Холин довез Пашку до дому и с улицы позвонил в итальянский «Банко ди Бари» сеньору Мадзони. Мадзони проурчал в трубку:
— Иф ю вонт…[1]
Холин расценил эти слова, как приглашение заехать.
Мадзони принял Холина в офисе, обставленном неструганной мебелью, многочисленными креслами с никелированными частями и огромным низким столом для совещаний, с поверхностью, напоминающей полированный агат.
— Бон джорно! — Мадзони пошел навстречу, раскинув руки, сели, Мадзони вынул минеральную, зная, что Холин за рулем, раскрыл коробку киви в шоколаде, сказал на достаточно приличном русском:
— Слушаю.
Холин выпил воды, погладил никелированный подлокотник, собрался с духом:
— Из Москвы приехал один человек… — издалека начал Холин.
— Я знаю, — улыбаясь, прервал Мадзони и принялся сыпать извинениями.
— Отделению моего банка… здесь в Цюрихе предстоит проверка… похоже… — вздохнул, — глубокая проверка.
Мадзони сцепил пальцы, оперся о колено, поворачиваясь в такт словам Холина.
— Нам понадобятся деньги… перекрутиться на время проверки… как только человек из Москвы уедет, мы тут же переведем эти деньги обратно.
— Это сотни тысяч? — уточнил Мадзони.
— Нет.
— Миллионы?
— Нет! — Холин выдохнул. — Сотни миллионов.
— Франков? — надежда в голосе Мадзони угасла.
— Долларов! — выпалил Холин и замолчал, он сказал все, что хотел, остальное всецело зависело от похожего на античного бога с загорелым лицом и синими глазами мужчины в великолепно скроенном костюме.
— Конкретно, сколько? — Мадзони дотронулся до шелкового платка в наружном кармашке.
— Триста! — Холин просил с запасом, хватило бы и двухсот, но… с напряжением.
Мадзони не вчера занялся банковской деятельностью:
— Это с запасом?
— Небольшим, — подтвердил Холин.
— Срок? — Мадзони не сводил глаз с начищенных носков черных ботинок.
— Неделя, не более.
— Я подумаю. — Итальянский банкир встал, поднял жалюзи на широченном окне: вдали смутно виднелись горы, вьющиеся по склонам трассы в огнях, гладь озера, мрачно поблескивающая в темноте.
— Оговоренную сумму необходимо перевести на мои счета не позже чем через сутки.
— Это трудно. — Глаза Мадзони превратились в два синих кусочка льда. — Слишком велика цифра, я не принимаю единолично таких решений, мне нужно посоветоваться с правлением и весомыми вкладчиками.
Холин знал, что Мадзони лжет, просто набивает цену. Он смолчал — в его положении не выбирают.
Мадзони перелистал небольшую книжечку в кожаном переплете, сделал несколько пометок. Отложил поминальник, пробормотал:
— Brigandi[2], - залпом осушил стакан воды.
— Кто? — уточнил Холин, впрочем хорошо понимая о ком идет речь и лишь стараясь поддерживать беседу.
— Ваши… наверху… — любезно пояснил Мадзони, в его глазах сверкнули голубые искры. Холин не мог себе ответить: это гнев или издевка, предпочел не вдаваться в подробности.
— Что потребуется взамен? — тихо и даже пригнувшись к столу, спросил Холин.
— Ничего. — Мадзони подумал и добавил. — Я или помогу… или нет… если не смогу, — развел руками в жесте покаяния.
Итальянский банкир проводил Холина до дверей офиса, замер, глядя в спину спускающемуся по лестнице русскому. Холин слышал — или показалось? как, стоя в проеме дверей, Мадзони бормотал:
— Brigandi!.. Proprio[3] brigandi!..
Стрелки часов показывали без трех минут восемь. Из отеля вышел Чугунов, снял очки, протер замшевым лоскутом. Водрузил очки на переносицу: в поле зрения попала очаровательная мулатка с золотистым псом — скорее всего, голден ретривер — на поводке с щадящим ошейником.
Без одной минуты восемь подъехал Холин, раскрыл, склонившись в бок, правую переднюю дверцу сияющей «BMW». Чугунов сел, поправляя полы длинного плаща, кивнул:
— Добрый день.
— Добрый день.
Холин плавно тронул с места, решив заранее не ввязываться в разговоры, надеясь, что утренние улицы центра Цюриха — бесспорно притягательные для глаза — интересуют гостя.
Против ожиданий Чугунов снова занялся очками, выказав полнейшее равнодушие к улицам, домам, витринам и их содержимому. Ревизор дышал на стекла и протирал, протирал и дышал, серьезность этого пустячного занятия казалось столь подлинной, что Холин не сдержал улыбки: так и стекла до дыр протрутся.
Чугунов упрятал замшевый лоскут в карман, очки в футляр, неожиданно заметил, похлопывая по карману с лоскутом:
— Знаете сколько лет этому клочку замши?
— Представления не имею, — искренне признался Холин.
— С институтской скамьи пользую, — не стал томить Чугунов и Холину показалось, что ревизор намекал:…сам думай, что я за человек, если замшевая тряпица служит мне сто лет.
