Не ожидая сосредоточения брянской группировки, необходимо усилить войска Западного фронта четырьмя-пятью стрелковыми дивизиями, восемью – десятью тяжёлыми артполками РГК и перейти немедленно в наступление с целью выхода на фронт Полоцк – Витебск – Смоленск.
Командующий Резервным фронтом генерал Жуков»[102].
В тот же день Жуков получил ответ: «Ваши соображения насчёт вероятного продвижения немцев в сторону Чернигов – Конотоп – Прилуки считаю правильными. Продвижение немцев в эту сторону будет означать обход киевской группировки с восточного берега Днепра и окружение наших 3-й и 21-й армий. В предвидении такого нежелательного казуса и для его предупреждения создан Брянский фронт во главе с Ерёменко. Принимаются и другие меры, о которых сообщу особо. Надеемся пресечь продвижение немцев. Сталин»[103].
Маршал Василевский, в присутствии которого проходило назначение А. И. Ерёменко на должность командующего войсками Брянского фронта, после войны напишет в своих мемуарах: «Сталин сказал, что хотя возможность использования группы Гудериана для флангового удара по правофланговым войскам Юго-Западного фронта маловероятна, но опасаться этого всё же надо. Исходя из этого обязательная задача Брянского фронта состоит в том, чтобы не только надёжно прикрыть брянское направление, но во что бы то ни стало своевременно разбить главные силы Гудериана. Выслушав Сталина, вновь назначенный командующий Брянским фронтом очень уверенно заявил, что в ближайшие же дни, безусловно, разгромит Гудериана».
Двадцать четвёртого августа по прямому проводу Сталин – Ерёменко: «Если Вы обещаете разбить подлеца Гудериана, то мы можем послать Брянскому фронту ещё несколько полков авиации и несколько батарей реактивных установок РС. Ваш ответ?»
Ерёменко – Сталину, уверенно и твёрдо: «Подлеца Гудериана безусловно разобью. Для этого прошу подчинить мне 21-ю армию вместе с 3-й».
Сталин немедленно отдал распоряжение о переподчинении штабу Брянского фронта 21-й и 3-й армий.
Как известно, «подлеца Гудериана» Ерёменко не разбил, наоборот – сам был разбит им.
«А как иначе я мог отвечать Сталину? – оправдывался после войны Ерёменко в одном из частных разговоров. – Шапошников и Василевский, несомненно, лучше знали общую обстановку, чем я, только что прибывший с Западного фронта, где занимался совершенно конкретным делом. Они могли бы меня поправить и сказать Верховному, что у них есть на сей счёт другое мнение».
Вот почему Маршалом Победы стал тот, кто не давал пустых обещаний.
Возвращаясь к разговору Жукова с пленным немецким танкистом, замечу, что о благородстве враг зачастую вспоминал, оказавшись в руках противника, рассчитывая на его великодушие. В бою немцы в то лето вели себя иначе. Шла война на уничтожение. Россия – не Польша и уж тем более не Франция, здесь позволялось всё. Из рассказа Бучина: «Прохладный денёк в конце лета. С запада беспорядочной стаей возвращались наши истребители И-15 и И-16. Машин с десяток. Наверное, они летали на штурмовку и израсходовали боезапас. А вокруг носились два «мессера», подбивавшие пушечно-пулемётным огнём наших по очереди. Особенно жалко выглядели бипланчики И-15; получив очередь, самолёт клевал носом, входил в штопор и, как сорванный лист, устремлялся к земле. Из одного И-15 успел выпрыгнуть лётчик. Над ним белым облачком развернулся парашют.
Георгий Константинович и мы, свидетели происходившего, с облегчением вздохнули: хоть этот спасётся. Но в ту же секунду мелькнул «мессер», влепил в упор очередь в беспомощно качавшегося на стропах парня и ушёл. Парашют как-то бережно опустил тело лётчика на землю недалеко от нас. Подошли. Он был совсем мальчиком, в синем комбинезоне, кожаном шлеме, весь залитый кровью. Жуков отрывисто приказал – предать земле с почестями, повернулся и пошёл прочь. Редко когда я видел такой гнев на лице генерала, глаза сузились и буквально побелели».
Не об этом ли окровавленном мальчике в синем лётном комбинезоне и кожаном шлеме на пыльной траве под Ельней вспомнит маршал весной 45-го, оглядывая в стереотрубу горящую столицу Третьего рейха, когда из его уст сорвётся жестокое и справедливое: «Развалинами Берлина удовлетворён».
Двадцать пятого августа штаб Западного фронта получил директиву Ставки: «…30 августа левофланговыми 24-й и 43-й армиями перейти в наступление с задачами: покончить с ельнинской группировкой противника, овладеть Ельней и, нанося в дальнейшем удары в направлениях Починка и Рославля, к 8 сентября 1941 г. выйти на фронт Долгие Нивы, Хиславичи, Петровичи, для чего:
а) 24-й армии в составе восьми сд, одной тд, одной мд концентрическими ударами уничтожить ельнинскую группировку противника и к 1 сентября выйти на фронт ст. Большая Нежода, Петрово, Строина; в дальнейшем, развивая наступление, нанести удар в направлении на Починок и, овладев последним, к 8 сентября выйти на фронт Долгие Нивы, Хиславичи;
б) 43-й армии, оставив 22-ю и 53-ю сд на занимаемом фронте обороны и главные силы армии на обороне спас-деменских и кировских позиций, двумя стрелковыми и двумя танковыми дивизиями 30 августа перейти в наступление в общем направлении на Рославль и, овладев Рославлем, к 8 сентября выйти на фронт Хиславичи, Петровичи…»[104]
Это было именно то, чего он ждал все эти дни и к чему готовил свои войска.
