Указ о введении гвардейских воинских званий и о ношении нагрудного знака «Гвардия» появится только весной 1942 года.
Великие сражения Второй мировой войны были ещё впереди – битвы за Москву и за Сталинград, Эль-Аламейн, Курская дуга, «Оверлорд», битва за Берлин. Тем не менее Ельня, где сражалась едва ли сотая часть солдат любой из этих битв, логично и справедливо стоит в этом списке впереди. Она была первой победой над армией Третьего рейха.
Сюда в дни сражения ехали журналисты и писатели со всего мира. Побывала в районе Ельни и корреспондент «Life» американка Маргарет Брук-Уайт. Она вскоре выпустит альбом своих фотографий, сделанных на Смоленщине. До сих пор мир смотрит на бои под Ельней через объектив её камеры. Американский писатель Эрскин Колдуэлл будет отправлять в Америку свои смоленские репортажи и очерки о мужестве и стойкости бойцов Красной армии. Во многом именно они убедят американцев в том, что Советский Союз нуждается в срочной помощи США. Через год на родине у него выйдут публицистические книги «Москва под огнём» и «Всё брошено на Смоленск», а также роман о советских партизанах «Всю ночь напролёт». Английский журналист Александр Верт, писавший для популярной британской «The Sunday Times» и радиокомпании Би-би-си, послал на свой тоже сражающийся с фашизмом остров такие строки: «Августовские бои не были крупным сражением советско-германской войны, и, однако, нужно было пережить страшное лето 1941 года, чтобы понять, какое огромное значение имел этот небольшой успех для поднятия морального духа советских войск. Весь август и часть сентября советская печать уделяла большое внимание наступательным действиям в районе Смоленска, хотя это не соответствовало ни их тогдашнему, ни конечному значению. И всё же это была не просто первая победа Красной Армии над немцами, но и первый кусок земли во всей Европе – каких-нибудь 150–200 квадратных километров, быть может, – отвоеванный у гитлеровского вермахта»[105].
Четвёртого сентября, когда войска Резервного фронта проводили последнюю перегруппировку перед решающим ударом с целью перехватить горловину Ельнинского выступа, ещё заполненного немецкими войсками, когда стал уже очевидным успех, Сталин вызвал по прямому проводу Жукова.
Кто-то из военных или штатских партийцев, серьёзно обеспокоенных успехом Жукова в районе Ельни, доложил Верховному, что тот, мол, закусил удила и якобы, вопреки общим планам Ставки, решил развивать наступление войск своего фронта в сторону Смоленска, бросая Брянский фронт один на один с «подлецом» Гудерианом…
В те дни вокруг Жукова оказалось, быть может, как никогда, много работников НКВД. Среди них несколько генералов: командарм К. И. Ракутин, член Военного совета фронта комиссар госбезопасности 3-го ранга С. Н. Круглов, командарм 33-й комбриг Д. П. Онуприенко[106], командарм 31-й генерал В. Н. Долматов[107]. 39-й армией командовал заместитель наркома внутренних дел СССР генерал И. И. Масленников[108]. Да и заместитель командующего Резервным фронтом генерал Богданов[109], которому Жуков вскоре передаст дела, срочно убывая в Москву, тоже был работником НКВД. Информаторов кругом было достаточно. Каждый стремился отличиться.
Жукову за «смоленскую инициативу» пришлось оправдываться. Так что победа под Ельней свои заслуженные лавры получила не сразу.
Запись переговоров И. В. Сталина с командующим войсками Резервного фронта Г. К. Жуковым об отсрочке его выезда в Москву и о ходе операции по разгрому ельнинской группировки противника.
1 сентября 1941 г.
[РГАСПИ]
Из телеграфных переговоров И. В. Сталина и Б. М. Шапошникова с Г. К. Жуковым о ходе Смоленско-Рославльской и Ельнинской операций.
4 сентября 1941 г.
[РГАСПИ]
«С т а л и н: – Здравствуйте. Вы, оказывается, проектируете по ликвидации Ельни направить силы в сторону Смоленска, оставив Рославль в нынешнем неприятном положении. Я думаю, что эту операцию, которую Вы думаете проделать в районе Смоленска, следует осуществить лишь после ликвидации Рославля. А ещё лучше было бы подождать пока со Смоленском, ликвидировать вместе с Ерёменко Рославль и потом сесть на хвост Гудериану, двигая некоторое количество дивизий на юг. Главное – разбить Гудериана, а Смоленск от нас не уйдёт. Всё.
Ж у к о в: – Товарищ Сталин, об операции в направлении на Смоленск я не замышляю и считаю, этим делом должен заняться Тимошенко. Удар Сто девятой, Сто сорок девятой и Сто четвёртой я хотел бы нанести сейчас в интересах быстрейшего разгрома ельнинской группы противника, с ликвидацией которой я получу дополнительно семь-восемь дивизий для выхода в район Починок, и, заслонившись в районе Починок в сторону Смоленска, я мощной группой мог бы нанести удар в направлении Рославля и западнее, то есть в тыл Гудериану. Как показывает опыт, нанесение глубокого удара тремя-четырьмя дивизиями приводит к неприятностям, ибо противник такие небольшие группы быстро охватывает своими подвижными частями. Вот почему я просил Вашего согласия на такой манёвр. Если прикажете бить на Рославльском направлении, это дело я могу организовать, но больше было бы пользы, если бы я вначале ликвидировал Ельню. Сегодня к исходу дня правым флангом нашей Ельнинской группировки занята Софиевка. У противника горловина осталась всего шесть километров. Я думаю, на завтрашний день будет закончено полностью тактическое окружение. Всё.
