И вот что примечательно. Дочь Эра Георгиевна вспоминает, как они всей семьёй летели в Москву на самолёте. А Михаил Пилихин – что встречал брата и его семью на железнодорожном вокзале. Яркий пример того, как неточны бывают свидетели и свидетельства. Причём без всякого умысла.
М. М. Пилихин: «В мае 1940 года Георгий телеграфировал нам в Москву: «Будем 15 в Москве. Встречайте. Жуков». На автобазе, где я работал (автобаза НКВД. – С. М.), стоял «опель-кадет» Марины Расковой[62]. Я попросил у неё машину – встретить Г. К. Жукова с семьёй из Монголии. Разрешение получил, и мы с Клавдией Ильиничной и дочкой Ритой поехали встречать Георгия с семьёй на Ярославский вокзал. Пришла машина и из Наркомата обороны. Подошёл поезд, и мы пошли к вагону, в котором прибыл Жуков с семьёй. Но он уже шёл к нам навстречу, с первой Золотой Звездой Героя Советского Союза на груди и орденами Монгольской Народной Республики. Он с большой радостью обнял нас и сказал: «Вот мы опять все вместе!»
Этот эпизод – свидетельство того профессионального и человеческого счастья, которое добыл он, выполняя приказ командования за тридевять земель от Родины, в чужой пустыне, и того, что по-настоящему насладиться этим, добытым в боях, он мог только в кругу семьи, среди своих.
Вечером на квартире Михаила в Брюсовом переулке Пилихины и Жуковы устроили семейное застолье. Пили, ели, поздравляли Георгия с «Золотой Звездой», радовались его возвращению и друг другу. Вспоминали старика Пилихина и его строгий устав, брата Александра, Чёрную Грязь, Протву… В какой-то, как оказалось, самый подходящий момент появился баян, и Михаил толкнул в бок брата:
– А ну-ка, братень! Давай, если не забыл. Как, бывало, в Стрелковке!..
А его уже и самого будто подбросило; встал, привычным жестом поправил китель и ремни, и пошёл-пошёл, обрезая круг, необходимый ему, первостатейному стрелковскому танцору, для того, чтобы расправить, как замявшуюся под тугими ремнями материю, свою удаль, показать и родным, и себе самому, что не забыто родовое, быть может, главное, откуда всё в его жизни и пошло. Стонал пол, сияли лица родни, смеялись прибежавшие из других комнат дети и племянники – «Папка!» «Дядя Жора пляшет!» – брякали, позванивали ордена, ходило ходуном натренированное тело. Победно плясало всё и внутри.
Когда весной 1939 года Жуков уезжал из Брюсова переулка на аэродром, на вопрос брата, куда же всё-таки его направляют, уклончиво ответил: «Еду туда, где будет либо грудь в крестах, либо голова в кустах…» Судьба отыграла милостиво, по первому варианту, – вернулся со звёздами.
В начале июня вышел указ Президиума Верховного Совета СССР «Об установлении воинских званий высшего командного состава Красной армии» – вводились генеральские звания. На волне успеха Жукову было присвоено воинское звание генерала армии. Притом что год назад был всего лишь комдивом. Для сравнения: командарм 2-го ранга Конев, имевший опыт командования армией, получил звание генерал-лейтенанта. Генералами армии стали К. А. Мерецков и И. В. Тюленев.
Жуков по-кавалерийски перескочил через несколько ступеней и, не износив ромбов ни командарма 2-го ранга, ни 1-го, получил в петлицы нового образца сразу пять генеральских звёзд. Так Сталин и Наркомат обороны оценили победу на Халхин-Голе.
Назначение на Киевский Особый военный округ (КОВО) Жуков получил в Кремле из первых рук.
Из «Воспоминаний и размышлений»: «С И. В. Сталиным мне раньше не приходилось встречаться, и на приём к нему шёл сильно волнуясь.
Кроме И. В. Сталина, в кабинете были М. И. Калинин, В. М. Молотов и другие члены Политбюро.
Поздоровавшись, И. В. Сталин, закуривая трубку, сразу же спросил:
– Как вы оцениваете японскую армию?
– Японский солдат, который дрался с нами на Халхин-Голе, хорошо подготовлен, особенно для ближнего боя, – ответил я. – Дисциплинирован, исполнителен и упорен в бою, особенно оборонительном. Младший командный состав подготовлен очень хорошо и дерётся с фанатическим упорством. Как правило, младшие командиры в плен не сдаются и не останавливаются перед «харакири». Офицерский состав, особенно старший и высший, подготовлен слабо, малоинициативен и склонен действовать по шаблону».
А тем временем в японских штабах и высоких кабинетах наверняка тоже подводили итоги боёв в пустыне Номонган. Так же как и Жукова в Кремле, в Токио заслушивали генералов Итагаки и Комацубару. Выспрашивали о состоянии советских войск, о том, на что способен в бою красноармеец, об управляемости частей и подразделений противника.
Все эти консультации обеих сторон ложились в основу многих документов, рекомендаций, планов, которыми руководствовались и военные, и дипломаты, и промышленники, и политики.
На той встрече в Кремле Жуков также доложил о состоянии боевой техники и вооружения, привёл сравнительные характеристики наших и японских танков и самолётов. Отметил хорошую боевую работу лётчиков под командованием Смушкевича.
