и с ролью в тех событиях начальника Генштаба, то можно сказать: Жуков до конца июня не видел причин для столь резкого решения судьбы генерала Павлова, его штаба и командиров соединений Западного фронта. Впрочем, тогда он ещё и не знал всей правды разразившейся катастрофы в центре советско-германского фронта.
С потерей Бобруйска рухнуло всё оперативное построение наших войск. Невозможным стал манёвр на отвод частей на тыловой рубеж, а также эвакуация складов и тяжёлого вооружения. Танки и мотопехота генерала Моделя овладели крупнейшим железнодорожным узлом, где сходились также шоссейные дороги и дороги местного значения. Таким образом, у немцев появилась возможность беспрепятственно наступать, ломая боевые порядки и тылы южного фланга Западного фронта. 24-й моторизованный корпус 2-й танковой группы Гудериана, ударным авангардом которого была дивизия Моделя, мгновенно воспользовался благоприятной ситуацией, и через четверо суток немецкие танки и мотоциклисты были уже на Днепре и с ходу попытались захватить плацдармы на восточном берегу. Но, к счастью, были отбиты решительными действиями 63-го стрелкового корпуса под командованием комкора Петровского[93].
Тридцатого июня Сталин, по всей вероятности, ещё не окончательно погасив в себе ярость, но уже приняв решение о судьбе генералов Западного фронта, позвонил Жукову и приказал вызвать в Москву Павлова. Можно себе представить, что происходило в душе исполнителя этой миссии. Уже ничего нельзя было поправить. Жуков связался со штабом Западного фронта и приказал генералу Павлову срочно прибыть в Москву.
Жуков хоть и был до мозга костей военным, но и тайны кремлёвского дворца постепенно постигал. Хотя, надо признать, всегда старался держаться от них в стороне и подальше. Раньше заведомо обречённых своим звонком вытаскивал из военных округов в столицу нарком Ворошилов. Так было с командующими округами Якиром, Уборевичем, Великановым, Ефремовым. Последнему, к счастью, ареста, пыток и расстрела удалось избежать.
К слову, в архивах ФСБ выявлено около трёхсот санкций наркома Ворошилова на арест военачальников из числа высшего командного состава. При этом Ворошилов не только давал санкции на расстрел, но и активно сотрудничал с оперативными работниками соседнего силового наркомата, помогая им на первом этапе – арестовывать командиров. Их брали прямо на вокзале по прибытии в Москву. Сажали в машину и везли во внутреннюю тюрьму НКВД. Либо снимали с поезда на какой-нибудь промежуточной станции недалеко от станции прибытия.
И вот «работёнку» Ворошилова должен был сделать он, Жуков. Почему не нарком Тимошенко, сказать трудно. Видимо, Сталин Тимошенко доверял меньше. А может, ему, великому режиссёру и продюсеру, вздумалось разыграть свою очередную трагедию именно так.
В своих мемуарах о приезде Павлова маршал написал очень коротко, но с явным сочувствием к обречённому: «На следующий день генерал Д. Г. Павлов прибыл. Я его едва узнал, так изменился он за восемь дней войны. В тот же день он был отстранён от командования фронтом и вскоре предан суду. Вместе с ним по предложению Военного совета Западного фронта судили начштаба генерала Климовских, начальника войск связи генерала Григорьева, начальника артиллерии генерала Клич и других генералов штаба армии».
В начале июля членом Военного совета Западного фронта был Мехлис, он и составлял «реляции» на генералов штаба Западного фронта и 4-й армии.
Уже 6 июля Мехлис, оперативно «во всём разобравшись», телеграфировал в Москву: «Москва, Кремль, Сталину.
Военный совет установил преступную деятельность ряда должностных лиц, в результате чего Западный фронт потерпел тяжёлое поражение. Военный совет решил:
1) Арестовать бывшего начальника штаба фронта Климовских, бывшего заместителя командующего ВВС фронта Таюрского и начальника артиллерии Клич.
2) Предать суду военного трибунала командующего 4-й армии Коробкова, командира 9-й авиадивизии Черных, командира 42-й сд Лазаренко, командира танкового корпуса Оборина.
3) Нами арестованы – начальник связи фронта Григорьев, начальник топографического отдела фронта Дорофеев, начальник отделения отдела укомплектования фронта Кирсанов, инспектор боевой подготовки штаба ВВС Юров и начвоенторга Шейкин»[94].
Впрочем, изрядно демонизированный историками Мехлис был всего лишь не знавшей пощады и жалости дубиной в руках Сталина[95]. И видимо, свою «миссию» на протяжении всей войны понимал правильно и совершенно определённо. Упорно и напролом гнул линию Хозяина, и всё ему сходило с рук. Угрызения совести таких исполнительных, как правило, не мучают. Даже гибель дивизий и корпусов он никогда не считал следствием своих неверных решений и близко к сердцу, к примеру, так, как член Военного совета Юго-Западного фронта, не принимал.