С т а л и н: – Я опасаюсь, что местность в направлении на Починок лесисто-болотистая, и танки у вас застрянут там.
Ж у к о в: – Докладываю. Удар намечается через Погуляевку южнее реки Хмара по хорошей местности с выходом в район Сторено – Васьково, тридцать километров северо-западнее Рославля, километров десять южнее Починок. Кроме того, наносить удар по старому направлению не следует. На нашу сторону сегодня перешёл немецкий солдат, который показал, что сегодня в ночь разбитая Двадцать третья пехотная дивизия сменена Двести шестьдесят седьмой пехотной дивизией и тут же он наблюдал части СС. Удар севернее выгоден ещё и потому, что он придётся по стыку двух дивизий. Всё.
С т а л и н: – Вы в военнопленных не очень верьте, спросите его с пристрастием, а потом расстреляйте. Мы не возражаем против предлагаемого Вами манёвра за десять километров южнее Починок. Можете действовать, особенно сосредоточьте авиационный удар, используйте также РС. Когда вы думаете начать?
Ж у к о в: – Перегруппировки произведу к седьмому. Седьмого – подготовка, восьмого на рассвете – удар. Очень прошу подкрепить меня снарядами РС-76, да и 152 мм 1930 года, минами 120 мм. Кроме того, если можно, один полк Илов и один полк Пе-2. И танков штук десять КВ и штук пятнадцать Т-34. Вот все мои просьбы. Всё.
С т а л и н: – К сожалению, у нас нет пока резервов РС. Когда будут – дадим. РСы получите. Жалко только, что Ерёменко придётся действовать одному против Рославля. Не можете ли организовать нажим на Рославль с северо-востока?
Ж у к о в: – Нечем, нечем, товарищ Сталин. Могу только отдельными отрядами, подкрепив их артиллерией, но это будет только сковывающий удар, а главный удар нанесу на рассвете восьмого, постараюсь, может быть, выйдет на рассвете седьмого. Ерёменко ещё далеко от Рославля, и я думаю, товарищ Сталин, что удар седьмого или восьмого – это будет не поздний удар. Всё.
С т а л и н: – А прославленная Двести одиннадцатая дивизия долго будет спать?
Ж у к о в: – Слушаю. Организую седьмого. Двести одиннадцатая сейчас формируется, будет готова не раньше десятого. Я её потяну в качестве резерва, спать ей не дам. Прошу вас разрешить немедленно арестовать и судить всех паникеров, о которых докладывал. Всё.
С т а л и н: – Седьмого будет лучше, чем восьмого. Мы приветствуем и разрешаем судить их по всей строгости. Всё. До свидания.
Ж у к о в: – Будьте здоровы»[110].
Разговор весьма характерный. Во-первых, он свидетельствует о том, что, по всей вероятности, в штабах существовали мнения, которые радикально отличались от намерения Жукова решительно продолжать атаковать противника и ликвидировать Ельнинский плацдарм. Во-вторых, Жуков, видимо, уже более или менее отчётливо понимая и принимая свою миссию при Верховном Главнокомандующем, терпеливо и с глубоким знанием дела обучал его тому, что Верховный Главнокомандующий должен знать. В-третьих, Жуков мягко уходит от опасной идеи распыления сил. Но Сталин чувствует, что настаивать бессмысленно, что жуковское «нечем, нечем» – это та последняя позиция, которую тот будет защищать до конца.
В разговоре Сталин упомянул 211-ю стрелковую дивизию полковника И. Я. Фурсина. Во время боёв дивизия не выдержала ночной контратаки противника и побежала. Бег превратился в панику. Фланг соседней 149-й стрелковой дивизии оказался открытым. Немцы воспользовались этим, ударили во фланг 149-й стрелковой дивизии и смяли её полки. О прорыве на стыке дивизий 43-й армии Жукову доложили в тот момент, когда он по приказу Верховного собирался выехать в Москву. Он сразу же приказал соединить его с приёмной Сталина. Сохранилась стенограмма этого короткого разговора с секретарём Сталина Поскрёбышевым. Она датирована 1 сентября 1941 года.
«Ж у к о в: – Здравствуйте, товарищ Поскрёбышев. Только что сейчас получил неприятные сведения о Двести одиннадцатой дивизии, действовавшей на Рославль. Она, эта дивизия, поддавшись ночной панике, отскочила назад километров на три – шесть и создала этим отскоком невыгодное положение для другой стрелковой дивизии – для 149-й. Ввиду сложности обстановки я хотел бы ночью выехать на участок Двести одиннадцатой дивизии и там навести порядок и прибрать кого следует к рукам, поэтому я просил бы, если только можно, отложить мой приезд, если нельзя его отложить, я могу через пятнадцать минут выехать».