Так что верить фактам от Микояна можно лишь до определённой степени.
Молотов, обычно весьма сдержанный в характеристиках, в одной из бесед с писателем Феликсом Чуевым и об этом дне, и о Микояне сказал буквально следующее: «А сам-то Анастас был гнилой. Микоян очень связан с Хрущёвым. Я думаю, что он настраивал Хрущёва на самые крайние меры».
Совершенно иначе пересказал эту историю со слов Молотова писатель Иван Стаднюк. Иван Фотиевич, работая над романом «Война», встречался со свидетелями и героями тех событий, в том числе и с Молотовым. «Верно то, что вечером 29 июня Сталин потерял самообладание, узнав, что немцы второй день хозяйничают в Минске, а западнее столицы Белоруссии враг захлопнул капкан вокруг основной массы войск Западного фронта, что значило: путь гитлеровским войскам на Москву открыт.
Не дождавшись очередного доклада наркома обороны Тимошенко и начальника Генштаба Жукова об оперативной обстановке, Сталин с рядом членов Политбюро внезапно появился в Наркомате обороны.
Это был самый опасный момент во взаимоотношениях верховной государственной власти и высшего командования Вооружённых Сил СССР, была грань, за которой мог последовать взрыв с самыми тяжёлыми последствиями. Подробно расспросив Молотова о том, как всё происходило, я, работая над второй книгой «Войны», написал главу, стараясь не смягчать в ней остроты случившегося, но и не давать неприятных деталей: уж в очень грубых, взаимно оскорбительных и нервных тонах вёлся разговор, с матерщиной и угрозами…
Ссора закончилась тем, что Жуков и Тимошенко предложили Сталину и членам Политбюро покинуть кабинет и не мешать им изучать обстановку и принимать решения».
Как видим, это была не просто ссора по поводу, а принципиальная схватка, которая определяла дальнейшие взаимоотношения. Без бабьих слёз, на повышенных тонах, с матерщиной. Чтобы не доводить дело до крайности, до рукоприкладства, в таких случаях кто-то должен отступить. Самый мудрый и сильный. И он отступил.
Историк Николай Зенькович, уже со слов Стаднюка, пересказывает историю схватки в наркомате так: «Ссора вспыхнула тяжелейшая, с матерщиной, с угрозами. Сталин материл Тимошенко, Жукова и Ватутина, обзывал их бездарями, ничтожествами, ротными писаришками, портяночниками. Нервное напряжение сказалось и на военных. Тимошенко с Жуковым тоже наговорили сгоряча немало оскорбительного в адрес вождя. Кончилось тем, что побелевший Жуков послал Сталина по матушке и потребовал немедленно покинуть кабинет… Изумлённый такой наглостью военных, Берия пытался вступиться за вождя, но Сталин, ни с кем не попрощавшись, направился к выходу. Затем он тут же поехал на дачу».
Похоже, что именно с дачи в этот день Сталин и приехал к Тимошенко и Жукову. Нагрянул вместе с членами Политбюро, чтобы навести порядок в наркомате.
По воспоминаниям тех, кто его сопровождал, он в сердцах выпалил, когда шли к поджидавшим их машинам с охраной: «Ленин оставил нам великое наследие, а мы, его наследники, всё это просрали…» Разговор с военными впечатлил его сильно.
Вот так, от микояновской политкорректности в пользу Хрущёва, история, когда нашёлся конец верёвочки, откочевала к жуковским матюкам. В истории вообще очень важно ухватиться за конец верёвочки…
Сам же маршал по поводу известного разговора в наркомате в своих мемуарах продемонстрировал верх сдержанности: «Ставка и Генеральный штаб тяжело восприняли известие о том, что нашими войсками оставлена столица Белоруссии». И далее, чуть ближе к теме: «29 июня И. В. Сталин дважды приезжал в Наркомат обороны, в Ставку Главного Командования, и оба раза крайне резко реагировал на сложившуюся обстановку на западном стратегическом направлении». Ни о «портяночниках», ни о «писаришках», ни о своём срыве в мать-перемать маршал вспоминать не захотел.
Подобный «разговор по душам» вскоре повторится, но о нём – в своё время.
Двумя днями раньше схватки в наркомате Жуков связался по «Бодо» с начальником штаба Западного фронта генералом Климовских. Климовских докладывал, что Минск ещё наш, но немцы уже у Смолевичей – высадили десант. Части нашего 44-го стрелкового корпуса его уже добивают. Противник подошёл к укрепрайону. «Барановичи, Бобруйск, Пуховичи до вчера были наши…»
Он спросил:
– Где Кулик, Болдин, Коробков[90]?
– От Кулика и Болдина сообщений нет. Связались с Коробковым, он на своём КП восточнее Бобруйска. Соединение Хацкилевича подтягивалось к Барановичам, Ахлюстина – к Столбцам.
Климовских докладывал о 6-м генерала Хацкилевича и 13-м генерала Ахлюстина механизированных корпусах 10-й армии. Хацкилевич погибнет в эти дни при попытке вырваться из окружения. Ахлюстин – через месяц в районе Пропойска при форсировании реки Сож. В плен попадёт командир 4-й танковой дивизии 6-го механизированного корпуса генерал Потатурчев. После допроса немцы поставят его к берёзе, но пуля, пробив грудь, не заденет жизненно важных органов, и расстрелянный выживет. В январе 1942 года под Тулой он выйдет на позиции 50-й армии, которой в то время будет командовать генерал Болдин. Болдин выслушает Потатурчева. Тот попросит поручиться за него. Но Потатурчева арестуют. Умрёт он в тюрьме в 1947 году. В 1953 году его реабилитируют, семье вернут орден Красной Звезды, вдове назначат пенсию.