Жуков тоже был исполнителем воли Верховного. Все военные были исполнителями его воли, даже те, кто в глубине души имел принципиальные расхождения, кто таил даже враждебные чувства к нему. Но Мехлис вошёл в историю как «секира» Сталина, а Жуков – как Маршал Победы.
Какая вина, к примеру, начвоенторга в том, что штаб Западного фронта утерял связь с войсками, растерялся и допустил глубокий прорыв немцев?
Постановление ГКО СССР № 83 о назначении главнокомандующих войсками направлений и преобразовании Ставки Главного Командования в Ставку Верховного Главнокомандования.
10 июля 1941 г.
[РГАСПИ]
У Жукова с Мехлисом всегда были плохие взаимоотношения. Началась эта неприязнь ещё на Халхин-Голе, когда начальника Главного политуправления РККА прислали в Монголию, в район боевых действий, «проверить» Жукова на политпригодность. Мехлис энергично начал давать советы штабу 1-й армейской группы, как лучше бить японцев. Его сдержанно выслушивали, но по отсутствующим лицам офицеров штаба он вскоре понял, что в его ценных советах здесь не нуждаются. Вскоре главный политрук РККА был отозван из района боевых действий. Возможно, не без участия командования 1-й армейской группы. К 1941 году взаимная неприязнь Жукова и Мехлиса приняла характер устойчивый и, как впоследствии оказалось, непреодолимый. Судя по их стычкам, Мехлис считал, что Жуков не откровенен, более того, держит камень за пазухой, то есть является замаскированным врагом. И при каждом удобном случае старался доказать это Сталину. А Жуков презирал Мехлиса как бездарного военного и как комиссара по особым поручениям и не пропускал случая прилюдно остудить его комиссарский пыл. Но, странное дело, фрагмент «Воспоминаний и размышлений» почти повторяет, пусть в урезанной редакции и более сдержанном тоне, телеграмму Мехлиса Сталину. Возможно, постарались «доводчики» из Главного политуправления.
Не пытаясь быть адвокатом своего героя, скажу лишь: время было суровое, жестокое и требовало адекватных решений, и мы должны быть благодарны своим дедам и прадедам за то, что тогда, в тех страшных обстоятельствах, у них хватило силы воли и характера переломить ход событий, выправить положение на фронтах и вселить в войска веру в будущую победу.
Что же касается темы «Жуков – Мехлис», то завершим её пословицей: скажи мне, кто твой враг, и я скажу, кто ты…
В Белостокском и Минском «котлах» сгинули 11 стрелковых, две кавалерийские, шесть танковых и четыре механизированные дивизии. Погибли трое командиров корпусов и двое командиров дивизий. Попали в плен два командира корпуса и шесть командиров дивизий. Пропали без вести один командир корпуса и два командира дивизий. В сводке германского Главного Командования 11 июля 1941 года были подведены итоги боёв группы армий «Центр»: в Белостокском и Минском «котлах» взято в плен 324 тысячи человек, в том числе несколько старших генералов, захвачено 3332 танка, 1809 орудий и другие многочисленные военные трофеи. В результате «ослабления мобилизационной готовности войск» Белорусского Особого военного округа со стороны штаба округа под Белостоком, а затем западнее Минска в Налибокской пуще немцы окружили, уничтожили и пленили основные силы 3, 4, 10 и 13-й армий Западного фронта.
Все генералы и офицеры, попавшие в список Мехлиса, были расстреляны.
Глава седьмая. Ельня
Теперь, когда стало очевидным, что основной удар немцы наносят в центре и танковый клин моторизованных корпусов нацелен на Москву, Ставка перебросила 19-ю армию на линию Западного фронта, где уже спешно занимали оборону 20, 21 и 22-я армии. Это был, по сути дела, новый фронт, который так же, как и прежний, рухнувший и сгоревший в контратаках, назывался Западным. Командующим Ставка назначила маршала Тимошенко.
Не забыл Сталин военным нервного разговора в Наркомате обороны. Часть вины за произошедшее на центральном участке фронта он, конечно же, возложил на военное ведомство, на Генштаб. Вот и отправил под Смоленск исправлять положение первого человека этого ведомства. Вскоре в помощь ему пришлёт и второго.
Напряжение на фронтах не ослабевало. Обстановку тех дней весьма точно охарактеризовал в своих мемуарах Баграмян: «Во всех разговорах сквозила мысль: приграничное сражение проиграно, нужно отводить войска на линию старых укреплённых районов. Но прямо это никто не решался высказать. Все понимали, что укреплённые районы, расположенные на линии старой государственной границы, ещё не готовы принять войска и обеспечить надёжную оборону. А времени и сил на приведение их в боевую готовность было слишком мало».
Новый Западный фронт окапывался под Оршей, Витебском и Великими Луками, а Жуков уже всматривался в опасную конфигурации Юго-Западного фронта, следил по сводкам за продвижением немецких войск. Фон Клейст снова начал давить, концентрируя удары на нескольких направлениях, явно определив их как ключевые. И вскоре стало очевидным: немцы стараются опередить Кирпоноса, отсечь часть его сил от линии укрепрайонов и навязать им бой в незащищённом и не оборудованном для обороны пространстве.