Контратаки в направлении Смоленска были проведены веерно, чёткой согласованности достигнуть не удалось. В итоге все они были отбиты противником. Но и фон Бок, и Гитлер оценили упорство и решительность русских – на московском направлении немцы приостановили наступление и перешли к обороне. Наступательный ресурс, и людской, и материальный, во многом был израсходован, а те силы, которыми группа армий «Центр» всё ещё располагала, решено было направить на другой участок Восточного фронта. Куда?
Из дневника фон Бока: «28/7/41. Поздно вечером приехал адъютант фюрера Шмундт и от имени фюрера сообщил мне следующее: наша главная задача – захват Ленинграда с прилегающими к нему районами, потом на повестке дня стоит захват источников стратегического сырья в районе Донецкого бассейна, Москва как таковая большой ценности для фюрера не представляет. Зато для него приобретает большое значение Гомель, захват которого обеспечит проведение масштабных операций в направлении Донецкого бассейна. Это несколько отличается от того, что говорится по поводу задач и целей группы армий в директиве Верховного командования сухопутных сил».
Н. А. Булганин, П. А. Лидов, Г. К. Жуков на Западном фронте. Июль1941 г.
[Музей Г. К. Жукова]
Жуков по-прежнему беспокоился за южный фланг фронта. Как только противник прекратил давление в центре, сразу стало понятно, что надо ждать удара в другом направлении. Скорее всего, на юге.
По воспоминаниям Жукова, 29 июля 1941 года он позвонил Сталину и доложил, что имеет важное сообщение, и попросил принять его безотлагательно.
Сталин ответил:
– Приходите.
Личный шофёр Жукова Александр Николаевич Бучин рассказывал, что по Москве и за город начальник Генерального штаба передвигался в кортеже из двух машин. В первой «эмке» ехал Жуков. Вторая, на «хвосте», – охрана. Охранников, не считая водителя, было трое. Вооружены автоматами ППД. У водителя – револьвер наган и финский нож. «…Жуков ездил мало, – вспоминал Бучин. – Маршрут обычно: Генштаб – Кремль и обратно. Квартира и дача, конечно».
В тот день во время его визита в кабинете у Сталина находились Маленков и Мехлис.
Жуков разложил на столе карту и приступил к докладу. Как всегда, начал с северо-западного направления и закончил юго-западным. На карте указал расположение немецких войск, уточнил их основные группировки и высказал свои предположения о возможных и явно возможных, исходя из логики последних событий, намерениях противника. Сталин внимательно слушал, попыхивая трубкой.
– Откуда вам известно, как будут действовать немецкие войска? – спросил Мехлис, словно устав слушать докладчика.
– Мне неизвестны планы противника, но, исходя из анализа сложившейся обстановки, немцы будут действовать, скорее всего, именно так, – не скрывая напряжения, ответил Жуков.
– Продолжайте, – не придавая значения реплике Мехлиса, сказал Сталин и указал трубкой на карту.
– На московском стратегическом направлении, – продолжил Жуков, – немцы в ближайшее время, видимо, не смогут вести крупную наступательную операцию, так как они понесли слишком большие потери. Сейчас у них здесь нет крупных резервов, чтобы пополнить свои армии и обеспечить правый и левый фланги группы армий «Центр». На Украине, как мы полагаем, основные события могут разыграться где-то в районе Днепропетровска, Кременчуга, куда вышли главные силы бронетанковых войск противника группы армий «Юг». Наиболее слабым и опасным участком обороны наших войск является Центральный фронт. Наши Тринадцатая и Двадцать первая армии, прикрывающие направление на Унечу – Гомель, очень малочисленны и технически слабы. Немцы могут воспользоваться этим слабым местом и ударить во фланг и тыл войскам Юго-Западного фронта, удерживающим район Киева. – И Жуков резко чиркнул по карте указкой с севера на юг.
Именно так вскоре и ударит Гудериан своей 2-й танковой группой, отрезая армии Юго-Западного фронта от тылов.
– Что вы предлагаете? – спросил Сталин.
– Прежде всего укрепить Центральный фронт, передав ему не менее трёх армий, усиленных артиллерией. Одну армию – за счёт западного направления, другую – за счёт Юго-Западного фронта, третью – из резерва Ставки. Поставить во главе фронта опытного и энергичного командующего. Конкретно предлагаю Ватутина.
– Вы что же, считаете возможным ослабить направление на Москву? – удивился Сталин.
– Нет, так не считаю. Но противник, по нашим расчётам, здесь пока вперёд не двинется, а через двенадцать – пятнадцать дней мы можем перебросить с Дальнего Востока не менее восьми вполне боеспособных дивизий, в том числе одну танковую. Такой маневр не ослабит, а усилит московское направление.
Мехлис язвительно бросил:
– А Дальний Восток отдадим японцам?
Жуков решил на эту реплику не отвечать и продолжил:
– Юго-Западный фронт уже сейчас необходимо целиком отвести за Днепр. За стыком Центрального и Юго-Западного фронтов сосредоточить резервы не менее пяти усиленных дивизий.
Сталин в упор посмотрел на начальника Генерального штаба:
– А как же Киев?!