– Где тяжёлая артиллерия?
– Большая часть тяжёлой артиллерии в наших руках. Не имеем данных по 375-му и 120-му гаубичным артиллерийским полкам.
В завершении разговора Жуков предостерёг:
– Смотрите, чтобы противник ваш УР не обошёл с севера. Закройте направление Логойск – Зембин – Плещеницы, иначе немцы, обойдя УР, раньше вас окажутся в Борисове. У меня всё. До свидания.
Так и случилось. Через несколько часов немецкие танки при поддержке мотопехоты обошли Минский укрепрайон с севера и атаковали порядки 100-й стрелковой дивизии генерала Руссиянова[91] в районе Острошицкого городка. Дивизия дралась храбро и умело. Было подбито и сожжено около ста танков противника. Но немцы ввели в бой резервы, оттеснили дивизию Руссиянова, и немецкие танки хлынули в северный пригород Минска.
В ту ночь Жуков почти не спал. Прилёг в кабинете на диване около 5.00. В 6.00 был уже на ногах. Сердце было не на месте. Казалось, что, пока спал, что-то произошло. Что-то значительное. В 6.45 по телефону связался со штабом Западного фронта. Потребовал командующего. Павлов ответил.
«Ж у к о в. Мы не можем принять никакого решения по Западному фронту, не зная, что происходит в районах Минска, Бобруйска, Слуцка. Прошу доложить по существу вопроса.
П а в л о в. В районе Минска 44-й стрелковый корпус отходит южнее Могилёвского шоссе, рубежом обороны, на котором должны остановиться, назначен Стахов – Червень. В районе Слуцка вчера, по наблюдению авиации, 210-я мотострелковая дивизия вела бой в районе Шишецы. В районе Бобруйска сегодня в четыре часа противник навёл мост, по которому проскочило 12 танков.
Ж у к о в. Немцы передают по радио, что ими восточнее Белостока окружены две армии. Видимо, какая-то доля правды в этом есть. Почему ваш штаб не организует высылку делегатов связи, чтобы найти войска? Где Кулик, Болдин, Кузнецов? Где кавкорпус? Не может быть, чтобы авиация не видела конницу.
П а в л о в. Да, большая доля правды. Нам известно, что 25 и 26 июня части были на реке Щаре, вели бой на переправы с противником, занимающим восточный берег реки Щары. 21-й стрелковый корпус – в районе Лиды. С этим корпусом имели связь по радио, но со вчерашнего дня связи нет, корпус пробивается из окружения в указанном ему направлении. Авиация не может отыскать конницу и мехчасти, потому что всё это тщательно скрывается в лесах от авиации противника. Послана группа с радиорацией с задачей разыскать, где Кулик и где находятся наши части. От этой группы ответа пока нет. Болдин и Кузнецов, как и Голубев, до 26 июня были при частях.
Ж у к о в. Основная ваша задача – как можно быстрее разыскать части и вывести их за реку Березину. За это дело возьмитесь лично и отберите для этой цели способных командиров. Ставка Верховного Командования от вас требует в кратчайший срок собрать все войска фронта и привести их в надлежащее состояние. Нельзя ни в коем случае допустить прорыва частей противника в район Бобруйска и в район Борисова. Вы должны во что бы то ни стало не допустить срыва окончания сосредоточения армий в районе Орша – Могилёв – Жлобин – Рогачёв. Для руководства боями и для того, чтобы вы знали, что происходит под Бобруйском, вышлите группу командиров с радиостанцией под руководством вашего заместителя. Немедленно эвакуируйте склады, чтобы всё это не попало в руки противника. Как только обстановка прояснится, сразу же обо всём доложите.
П а в л о в. Для удержания Бобруйска и Борисова бросим все части, даже школу»[92].
Странное впечатление производит этот разговор. Жуков пытается узнать у командующего Западным фронтом, в каком состоянии его войска. Тот отвечает неконкретно либо конкретно, но не о столь существенном. О прорвавшейся танковой колонне, которая прямиком шла к Бобруйску, упомянул вскользь как о несущественном: проскочили, мол, двенадцать танков… При этом обещал драться за Бобруйск и бросить туда едва ли не последний свой резерв. А между тем немцы были уже в Бобруйске. 3-я танковая дивизия генерала Моделя заняла город и захватила целёхонькими важнейшие бобруйские переправы через Березину. И случилось это ещё два дня тому назад. Павлов или не владел обстановкой, или оцепенело лгал.
Кстати, о Моделе. С этим немецким генералом Жукову ещё придётся столкнуться на поле боя не раз – и в районе Ржева, и под Орлом, и на Украине, и в Польше, когда Модель, уже генерал-полковник, а затем и фельдмаршал, будет командовать 9-й армией, а потом группами армий «Северная Украина» и «Центр».
И другое, для нас не менее важное: выдержка Жукова. В разговоре с комфронта он корректен, терпелив, вежлив. Если рассматривать этот диалог в общей картине с тем, что произойдёт с командованием Западного фронта совсем скоро, в том числе