– Да, приготовил.
– Можете подождать с рапортом до нашей встречи?
– Могу.
– Ну, так подождите.
Встреча состоялась ровно через две недели. И Уборевич сказал Жукову:
– Я проверил материалы, на основании которых вам вынесено взыскание, и пришёл к выводу, что оно действительно несправедливо. Продолжайте служить. Будем считать вопрос исчерпанным.
Но Жукову, не имевшему в личном деле ни одного взыскания по службе – семейные дела не в счёт! – этого было мало.
– В таком случае, товарищ командующий, выговор могу считать снятым? – спросил он.
– Разумеется, раз я сказал, что он несправедлив.
Впоследствии о своих взаимоотношениях с Уборевичем маршал рассказывал Константину Симонову: «Я чувствовал, что он работает надо мной. Он присматривался ко мне, давал мне разные задания, вытаскивал меня на доклады. Потом поручил мне на сборе в штабе округа сделать доклад о действиях французской конницы во время сражения на реке По в Первую мировую войну».
Если допустить, что заговор военных всё же был, то признание Жукова в том, что Уборевич (один из лидеров заговора) «работает над ним», звучит двусмысленно. Возможно, так оно и было, но Жуков попросту не подошёл для заговора, не вписывался в круг заговорщиков. Ведь если разобраться, кем он был в действительности: молодой, но ярый служака из бывших унтеров, политикой интересовался мало и был ею доволен, курс партии считал правильным, в разговорах на сомнительные темы, которые были довольно широко распространены тогда среди достаточно информированного командного состава, не участвовал, к тому же пользовался покровительством старых кавалеристов.
«Этот доклад был для меня делом непривычным и трудным. Тем более что я, командир дивизии, должен был делать этот доклад в присутствии всех командующих родами войск округа и всех командиров корпусов. Но я подготовился к докладу и растерялся только в первый момент: развесил все карты, остановился около них; надо начинать, а я стою и молчу. Но Уборевич сумел помочь мне в этот момент, своим вопросом вызвал меня на разговор, дальше всё пошло нормально, и впоследствии он оценил этот доклад как хороший».
Эпизод, как, впрочем, и последующие, не бог весть какой яркий и показательный. Учитель – ученик, почти что школьник. А ведь это был 1935 год. Для РККА, и особенно командной верхушки, знаковый, рубежный, сложный.
Начались реформы. Вышло постановление ЦИК СССР и СНК, которое законодательно закрепило Положение о воинских званиях в Красной армии. В сухопутных войсках, ВВС и ПВО вводились следующие звания: лейтенант, старший лейтенант, капитан, майор, полковник, комбриг, комдив, комкор, командарм 2-го ранга, командарм 1-го ранга. В последующем – младший лейтенант (1937) и подполковник (1939). Военюристы, политработники, специалисты технических, военно-медицинских и административных служб получили табель о рангах.
Вводились и маршальские звания. И вокруг списка первых маршалов сразу же возникла интрига. Первым в списке претендентов стоял нарком обороны Ворошилов, затем шли начальник Генерального штаба Егоров, заместитель наркома обороны Тухачевский, инспектор кавалерии Будённый. В первый список попали также командующий войсками Белорусского военного округа Уборевич, командующий войсками Киевского военного округа Якир и начальник Политического управления РККА Гамарник. Когда список лёг на стол Сталина, тот внимательно изучил его, посоветовался с товарищами по партии и произвёл следующие изменения в списке: вычеркнул Гамарника, Якира и Уборевича и вписал Блюхера. Для командующих округами это был настоящий удар. Кавалериста Будённого и «периферийного» Блюхера вычеркнутые из списка считали значительно ниже себя и какое-то время надеялись на торжество справедливости. Но маршальскими звёздами их всё же обнесли.
Уборевичу в том же 1935 году было присвоено звание командарма 1-го ранга – четыре ромба с небольшой звёздочкой в верхней части петлицы. Эта звёздочка больше всего и раздражала честолюбивого Уборевича. В ноябре 1936 года его переведут в Москву на должность заместителя наркома обороны и начальником ВВС РККА. От нового назначения он откажется. А через несколько месяцев будет арестован органами НКВД.
«Повторяю, я чувствовал, как он терпеливо работает надо мной. А вообще он был строг. Если во время работы с его участием видел, что кто-то из его командиров корпусов отвлёкся, он мгновенно, не говоря лишнего слова, ставил ему задачу:
– Товарищ такой-то! Противник вышел отсюда, из такого-то района, туда-то, находится в таком-то пункте. Вы находитесь там-то. Что вы предполагаете делать?
Отвлёкшийся командир корпуса начинал бегать глазами по карте, на которой сразу был назван целый ряд пунктов. Если бы он неотрывно следил, он бы быстро нашёл, но раз хоть немножко отвлёкся, то всё сразу становилось трудным. Это, конечно, урок ему. После этого он уже в течение всего сбора не сводит глаз с карты.
Уборевич был бесподобным воспитателем, внимательно наблюдавшим за людьми и знавшим их, требовательным, строгим, великолепно умевшим разъяснить тебе твои ошибки».
Нынешнему читателю комплимент Жукова в сторону Уборевича понятен. Особенно с учётом времени написания мемуаров. Но принимается с трудом. Особыми полководческими данными Иероним Петрович не обладал. Главный военный опыт приобрел во время подавления Тамбовского восстания и карательных действий против крестьян в Белоруссии. Образование: ускоренный выпуск Константиновского артиллерийского училища. Младшим офицером служил в артдивизионе. Участвовал в боях Первой мировой войны. После революции из артдивизиона сразу назначен командиром бригады. В 1918 году уже начдив. А через год – командующий 14-й армией Южного фронта. Затем командовал 9-й армией Кавказского фронта. Армии действовали с переменным успехом. Противник был серьёзный, хотя и малочисленный, – Добровольческая армия, Дроздовская дивизия Вооружённых сил Юга России, офицерские и казачьи части.
