира дивизии о его особых способностях и предрасположенности к преподавательской и штабной работе…
– Сколько времени тебе нужно на сборы? – спросил Рокоссовский, ознакомив своего комбрига с текстом телеграммы из Москвы. – Надо телеграфировать…
– Что, жмут?
– Жмут.
– Два часа, – ответил Жуков.
Рокоссовский удивлённо посмотрел на Жукова, но ничего не сказал.
Утром Жуков вместе семьёй – женой Александрой Диевной и двухлетней дочерью Эрой – первым же поездом выехал в Москву.
Будённый встретил Жукова с радостной заинтересованностью и тут же окунул в дела.
Инспекция кавалерии РККА была частью Наркомата по военным и морским делам СССР. Здесь же, по соседству, находилось Управление боевой подготовки Красной армии, куда Жукову пришлось часто обращаться по вопросам, касающимся разработки проекта нового Боевого устава конницы Красной армии, вернее, уставов, потому что они охватывали все сферы жизни и действий кавалерии в учёбе и в бою. Работа была коллективной, к положениям нового устава приложил руку весь штат ведомства Будённого, в том числе и сам Семён Михайлович. Поправки и пожелания шли от командиров-кавалеристов из военных округов, из дивизий и полков. Но за конечный результат отвечал головой и карьерой Жуков.
Когда проект был готов, Жуков переложил аккуратную стопку перепечатанных набело листов в новую папку и отправился к Тухачевскому. На должность начальника вооружений РККА Тухачевский прибыл из Ленинграда, где командовал военным округом. Вскоре он был назначен первым заместителем наркома.
Тухачевский прочитал проект устава, сделал некоторые поправки. «После поправок М. Н. Тухачевского, – вспоминал маршал, – уставы были изданы, и части конницы получили хорошее пособие для боевой подготовки».
Конец 1920-х – начало 1930-х. Жизнь в стране бурлила.
Решением Политбюро ЦК ВКП(б) и Особым совещанием при Коллегии ОГПУ выслан за пределы страны бывший наркомвоенмор и председатель Реввоенсовета Лев Троцкий – «за контрреволюционную деятельность, выразившуюся в организации нелегальной антисоветской партии, деятельность которой за последнее время направлена к провоцированию антисоветских выступлений и к подготовке вооружённой борьбы против Советской власти». В войсках зачитали соответствующий приказ, с личным составом провели политзанятия.
Волновало же Жукова другое.
Ещё в январе 1930 года, когда он учился на курсах при Военной академии им. М. В. Фрунзе, вышло постановление Политбюро ЦК ВКП(б) «О мероприятиях по ликвидации кулацких хозяйств в районах сплошной коллективизации». В деревне началась борьба с кулачеством. У этого политического и социального переустройства есть синоним – раскрестьянивание. И это была не лучшая страница нашей истории советского периода. Хотя были в ней, как и у всякого сложного явления, и положительные стороны.
Согласно постановлению кулаки разделялись на три категории:
первая – контрреволюционный актив, организаторы террористических актов и восстаний;
вторая – остальная часть контрреволюционного актива из наиболее богатых кулаков и полупомещиков;
третья – остальные кулаки.
Страшно представить себе обстоятельства, когда документ с такой размытой формулировкой и общими определениями попадал в руки местных органов власти, как правило, выходцев из бедняцких семей, которым кулак давно стоял поперёк дороги. Месть, произвол, грабёж творились почти на каждом шагу. Главы кулацких семей подлежали аресту, решение их дел передавалось спецтройкам в составе представителей ОГПУ, обкомов и крайкомов ВКП(б) и прокуратуры. Семьи кулаков первой и второй категорий выселялись в отдалённые местности СССР или в отдалённые районы области, края, республики на спецпоселение. Кулаки третьей категории и их семьи расселялись в пределах района на землях, отводимых за пределами колхозов. Глав кулацких семей первых двух категорий, как правило, отправляли в концлагеря.
Наши либеральные публицисты несоразмерно много рассуждают о тридцать седьмом годе, о сталинских лагерях и злодействе Берии. А злодейство началось раньше, ещё когда председателем ОГПУ при СНК СССР был В. Р. Менжинский. Вот тогда-то и ломанули деревню. И первые трудовые лагеря, созданные преемником Менжинского Г. Г. Ягодой, наполняли крестьянами. А в 1937-м и 1938-м в лагеря пошли те, кто их создавал. Одни – туда, а другие прямо в рвы закрытых полигонов вроде «Коммунарки».
Снова, как в начале 1920-х, взялись за деревню. Это было частью государственной политики. Страна, по точному определению исследователей того сложного периода, входила в предвоенную мобилизацию. Страна нуждалась в хлебе. Но его по-прежнему не хватало. После революции исчезли основные, как сейчас говорят, сельскохозяйственные производители – крупные помещичьи и крестьянские владельческие хозяйства. Мелкие частные крестьянские хозяйства обеспечить хлебом, мясом, овощами и другими продуктами огромную страну не могли. Свято место пусто не бывает, и в деревне силу взял кулак. Но с усилением кулачества – среднего сельхозтоваропроизводителя – ситуация только осложнилась: хлеба больше не стало, но кулак начал контролировать деревню, в том числе и местные органы власти, а за одно цены на хлеб и сам процесс отгрузки его государству по обязательным хлебозаготовкам.