В мемуарах, по прошествии лет, от идеи решительного и немедленного контрудара всеми наличными силами Жуков изящно открестился. Мемуары, как известно, – это либо попытка, либо подспудное желание перевоевать свои битвы и войны задним числом. Этакая тихая и мучительная жажда…
У истории, как известно, нет сослагательного наклонения, но всё же…
А если бы контрудар мехкорпусов, 5-й и 6-й армий Юго-Западного фронта оказался удачным и перерос в контрнаступление наших войск в общем направлении на Люблин. Да по всему периметру нашей границы? Да с реальным «выходом на территорию противника…».
Уже к утру 23 июня всем в штабе фронта стало ясно, что Директиву № 3 в полном объёме наличествующими силами выполнить не удастся, что контрудар может иметь, в лучшем случае, ограниченные цели. Ни о каком Люблине речи быть не могло. В войсках это воспринималось как, сейчас бы сказали, политическое заявление для прессы. Но мехкорпуса всё же должны пойти вперёд. Потому что в сложившихся обстоятельствах наилучшим использованием механизированных резервов, насыщенных бронетехникой, оставался контрудар.
Единого, цельного, согласованного удара не получилось. Причин этой дробности и несогласованности много. Мехкорпусам пришлось совершить изматывающие марши на сотни километров, прежде чем выйти в заданные районы сосредоточения и занять исходные позиции. Сразу же сказывалась нехватка горючего. Многие боевые машины, в особенности старые, выработавшие свой моторесурс, отстали из-за поломок. Запозданием в сосредоточении, растянутостью колонн тут же воспользовались немецкие люфтваффе.
Вечером Жуков ознакомился с боевым приказом и внёс в него кое-какие поправки.
Из воспоминаний маршала Баграмяна, в те дни полковника, начальника оперативного управления штаба фронта: «Жуков поинтересовался, имеем ли мы проводную связь с Музыченко. Получив утвердительный ответ, генерал армии сказал, что побывает у него, а пока переговорит с ним. Кирпонос приказал немедленно вызвать командующего 6-й армией к аппарату. Выслушав доклад командарма о состоянии войск, о противнике, Жуков особо подчеркнул, насколько важно, чтобы 4-й мехкорпус как можно быстрее был переброшен на правый фланг армии».
Когда Жуков командовал кавалерийской дивизией в Белорусском военном округе, Музыченко был у него командиром кавполка. В КОВО они тоже служили вместе. Удар намечался на фронте 6-й общевойсковой армии, и на Музыченко ложилась огромная ответственность. Ключевая роль в операции отводилась 4-му механизированному корпусу генерала Власова[83].
Странная история произошла с этим генералом, «восходящей звездой РККА», и его корпусом в те дни.
Четвёртый механизированный корпус был самым мощным в составе Юго-Западного фронта. Формировать его начал генерал Потапов. Корпус создавался как образцовый. Именно к Потапову направлялись самая лучшая, новейшая по тем временам боевая техника и вооружение, новое, с иголочки снаряжение. Потапов создал лучший в РККА мехкорпус. В январе 1941 года, назначенный на 5-ю армию, он передал своё детище генералу Власову.
К началу войны 4-й механизированный корпус представлял собой мощное соединение, способный решать самые сложные тактические задачи в рамках армейских и фронтовых операций. В его арсенале насчитывалось столько танков, сколько едва наскребали все остальные мехкорпуса фронта, вместе взятые. 979 танков (из них 313 – новых Т-34 и 101 – КВ), 175 бронеавтомобилей, оснащённых пушками и пулемётами, 134 орудия, 152 миномёта разных калибров. Транспортный парк: 2854 автомашины, 274 трактора, более тысячи мотоциклов. Численный состав: 28 098 человек. Ко времени осенних боёв под Москвой такими по численности станут некоторые армии, притом что количество танков у них будет раз в двадцать меньше.
Не судьба была 4-му мехкорпусу дать «решительный бой». Вначале из его состава выдернут несколько подразделений – для латания дыр в обороне 6-й армии. Приказ Жукова о передислокации корпуса на правый фланг 6-й армии комкор Власов тоже не выполнит. Исследователи событий июня 1941 года в районе Дубно комментируют действия 4-го мехкорпуса всего-навсего как полную потерю управления со стороны командования соединения и штаба 6-й армии. Итог: к концу самого крупного в истории Второй мировой войны танкового сражения 4-й мехкорпус, воспользовавшись исправными переправами через Днепр, сосредоточился в районе Прилук. Из 101 КВ в строю осталось шесть боевых машин. Из 313 Т-34 39 единиц. В основном это были небоевые потери – экипажи во время марша попросту бросали свои машины. Причины были различными: закончилось горючее, техническая неисправность, танк застрял в болоте на переправе через водную преграду… Иногда во время отступления танк намеренно загоняли по уши в болото или в речушку и, немного побуксовав, чтобы корпус осел пониже, бросали. В лучшем случае моторную часть взрывали. Механику-водителю, мало-мальски понимавшему, какой машиной он управляет, ничего не стоило сжечь главный фрикцион, и дело сделано. Одним словом, в пехоте «самострелы», а здесь, в танковых частях…
В истории несостоявшегося контрудара мехкорпусов Юго-Западного фронта много неясного, противоречивого и не поддающегося логике. Сейчас, когда опубликованы некоторые документы, кое-что прояснилось, однако полной картины событий в районе Дубно до сих пор нет.