Вот и наступил момент истины.
– Киев придётся оставить, – уверенным тоном произнёс Жуков.
В кабинете Сталина повисла тишина, как перед артподготовкой или пехотной атакой.
Жуков преодолел себя и продолжил доклад:
– На Западном направлении нужно немедля организовать контрудар с целью ликвидации Ельнинского выступа. Именно Ельнинский плацдарм противник может позднее использовать для нового наступления на Москву.
И тут Сталин пришёл в себя.
– Какие там ещё удары! Что за чепуха! – вспыхнул он. – Опыт показал, что наши войска не умеют наступать!
Снова наступила тишина. Продолжать доклад было уже бессмысленно. И действительно, в следующее мгновение Сталин закричал:
– Как вы могли додуматься сдать врагу Киев?!
Биограф Сталина Святослав Рыбас пишет: «В советских кинофильмах о войне Сталин изображён всегда спокойным, уверенным в себе вождём, но в действительности он бывал очень разным. Когда его охватывала ярость, он делался страшен. Его гнева боялись все». Рыбас приводит несколько эпизодов проявления неконтролируемой ярости. К примеру, после неудачного испытания танкового мотора Сталин позвонил наркому танкостроения Малышеву и заорал в трубку: «Будь ты трижды проклят, предатель Родины!» Василевский, очень сдержанный в своих воспоминаниях, признавался, что натерпелся от Сталина, «как никто другой»: «Бывал он и со мной, и с другими груб непозволительно, нестерпимо груб и несправедлив». А наркома Малышева после того «разговора» увезли в больницу с инфарктом.
Смоленск и Киев, так же как Ленинград и Москва, имели для Сталина не столько военное, сколько политическое значение. Он только что принял английского посла Криппса и на этой важной для обеих сторон встрече ещё раз напомнил о необходимости военной помощи, в которой остро нуждается Советский Союз. Через два дня после визита английского посла Черчилль направил Сталину, к тому времени уже Верховному Главнокомандующему, письмо с согласием на поставку воюющей Красной армии вооружения, боеприпасов, снаряжения, продовольствия, а также необходимых материалов для военной промышленности СССР. В тот же день Черчилль продиктовал письмо, адресованное военно-морскому министру и начальнику военно-морского штаба: «Если бы русские смогли продержаться и продолжить военные действия хотя бы до наступления зимы, это дало бы нам неоценимые преимущества… Пока русские продолжают сражаться, не так уж важно, где проходит линия фронта. Эти люди показали, что они заслуживают того, чтобы им оказали поддержку, и мы должны идти на жертвы и на риск, даже если это причиняет нам неудобства, – что я вполне сознаю, ради того, чтобы поддержать их дух…»[98]
В те же дни состоялся визит Гарри Гопкинса, посланника Рузвельта. Союзники заметно зашевелились. Гопкинс внимательно изучал обстановку в России. Когда заговорили о возможной помощи США, Сталин неожиданно попросил высокооктановый бензин для самолётов и цветные металлы. Это произвело на американца впечатление: Гитлер уже пролез в Смоленские ворота, а русские просят не солдат и даже не оружие – они полны решимости наладить собственное производство, озабочены перспективой, а значит, отчётливо видят её.
Вот когда, ещё в июле, фронты трещали и их нужно было постоянно латать новыми дивизиями и подпирать резервными армиями, Верховный Главнокомандующий одержал одну из главных побед в той войне. Вполне понятно, что бо́льшего, почти невозможного, он требовал и от своих генералов и маршалов, чтобы те по максимуму требовали и от своих подчинённых. Страну, а тем более армию необходимо было приводить в предельно возможное напряжение и держать в этом напряжении постоянно.
Жуков не был таким терпеливым и покладистым, каким на должности начальника Генерального штаба окажется потом Василевский. Впоследствии Жуков сам признается, что «не смог сдержаться и ответил:
– Если вы считаете, что я как начальник Генерального штаба способен только чепуху молоть, тогда мне здесь делать нечего. Я прошу освободить меня от обязанностей начальника Генерального штаба и послать на фронт. Там я, видимо, принесу больше пользы Родине».
После очередной тяжёлой паузы Сталин заговорил уже спокойней:
– Вы не горячитесь. А впрочем… мы без Ленина обошлись, а без вас тем более обойдёмся…
«Без Ленина» – это был несомненно сильный оборот речи. Пожалуй, самый сильный в устах Верховного.
Постановление ГКО СССР № 325 о Западном и Центральном фронтах, создании Резервного фронта под командованием Г. К. Жукова и назначении Б. М. Шапошникова начальником Генштаба
РККА. 29 июля 1941 г.
[РГАСПИ]
Через полчаса Жуков получил новое назначение – под Ельню.
– Вот что, – сказал ему Сталин, – мы посоветовались и решили освободить вас от обязанностей начальника Генерального штаба. На это место назначим Шапошникова. Правда, у него со здоровьем не всё в порядке, но ничего, мы ему поможем. А вас используем на практической работе. У вас большой опыт командования войсками в боевой обстановке. В действующей армии вы принесёте несомненную пользу. Разумеется, вы останетесь заместителем наркома обороны и членом Ставки.