Структура: две танковые дивизии, одна моторизованная, а также другие части и подразделения.
Первые же бои покажут неэффективность, громоздкость, слабую управляемость такой структуры. Корпуса на какое-то время исчезнут из Красной армии; одни погибнут, другие будут расформированы. Из остатков танковых дивизий сформируют танковые бригады и бросят в бой. После Сталинграда корпусную структуру, и, в частности, механизированное оперативно-тактическое соединение, вновь вернут.
По штатам 1943 года мехкорпус насчитывал 16 369 человек.
Три механизированные бригады.
Одна танковая бригада.
Один-два самоходно-артиллерийских полка.
Отдельный гвардейский миномётный дивизион реактивной артиллерии.
Танков и САУ: Т-34 – 176 единиц; Т-70 – 21 единица; самоходно-артиллерийских установок – 49 единиц.
252 орудия и миномёта различных калибров.
Свыше 1800 автомашин[70].
Как видно из этих цифр, штат мехкорпуса, обкатавшись в боях, значительно уменьшился. Но повысились боевые качества соединения, его мобильность. Артиллерийская тяга с копыт перешла на гусеницы и надёжно закрыла бронёй расчёты. Калибры увеличились, в разы усилив огневую мощь. Повысилась маневренность и за счёт улучшения конструктивных и технических особенностей новых танков и САУ, и, конечно же, за счёт управляемости частей и подразделений мехкорпуса.
Уже тогда, в канун войны и в первых приграничных боях, определились будущие командиры, в том числе и танковые, которые совсем скоро будут кромсать боевые порядки противника под Москвой, Курском, Орлом и на Днепре, загонять в «котлы» целые корпуса и армии в районах Сталинграда, Киева, Кишинёва и Праги. 9-м мехкорпусом командовал Рокоссовский, 11-м – Мостовенко, 21-м – Лелюшенко. Летом 1941-го они будут хорошенько биты. Но опыт и злость от первых неудач и поражений им очень пригодятся впоследствии.
Жуков с присущей ему волей, выполняя приказ наркома и видя именно в нём главный смысл последних преобразований в армии, давил на своих подчинённых. Его воля, трансформируясь в директивы и приказы, уходила в войска. Но не всегда эти приказы, сопрягаясь с реальностью, даже при огромной воле войсковых командиров выполнить эти приказы, претворялись в жизнь. Боевые машины изымали из танковых батальонов стрелковых и из танковых полков кавалерийских дивизий. В одном кармане прибавлялось, в другом тут же убавлялось… К тому же результат порой оказывался хуже нулевого: стрелковые и кавалерийские дивизии оказывались лишёнными своей главной ударной силы, деградировала вся инфраструктура танковых частей и подразделений, как правило, привязанных к местам базирования, а на новом месте предстояло ещё обживаться. Да и танки, получаемые мехкорпусами таким способом, были старых конструкций, с изношенными моторами и ходовой частью.
Из «Воспоминаний и размышлений»: «Мы не рассчитали объективных возможностей нашей танковой промышленности. Для полного укомплектования новых мехкорпусов требовалось 16,6 тысячи танков только новых типов, а всего около 32 тысяч танков. Такого количества машин в течение одного года практически при любых условиях взять было неоткуда, недоставало и технических, командных кадров».
Массовое развёртывание корпусов началось только с апреля. К 22 июня удалось сформировать 29 механизированных корпусов. К началу вторжения степень их укомплектованности техникой, вооружением и людьми, в том числе специалистами, была различной. Но именно мехкорпуса, их жертвенные контратаки в первые дни и недели войны заставят немецкие штабы вносить поправки в блицкриг, в дальнейший ход боёв на советско-германском фронте.
Пятого мая генерал Голиков доложил Жукову: по последним данными разведки, количество немецких дивизий, переброшенных к советской границе из внутренней Германии, Франции и Греции, достигло 103–107, из них 23–24 – в Восточной Пруссии, 60–63 – в Польше, 14–15 – в Румынии и Венгрии.
Жуков перечитал донесение, подошёл к карте. И спросил начальника разведуправления:
– Можно ли верить германским властям и военным, их газетам и листовкам, что такая масса войск для якобы нападения на Англию им нужна именно у наших границ? Как выдумаете?
– Трудно в это поверить, – ответил Голиков. – Но товарищ Сталин так считает.
– Политика… – И пристально посмотрел на Голикова. – Но политика политикой, Филипп Иванович, а мы – военные. И обязаны выполнять свою работу, а не просто заниматься статистикой, когда враг у ворот.
Голиков промолчал. Голиков не любил откровенничать в этом кабинете. Не потому, что опасался Жукова, а потому, что откровенничать в те годы вообще было не принято, тем более в их среде. Вскоре Голиков ушёл. Жуков знал, что начальник разведуправления, который доставлял сводки Сталину и с некоторых пор ему, начальнику Генштаба, ничего существенного в качестве комментария ни ему, ни Хозяину не скажет. На вопросы Сталина, возможно, и отвечал, потому что не мог не ответить. Но насколько глубоки и откровенны были эти комментарии? Ему же, начальнику Генштаба и своему непосредственному начальнику, так и вообще ничего не ответил. Промолчал. Это раздражало.