Ударные соединения фронта не смогли вовремя перегруппироваться, не наладили взаимодействия не только с авиацией поддержки, но и со стрелковыми частями. Единого и согласованного удара с общими задачами не получилось. В контрударе участвовали только четыре мехкорпуса. Но их действия свелись к изолированным разрозненным атакам на различных направлениях с частными и ограниченными целями, а порой и просто к ударам в пустоту. Результатом этих сверхусилий, оплаченных десятками тысяч убитых, пленных, сотнями сгоревших в танках экипажей стала задержка наступления 1-й танковой группы фон Клейста.
Казалось бы, выиграть удалось всего неделю. Однако на войне никакое усилие, даже, казалось бы, самое незначительное, не бывает напрасным. Контрудары некоторых подразделений и частей заслуживают самой высокой оценки. К примеру, превосходно действовали части 8-го корпуса генерала Рябышева[84]. Танки корпуса внезапной и согласованной атакой смяли порядки 57-й пехотной дивизии противника и потеснили танковые части 48-го моторизованного корпуса. Клейст вынужден был спешно перебросить сюда свои резервы. Судя по дневниковым записям начальника штаба сухопутных сил генерала Гальдера, этот танковый удар для немцев стал первым сильным впечатлением после пересечения границы: «На фронте противника, действующего против группы армий «Юг», отмечается твёрдое руководство. Противник всё время подтягивает из глубины новые свежие силы против нашего танкового клина… Как и ожидалось, значительными силами танков он перешёл в наступление на южный фланг 1-й танковой группы. На отдельных участках отмечено продвижение».
Германский танковый генерал Герман Гот, который вёл свою 3-ю танковую группу севернее, тоже отметил контратаку этого периода. Произошла она под Бродами. «Тяжелее всех пришлось группе «Юг». Войска противника, оборонявшиеся перед соединениями северного крыла, были отброшены от границы, но они быстро оправились от неожиданного удара и контратаками своих резервов и располагавшихся в глубине танковых частей остановили продвижение немецких войск. Оперативный прорыв 1-й танковой группы, приданной 6-й армии, до 28 июня достигнут не был. Большим препятствием на пути наступления немецких частей были мощные контрудары противника».
Контрудары, которым подверглись танковые части южной группы войск, беспокоили Гота. Его танковая группа шла от Белостока на Минск, пока ещё практически беспрепятственно охватывая белостокскую группировку советских войск. Но симптомы того, что Красная армия опомнилась от первого удара и приходит в себя, не обещали дальнейшего успешного марша и ему.
Фон Клейст потом скажет, словно оправдываясь перед собой, своим древним прусским родом и историей: «Основная причина нашей неудачи заключалась в том, что в том году зима наступила очень рано, а русские постоянно отступали, не давая вовлечь себя в решающую битву, к которой мы так стремились».
Для справки: синоптические наблюдения дают картину наступления в России в 1941 году более поздней зимы, чем это случалось обычно.
Русские же действительно отступали, «не давая вовлечь себя» в бои на уничтожение, используя тактику контрударов.
Но самым непреодолимым для немецких генералов и солдат оказалась стойкость русских и то, что в Красной армии появились молодые и талантливые генералы, такие как Жуков, Рокоссовский, Конев, что дивизиями командовали полковники, будущие танковые генералы Катуков, Баданов и другие.
Здесь, под Киевом, Жуков встретил многих своих сослуживцев по Белоруссии и Монголии.
Генерал Потапов командовал 5-й армией. Земляк из Юхнова, надёжный боевой товарищ и командир, хорошо понимавший особенности современной войны и знавший танковый манёвр. На Халхин-Голе Жуков и Потапов всегда были рядом. Познакомились в Белоруссии в конце 1930-х. В то время Жуков укомплектовывал свою дивизию по новым штатам. Войска, даже кавалерийские части, насыщали техникой. На должность 11-го механизированного полка в дивизию прислали 35-летнего майора, выпускника Военной академии механизации и моторизации РККА Михаила Ивановича Потапова. Сразу сошлись, нашли общий язык и в служебных делах, и вне. Вдобавок ко всему оказались земляками.
В «Воспоминаниях и размышлениях» маршал упоминает своего боевого товарища не раз: «Комбриг Михаил Иванович Потапов был моим заместителем. На его плечах лежала большая работа по организации взаимодействия соединений и родов войск, а когда мы начали генеральное наступление, Михаилу Ивановичу было поручено руководство главной группировкой на правом крыле фронта». Это – о Халхин-Голе. А вот краткая характеристика из 1941 года: «Потапов был смелый и расчётливый командарм, отличался невозмутимым характером, ничто не могло его вывести из равновесия». Почему «был»? Потому что в то время генерал Потапов находился в немецком плену, а здесь, по эту сторону фронта, его считали погибшим.