Сталин спросил:
– Как действовали наши войска?
– Наши кадровые части дрались хорошо. Особенно умело дралась Тридцать шестая мотодивизия под командованием Петрова[63] и Пятьдесят седьмая под командованием Галанина[64]. В ходе боёв особо отличился стрелковый полк полковника Федюнинского[65].
Генерал армии Георгий Жуков. 1940 г.
[РИА «Новости»]
Жуков вынужден был доложить и о тех недостатках и неувязках системного характера, которые обнаружились в ходе боёв. Сказал о нестойкости 82-й стрелковой дивизии. Она была спешно развёрнута накануне событий на Халхин-Голе и укомплектована в основном приписным составом. Обучать и сколачивать части и подразделения было некогда. Высоко оценил умелые действия танковых бригад, особенно 11-й комбрига Яковлева. При этом особо отметил, что танки БТ-5 и БТ-7 слишком огнеопасны и конструктивно несовершенны и что бывали случаи, когда машины самовозгорались на марше. По докладам командиров, причина пожаров – несовершенство конструкции моторов и ходовой части. Одновременно отметил эффективность танковых атак при умелом управлении – их огневую мощь и маневренность: «Считаю, что нам нужно резко увеличить в составе вооружённых сил бронетанковые и механизированные войска».
Сталину понравился разговор с молодым генералом, только что вернувшимся из Монголии: отвечает прямо, конкретно. Он задавал всё новые и новые вопросы. Спросил об артиллерии. Жуков ответил, что «артиллерия наша во всех отношениях превосходила японскую, особенно в стрельбе». Отметил умелые действия расчётов и артиллерийских штабов.
«Я пристально наблюдал за И. В. Сталиным, – вспоминал впоследствии маршал, – и мне казалось, что он с интересом слушает меня».
В конце концов беседа превратилась в диалог двоих. Кто знает, о чём думал диктатор, глядя на своего будущего первого маршала? Расстреляв героев Гражданский войны и избавившись от мнимой или реальной опасности заговора, он искал им замену. И видел её среди пока генералов. Умных, храбрых, энергичных и амбициозных.
В конце марта 1940 года из ленинградских «Крестов» вышел Рокоссовский. Полубольной, с выбитыми зубами и сломанными рёбрами, но – на свободу. В залатанной солдатской шинели, которую подобрали ему в тюремной каптёрке, но – на волю. За него хлопотали и Тимошенко, и Жуков. Сталин уступил. После неудачной войны с Финляндией из тюрем и лагерей вернулись А. В. Горбатов, К. Н. Галицкий, Ф. Ф. Жмаченко, К. П. Подлас, В. Д. Цветаев, К. А. Юшкевич, А. И. Лизюков и другие. Свою преданность Родине и высокие полководческие способности они показали в боях Великой Отечественной войны. В июне того же 1940 года бывший командир Жукова по службе в Белорусском военном округе почти одновременно с ним прибыл в Киевский Особый, чтобы принять командование одного из мехкорпусов.
Сталин выслушал Жукова и сказал:
– Теперь у вас есть боевой опыт. Принимайте Киевский округ и свой опыт используйте в подготовке войск.
Жуков, выдержав паузу, спросил:
– Как понимать крайне пассивный характер войны на Западе? Как в дальнейшем будут развиваться события?
Сталин усмехнулся. Он считал беседу законченной, но вопрос генерала армии ему понравился. Он снова набил трубку табаком и раскурил её.
– Французское правительство во главе с Даладье и английское во главе с Чемберленом не хотят серьёзно влезать в войну с Гитлером. – Сталин говорил неторопливо, словно рассуждая с самими собой; к этой манере длинных монологов Жуков привыкнет очень скоро, когда ему придётся часто общаться с хозяином кремлёвского кабинета. – Они всё ещё надеются подбить Гитлера на войну с Советским Союзом. Но из этого ничего не выйдет. Им придётся самим расплачиваться за свою недальновидную политику.
Сталин всё ещё верил в надёжность пакта, заключённого год назад с Германией. Возможно, потому, что другого выхода у него не было. Надо было верить, ни в коем случае не нарушать достигнутых договорённостей и вовсю готовить армию и страну к неминуемой войне.
Возвратившись в гостиницу «Москва», Жуков долго не мог уснуть, снова и снова перебирая впечатления от встречи с вождём, его реплики, вопросы, свои ответы, молчаливые лица Молотова, Калинина. В мемуарах спустя десятилетия вспоминал: «Внешность И. В. Сталина, его негромкий голос, конкретность и глубина суждений, осведомлённость в военных вопросах, внимание, с которым он слушал доклад, произвели на меня большое впечатление».
До отъезда в Киев Жуков с семьёй жил в одном из номеров гостиницы «Москва». Это была самая комфортабельная гостиница, построенная в тридцатых годах архитектором А. В. Щусевым в стиле «сталинского ампира», и долгие десятилетия оставалась неискажённым образом советской эпохи периода её торжества. Стеснять семью брата в их гостеприимной квартире в Брюсовом переулке Жуков не хотел, не было необходимости. Но заходил иногда к Михаилу по вечерам. Повидаться, поговорить. И каждый раз задавал один и тот же вопрос: нет ли каких новых вестей с родины? Вестей не было. А отлучиться из Москвы даже на несколько часов было нельзя. Со дня на день ждал приказа отбыть в Киев.