Цена «отвлекающих» ударов была огромна. Как считает ряд историков, задача того не стоила. Но Сталинград окупил всё.
В начале января Жуков был уже в районе Ленинграда.
В Москве удалось побыть всего несколько часов. Встретился, переговорил с Верховным и – в путь. Домой заехать не успел. Александре Диевне нарочным передал короткое письмо, написанное тут же, в приёмной у Поскрёбышева:
«8 января 1943 года.
Милый Шурик!
Какая неудача! Хотел я к тебе заскочить на 30–40 минут, но, увы, ты оказалась в театре. Ты, конечно, скажешь, что виноват я – не предупредил тебя о своём намерении. Так получилось, что задержался с передачей поезда с одной дороги на другую. Но что делать? Разделим вину пополам.
Как твоё самочувствие? Я пока ничего. Здоров. Кроме проклятого сустава. Он всё-таки меня угнетает. По возможности стараюсь лечить соляными ваннами и тепловыми лучами.
Ну, вот пока и всё…
Твой Жорж».
Письмо весьма сдержанное. Никаких проявлений чувств.
«Проклятый сустав» Жукову в это время лечила младший лейтенант медицинской службы Лидия Захарова. А вот что за «тепловые лучи», непонятно. Солнце в январе холодное…
Верховный на этот раз послал Жукова под Ленинград – проводить операцию «Искра», целью которой было соединение войск Ленинградского и Волховского фронтов и создание сухопутного коридора между осаждённым Ленинградом и Большой землёй.
Спецпоезд, на котором Жуков отбыл на север, состоял из бронированного салон-вагона, нескольких вагонов охраны, связи и вагона, который занимала обслуга и водители. Кроме того, был вагон-гараж на две машины. Всего пять. Спереди и сзади были прицеплены платформы с бронеплощадками – 37-миллиметровыми зенитными орудиями и счетверёнными пулемётными установками. Весь состав был закамуфлирован «под зиму».
Г. К. Жуков в Ленинграде. 20 января 1943 г.
[РИА «Новости»]
Прибыв к месту назначения, Жуков выслушал доклад штаба Волховского фронта. Остаток ночи просидел над картами и донесениями разведки. Утром 11 января позвонил Сталину и доложил: в дивизиях, которым предстоит наступать, слишком мало танков и артиллерии, кроме того, слабо отработано взаимодействие не только на стыках армий, но и на стыках дивизий и полков.
Наступление отменить было уже нельзя. Пошли вперёд так. Артиллерия не смогла как следует подавить огневые точки, не разрушила оборону противника. Танки действовали в отрыве от пехоты. В итоге – провал.
Из донесения Жукова Сталину: «Основной недостаток в организации прорыва 2-й ударной армии – неправильно спланированная методика артиллерийской подготовки. Больше времени отводилось на всякого рода огневые налёты и меньше времени на методическую прицельную стрельбу по огневым точкам».
Вскоре атаку повторили. Готовили её уже по методике Жукова.
Из «Воспоминаний и размышлений»: «Не скрою, в то утро мы волновались. Но вот началась операция. И словно гора свалилась с плеч! Нам стало ясно, что враг не знает, какими силами мы располагаем, и что время нанесения нашего мощного удара оказалось для него неожиданным».
Главный маршал авиации Голованов подметил одну характерную черту полководческого дара Жукова: «Есть люди, которые по ходу развивающихся событий на поле боя почти безошибочно могут сказать, будет успех или не будет. К таким людям, по моим личным наблюдениям, относился и Жуков».
Восемнадцатого января 1943 года войска двух фронтов сомкнулись. «Я увидел, с какой радостью бросились навстречу друг другу бойцы фронтов, прорвавших блокаду, – писал маршал. – Не обращая внимания на артиллерийский обстрел противника со стороны Синявинских высот, солдаты по-братски, крепко обнимали друг друга. Это была воистину выстраданная радость!»
В тот же день последовал указ Президиума Верховного Совета СССР о присвоении Г. К. Жукову воинского звания Маршал Советского Союза.
Примерно через месяц маршальское звание было присвоено и начальнику Генерального штаба Василевскому.
Однажды Сталин, заведя разговор о том, кто из великих русских полководцев, Суворов и Кутузов, искуснее, а стало быть, более велик и значим для истории, вдруг сказал: «Если бы можно было распоряжаться личными качествами людей, я бы сложил качества Василевского и Жукова вместе и поделил бы между ними пополам».
Глава шестнадцатая. На огненной дуге
Война есть война. И на ней, как любил повторять Жуков, расчёт с просчётом по соседним тропинкам ходят…
Немцы были сильно угнетены столь масштабной и почти непоправимой неудачей под Сталинградом. Им хотелось скорого реванша. И Манштейн добыл для фюрера пусть ограниченную, но всё же победу, которая на какое-то время скрасила мрачную атмосферу, царившую на Восточном фронте после кошмарной сталинградской зимы. Группа армий «Юг» провела успешный контрудар и отбила у Красной армии Харьков. Потом Белгород. Но, как вскоре оказалось, ненадолго.