В период подготовки к операции Жуков основательно перетряс командный состав. Замены произошли в штабах, в дивизиях, в полках. Некоторые генералы за бездеятельность и халатность угодили под следствие. Эта «жестокость» командующего впоследствии выползет в мемуары некоторых из отстранённых и отданных под суд. Не Мехлис, но всё же бывал жесток и в этой жестокости порой несправедлив. И ему припомнят всё.
Первая самостоятельная операция, разработанная и проводимая под руководством Жукова, действительно во многом напоминала Халхин-Гол. Охват сильными ударными группами, сосредоточенными на флангах, при активных действиях в центре. Быстрота манёвра, концентрация сил и средств.
Соотношение сил было примерно равным, при небольшом перевесе немецкой стороны в живой силе (70 тысяч солдат и офицеров против 60 тысяч наших) и в танках (40 против 35). Однако Жукову удалось достичь перевеса в артиллерии: 800 орудий, миномётов, установок реактивной артиллерии против 500 немецких.
Тридцатого августа после мощной артподготовки дивизии генерала Ракутина атаковали немецкие позиции перед своим фронтом. Драка была яростная. Немцы с плацдарма уходить не хотели. В ходе сражения начали вводить в дело резервы второго эшелона. Все атаки были отбиты. Порой с очень большими жертвами.
Второго августа фон Бок записал в своём дневнике: «Вопрос о сдаче Ельнинского выступа становится в этой связи одним из самых актуальных. Задействованные там дивизии в буквальном смысле истекают кровью. Еще раз посовещавшись с Клюге, я решил Ельнинский выступ оставить».
Порой эта запись комментируется исследователями Ельнинского сражения как повод для облегчённого вывода: мол, немцы сами ушли из Ельни и оставили неудобный для обороны выступ…
Ушли – после нескольких суток упорных боёв, когда упорство стало перерастать в угрозу окружения на плацдарме основных сил 20-го армейского корпуса генерала Матерны – четырёх пехотных дивизий.
Пятого сентября 19-я стрелковая дивизия вошла в Ельню.
Восьмого сентября Ельнинский выступ был срезан.
Советские войска вступают в Ельню. 8 сентября 1941 г.
[РГАСПИ]
Жуков докладывал Верховному: «Всего за период боёв в районе Ельни противник потерял убитыми и ранеными 45–47 тысяч человек и очень большое количество разбитыми нашей артиллерией и авиацией станковых пулемётов, миномётов и артиллерии. По показаниям пленных, в некоторых частях 137, 15, 178 пд миномётов и артиллерии не осталось совершенно. По докладу большинства командиров частей и по оставленным трупам на поле боя, за последние 3–5 дней противник потерял убитыми не менее 5 тысяч. Чтобы скрыть от наших войск свои большие потери, перед отходом противник все братские могилы разровнял и замаскировал под окружающую местность. <…> Очень хорошо действовала вся артиллерия даже молодых дивизий. РС своими действиями производят сплошное опустошение. Я осмотрел районы, по которым вёлся обстрел РС, и лично видел полное уничтожение и разрушение целых оборонительных районов. <…> Преследуя противника, 7.9 наши части вышли на р. Стряна, захватили её и с утра 8.9 имеют задачу развивать наступление, взаимодействуя с группой Собенникова. <…> В результате этой операции во всех войсках поднялось настроение и уверенность в победе. Сейчас части увереннее встречают контратаки противника, бьют его огнём и дружно, в свою очередь, переходят в контратаки».
Ельня помогла выстоять под Москвой в октябре и ноябре. Потому что битва за Москву началась уже там, на Десне и Хмаре.
Возможно, для вермахта неудачи в районе Ельни действительно не выглядели большим поражением, но для Красной армии контрнаступление на смоленской земле, на центральном участке советско-германского фронта, стало колоссальной победой. Здесь начали расправляться крылья наших войск, укрепился дух нашей армии.
Приказ Г. К. Жукова в связи с победой под Ельней.
7 сентября 1941 г.
[РГАСПИ]
Победу под Ельней невозможно исчислить в цифрах. Там родился дух новой армии, которая завершит войну далеко на Западе, в Берлине и Праге. И Жуков, своим чутьём полководца, поцелованного Богом, мгновенно уловил это покуда ещё легкое движение, которое к 1944 году будет разогнано до мощнейшего урагана танковых прорывов на Запад. Своё донесение Верховному он не случайно подытожил значением именно «морального фактора».
В Ставке и в Кремле идея была развита и вскоре трансформировалась в решение о введении в войсках гвардейских частей. Пока на уровне дивизии.