Постепенно взаимоотношения Жукова и Голикова разрастутся во взаимную неприязнь.
Он вызвал к себе Ватутина, Маландина и Василевского. Жуков постепенно собрал вокруг себя энергичную молодую команду штабных офицеров и втайне гордился ею, как, пожалуй, гордился бы сержант, у которого в отделении есть надёжный заместитель командира отделения, есть отличный пулемётчик, верный связист. Когда его помощники вошли в кабинет и обступили карту, он сказал:
– Вот последние данные о концентрации немецких войск. Вот районы их сосредоточения. Я думаю, что ни о каком броске на север, глядя на это, не может быть и речи. Не Англия, а наши рубежи их ближайшая цель. Что необходимо… Не медля ни минуты, ускорить реализацию плана стратегического развёртывания. Срочно, до утра, с учётом последних разведданных, подготовить предложения правительству для принятия решительных контрмер.
Через час Жуков встретился с Тимошенко. Совещались недолго. Сошлись на одном: чтобы избежать катастрофы, надо ударить первыми. Идея превентивного удара и раньше обсуждалась ими. Именно этого требовали уставы – атаковать противника, где бы он ни находился… А ударить именно теперь, когда леса, рощи и овраги по ту сторону Буга и Прута забиты техникой, солдатами, складами с горючим и боеприпасами, означало лишить его наступательной силы и ресурса.
Безумие? Да, пожалуй. Особенно с точки зрения штатских. Но именно это сделала летом два года спустя на северном фасе Курской дуги артиллерия Центрального и Воронежского фронтов – тысячи стволов всех калибров отработали по районам сосредоточения немецких войск за несколько часов до их запланированного наступления. Правда, разница была в том, что тогда шло третье лето войны и наступать войска наших фронтов не намеревались, а ожидали противника на рубежах своей обороны.
Глава вторая. «Аргументация Гитлера»
Сталину по-прежнему казалось, что основные нити большой игры он надёжно держит в руках, что прекрасно чувствует движения и даже намерения игроков и контролирует их. Но всё оказалось не так. Именно отсюда и «всё, что вам следует знать…». Но на поверку оказалось, что в Генштабе видели и понимали гораздо глубже, чем в кремлёвском кабинете с толстыми коврами, где в последнее время всё чаще собиралось Политбюро.
Уже на Всеармейском совещании, не скрывая, Германию называли своим противником в предстоящей войне и что её дивизии с развёрнутыми тылами сосредоточиваются в Западной и Северной Польше, занятой вермахтом по договору о разделе Польши. Уже разведка уточняла районы сосредоточения, количество войск и боевой техники.
После совещания и военно-штабных игр Генштабу было дано поручение: внести поправки и дополнения в оперативный план по отражению возможной германской агрессии с учётом всех выявленных недостатков и той политической и международной обстановки, которая начала меняться со стремительностью полёта бронебойного снаряда, приближающегося к цели.
Исправленный оперативный план в сентябре 1940 года был представлен Сталину и членам Политбюро. План, по сути дела, разрабатывался под руководством маршала Шапошникова, но вскоре после окончания советско-финляндской войны в Генштабе его заменил генерал Мерецков. Кадровые перестановки произошли и в Наркомате обороны: Ворошилова сменил Тимошенко. Для офицеров Генерального штаба отставка Шапошникова была непонятной и энергии в работе не прибавляла.
Политбюро отклонило план Шапошникова – Мерецкова. Основным «недостатком» документа было то, что Сталин не принял концепцию направления возможного главного удара противника. По его мнению, вермахт нанесёт основной удар не в центре, а южнее, с целью скорейшего захвата богатых сельскохозяйственных областей Украины и высокоразвитых промышленных районов Донбасса, имеющих, кроме всего прочего, и большое военное значение. Сталин опасался, что немцы рассекут фронт на юго-западе и устремятся к нефтеносным районам Грозного и Баку, а это, притом что нефтяные месторождения в Поволжье ещё не были освоены, угрожало немедленной катастрофой. Да, Сталин просчитался. Но пойди Наркомат обороны и Генштаб в своих поправках к оперативному плану и не укрепи дополнительными дивизиями и тяжёлым вооружением юго-западное направление, вряд ли удержали бы тогда и Сталинград. И в «котлах», вполне вероятно, оказалась бы не 6-я немецкая армия, не итальянцы, румыны и венгры, а наши армии и фронты. Волга была бы перехвачена, и перехваченными оказались бы водный путь, система железных дорог и шоссе, которые, как гигантская рокада, обеспечивала Красную армию, её фронты, армии, армейские группы, корпуса, дивизии, полки, батальоны, роты, взводы, отделения, расчёты, экипажи и отдельно затаившегося в отрытом окопчике красноармейца, готового и способного защитить всю страну, но при одном, очень важном условии – если он будет снабжён патронами, гранатами, если в кармане у него будет лежать индивидуальный медицинский пакет, если в нише будет стоять котелок с кашей, а позади на закрытых позициях будет тщательно замаскировано орудие с надёжным расчётом и того расчёта будет достаточно выстрелов – и осколочно-фугасных, чтобы остановить вражескую пехоту, и бронебойных, чтобы жечь танки