Основные события, в которых скрестят свои шпаги два талантливейших полководца Второй мировой войны – Жуков и Манштейн, – были ещё впереди. Но прелюдия уже звучала рокотом моторов танков новых типов, которые подходили к районам сосредоточения, накапливаясь там в дивизии и корпуса, и которые, как предполагал Гитлер, наконец должны были «сокрушить оборону русских».
В оперативном приказе войскам Гитлер сгруппировал задачи и мероприятия по обеспечению новой операции: «…я решил: как только позволят погодные условия, провести в качестве наступательного удара этого года операцию «Цитадель».
…данному наступлению придаётся особое значение. Необходимо осуществить его быстро и с большой пробивной силой. Оно должно передать инициативу на эту весну и лето в наши руки.
В связи с этим все приготовления осуществлять с величайшей осмотрительностью и энергичностью. На всех главных направлениях использовать лучшие соединения, лучшее оружие, лучших командиров, большое количество боеприпасов. Каждый командир, каждый рядовой обязан проникнуться пониманием решающего значения этого наступления. Победа под Курском должна послужить факелом для всего мира.
…Цель наступления посредством массированного, беспощадно и быстро проведённого каждой из атакующих армий наступательного удара из района Белгорода и южнее Орла окружить находящиеся в районе Курска силы противника и концентрированным наступлением уничтожить их»[155].
Советская разведка в годы войны работала хорошо. Уже 12 апреля Сталин читал переведённый с немецкого текст директивы № 6 «О плане операции «Цитадель» немецкого Верховного командования»[156]. Документ даже ещё не имел подписи Гитлера. Гитлер в эти дни тоже внимательно изучал план своих генералов. Подпишет его через три дня.
Жуков отбыл в район Курска ещё 18 марта.
Генерал-адъютант Минюк о той поездке вспоминал: «Для него (имеется в виду спецпоезд. – С. М.) не зажигался запретный красный свет даже перед крупными станциями городов – всё зелёный и зелёный. Мы чем-то напоминали пожарных, спешащих отвратить случившуюся беду. И это было именно так…»
На одной из станций поезд замедлил ход и откочевал на запасной путь. Кругом руины станционных построек после недавнего авианалёта. Машины быстро выгрузили. Состав начали маскировать.
Офицер, прибывший из штаба Воронежского фронта, передал Жукову карту с нанесёнными на неё позициями своих войск и войск противника:
– На последний час, товарищ Маршал Советского Союза.
Жуков сориентировался по карте, уточнил место расположения штаба фронта и сказал:
– В штаб – потом. А сейчас – к фронту. – И, натягивая фуражку на глаза, кивнул офицеру связи: – А почему руки дрожат?
– Штаб фронта в другой стороне, – ответил офицер. – А там… куда вы хотите ехать… Оттуда, по только что поступившим сведениям разведки, наступает танковый корпус СС.
– И что – страшно? – Жуков посмотрел в глаза офицеру.
Тот ничего не ответил. Дрожь его немного успокоилась.
Жуков сел на переднее сиденье «хорьха» и повторил:
– К фронту.
Дорога была разбитой. Машину швыряло по раскисшим колеям. Жуков торопил водителя.
Из воспоминаний Александра Бучина: «…ожила полузабытая картина ближнего тыла отступающей армии. Жуков с окаменевшим лицом смотрел на мчавшиеся навстречу грузовики, набитые солдатами, ездовых, беспощадно нахлёстывавших лошадей, и тянувшиеся по обочинам группы солдат в грязи с головы до ног. Правда, почти все с оружием. Георгий Константинович бросил по поводу этого одобрительную реплику. И замолчал, следя за маршрутом по карте.
Нас не остановили даже попадавшиеся время от времени немецкие самолёты, обстреливавшие дорогу. Конец путешествия пришёл внезапно – раздались гулкие выстрелы танковых пушек. Просвистели болванки. Задний ход, разворот – и назад, в Обоянь. Несколько снарядов подняли фонтаны грязи. Немецких танков мы так и не увидели, но они были близко – на расстоянии прямого выстрела. Если бы мы ехали по-прежнему, то через минуту-другую вкатились бы в боевые порядки авангарда танкового корпуса СС. Потом выяснилось, что на карте, вручённой маршалу, был неверно нанесён передний край – указан рубеж, с которого наши войска уже отступили.
В деревне под Обоянью Жуков прошёл в здание, где находился штаб Воронежского фронта. Мы, оставшиеся на улице, стали свидетелями того, как готовились драпать штабные. Для меня, проведшего более полутора лет рядом с Жуковым, картина совершенно нереальная. Офицеры-штабисты поспешно кидали на машины какие-то ящики, связисты сматывали провода. Крики, шум, ругань».
Увидев суету сборов, сильно смахивавшую на начало паники, Жуков надвинул фуражку «на половину носа» и потребовал командующего войсками Воронежского фронта доложить обстановку. Голикова он знал и по предвоенной работе, и по московской кампании, когда тот неудачно командовал левофланговой 10-й армией Западного фронта, самой мощной. Тогда, под Москвой, во время наступления Голиков всё время опаздывал и пропускал контрудары отступающего врага. Ничего хорошего Жуков не ждал от него и сейчас. Выслушал доклад и обратился к члену Военного совета Хрущёву. Тот и вовсе в конкретной обстановке «плавал».