Успех и 14-й армии, и 9-й обеспечивали военспецы, бывшие генерал Владимир Иванович Буймистров, полковник Александр Александрович Душкевич, штабс-капитан Генерального штаба Михаил Иванович Алафузо, подполковник Генерального штаба Владимир Виссарионович Любимов. При них Уборевич и стал «талантливым полководцем» Гражданской войны. Конечно же, многому научился. Имея гибкий аналитический ум, он прекрасно понимал многие процессы, происходящие в армиях мира, и лучшее пытался перенести в том или ином виде в РККА. Учёба в Германии в какой-то мере восполнила пробел в его образовании. Но полководцем он так и не стал.
Поколение молодых красных командиров, будущих маршалов Великой Отечественной войны, таких как Конев, Рокоссовский, Жуков, шло иным путём, и в первую очередь через опыт командования взводом, ротой, батальоном и, конечно же, полком. Одновременно учась на курсах и выхватывая теорию тактики боя и военного строительства у лучших преподавателей того времени. А они успели услышать их лекции, имели счастье общения с ними. В основном это были бывшие офицеры-генштабисты. Некоторые имели фронтовой опыт Первой мировой, а потом Гражданской войн на стороне красных. Впоследствии «военспецов» вычистят из РККА, в том числе и из учебных заведений, и уровень преподавания резко упадёт. Но поколение Жукова и Рокоссовского успело получить у них достаточно глубокие знания военной теории.
Как полководец Жуков рос долго. Ничего ему не доставалось в жизни и службе легко. Чины и звания получал в лучшем случае в своё время, но чаще с запозданием. Ему было уже за сорок, а он всё сидел на дивизии. Наступил 1936 год. Жуков к тому времени носил в петлицах эмалевые ромбы комбрига и золотой шеврон на рукаве. Дивизия приказом наркома была переименована в 4-ю Донскую казачью.
В Красной армии воссоздавались казачьи части. После Гражданской войны, когда казачество раскололось на два враждующих войска, казаков в Красную армию долго не призывали. Считали ненадёжными. Но воины-то они были хорошие. Всем воинам воины.
В 4-ю Донскую новобранцев призывали из разных мест. С каждым призывом дивизия становилась всё больше и больше действительно донской. Полки и отдельные эскадроны получали соответствующие наименования:
19-й Донской казачий Манычский Краснознамённый полк;
20-й Донской казачий Сальский Краснознамённый полк;
21-й Донской казачий Доно-Ставропольский полк;
23-й Донской казачий Сталинградский полк;
4-й Донской казачий механизированный полк;
4-й Донской казачий конно-артиллерийский полк;
4-й Донской казачий отдельный эскадрон связи;
4-й Донской казачий отдельный сапёрный эскадрон.
Перечислял комбриг номера и наименования своих полков – словно песню пел. Закончит перечисление и снова начинает. Выучил быстро – как присягу.
Казаки во время докладов тоже с удовольствием произносили: «Красноармеец такой-то! Связист 4-го Донского казачьего эскадрона…»
Казаков переодели в новую форму. Теперь они носили длинные приталенные бешметы с разрезом, тёмно-синие суконные черкески с газырями. Красные кавказского типа башлыки, обшитые чёрной тесьмой. На тёмно-синих шароварах широкие красные лампасы. И высокие кавалерийские сапоги. На голове – шапка-кубанка из чёрной мерлушки, с тёмно-красным верхом и крестообразным золотым галуном. Оружие – казачья шашка на кожаной портупее и кавалерийский карабин с укороченным стволом. В армию вновь возвращались пластунские части. Встрепенулись и казачьи станицы, пополняя донские и кубанские полки лучшими своими сынами.
Остаётся неизвестным, носил ли казачью форму первый командир 4-й Донской дивизии. Пока ни в архивных, ни в музейных, ни в частных коллекциях фотографии Жукова в казачьем бешмете и кубанке не обнаружено. Хотя фотографией в ту пору Жуков, как и многие командиры Красной армии, увлекался. Имел фотоаппарат. Сам проявлял плёнки, печатал и сушил снимки.
Основную массу бойцов и младших командиров дивизии составляли казачьи и крестьянские дети. К тому времени закончилась так называемая «война с крестьянством», начатая в период насильственной коллективизации. Сталин вслед за Лениным недолюбливал деревню и её жителей, считал, что именно в крестьянской среде живут мелкособственнические, буржуазные инстинкты, подпитываясь в естественной среде и имея возможность очень быстро свой труд обращать в копеечку. А трудовая копеечка давала человеку некоторую свободу. Её-то и побаивалась власть. Однако бунты, вскипавшие в крестьянской среде до восстаний, заставили власть пойти на некоторые уступки. На II съезде колхозников-ударников были приняты значительные поправки к примерному Уставу сельскохозяйственной артели: теперь семьи колхозников повсеместно наделялись участками земли для ведения личного подсобного хозяйства, строительства жилого дома и хозяйственных построек; для выпаса личного скота отводились угодья с выходом к естественным водопоям, зачастую целым поймам рек, речек и озёр. Сразу началась развиваться рыночная торговля. Крестьянин и на небольшом приусадебном участке смог вырастить и выходить столько, что появились излишки и овощей, и молока, и мяса, которые можно было обратить в ту же копеечку. В результате в стране подешевели некоторые продукты питания. Напряжённость, до сих пор царившая в обществе, заметно спала. Это чувствовалось и в войсках. Вдобавок ко всему 26 июня 1935 года вышло решение Политбюро «