Поигрывая концом шарфа, Чугунов кажется решил «показать зубы»:
— У вас большая недостача?..
Холин непроизвольно нажал на тормоз, машина дернулась, Чугунова резко потащило вперед — удержал ремень.
— Полегче, — миролюбиво предложил ревизор.
— Показалось, что переключился светофор, — соврал Холин, сосредоточенно соображая, что ответить: если Мадзони подведет, то лучше не лгать, если поможет, то трепаться «на голубом глазу».
Казалось, Чугунов забыл о своем вопросе, он ворочался в кресле, менял натяжение ремня, поправлял подголовник и в конце бесплодных поисков абсолютного комфорта еще раз протер очки, как видно, в утешение.
Чугунов снова ожил:
— Расскажите о вашем заместителе…
— Что именно? — уточнил Холин.
— Вы понимаете что, — упирался Чугунов.
Холин не слишком лучезарно рассмеялся:
— Поверьте… не понимаю… обычный мужик… не сизиф, но аккуратен в работе… не теряет бумаг… — подумал, добавил, — и головы не теряет, даже если примет на грудь…
— Вы совершенно разные, — прервал Чугунов.
Холин смолчал, не ухватывая, куда клонит ревизор и более всего опасаясь повторного вопроса о недостаче.
В это же время Цулко, заспанный, с отечной мордой, колдовал над бумагами в офисе советского банка. Пашка перебирал папки вырывал одиночные листы, рвал и отправлял в корзину, отдельно просматривал сшитые телексы и неугодные бумажки пачками летели в машину, размельчающую ненужные документы.
В комнату заглянула промытая до прозрачности девушка, спросила с акцентом:
— Я вам не нужна?
Пашка резко обернулся, пытаясь мощной спиной прикрыть ворох на столе:
— Нет… нет… нет!.. — с раздражением выкрикнул Цулко, и мордашка с изумленными глазами скрылась.
Часы показывали восемь, судя по пустой кофейной чашке и пепельнице, полной окурков, Пашка засел в офисе давно — может, бодрствовал всю ночь…
Бумаг не убавлялось, и Пашка надеялся, что Холин не подведет с вариантом прикрытия…
Чугунов снова возился с пристяжным ремнем. Машина несколько раз дернулась, мотор зачихал. Холин недоуменно взирал на приборную доску, рука водителя скользнула под панель… мотор по-прежнему чихал.
— Не понимаю… — с досадой выдохнул банкир и припарковал машину к бордюру, как раз вблизи знака, запрещающего не только стоянку, но даже остановку.
К машине направился полицейский. Холин выбрался из кабины. Изобразил недоумение, ткнул в капот с вопросом в глазах. Регулировщик улыбнулся, показал жезлом на столбик с трубкой аварийного вызова, Холин что-то объяснил полицейскому, тот пожал плечами, еще взмах — на сей раз жезл уперся в обычный уличный таксофон, Холин благодарно кивнул.
Чугунов наблюдал за суетой сквозь лобовое стекло и без единого помутнения очки.
Холин подошел к телефону, опустил монету:
— Сеньора Мадзони… нет?.. — и нажал на рычаг. Снова опустил монету и набрал номер:
— Сеньор Мадзони… извините… не надеялся, что вы в такую рань на работе… Относительно вчерашней просьбы?.. — не скрывая напряжения, переспросил. — Только в течение дня… грациа… Буду звонить…
Русский вернулся в машину. Чугунов рассматривал проспекты, свернул один в трубочку, постучал по колену:
— Наш Евробанк в Париже… клоака!
Холин попытался возразить:
— Ну отчего же?
— Я проверял его в прошлом году… послали по недосмотру.
— И что же? — Холин нервно барабанил пальцами по рулю, будто прикидывая, что же делать с машиной и слушая вполуха.
— Да, ничего… — Чугунов отстегнул ремень… — Уголовщина! Но… не подкопаешься, там заправляет Пономарев… то ли сын, то ли зять партийного академика… Бэ Пономарева — отца родного братских партий… кандидат в члены пэбэ… там забетонировано наглухо, танком не прошибешь…
— Зачем вы мне это рассказываете? — нервы подводили банкира.
— Зачем? — Чугунов постукивал свернутым в трубочку проспектом по костлявому колену. — Вы — Холин. Так? Не Пономарев?.. Согласны. Вот и вся разница.
— Вы меня пугаете? — голос Холина едва не сорвался.
— Я? Вас?.. Упаси Господь… просто излагаю факты… каждый подтвердит, что Холин, это Холин, а Пономарев соответственно… — Чугунов швырнул проспект на сиденье. — Долго нам еще прохлаждаться?
Банкир пожал плечами, после выпада с Пономаревым становилось очевидно: Пашка прав, и выход всего один, хоть и крайне нежелательный…
Холин выбрался из машины, открыл капот, нырнул в переплетение патрубков, шлангов, проводов, свитых в жгуты: несколько раз садился за руль — мотор не поддавал признаков жизни.
— Может на автобусе… или возьмем такси? — предложил Чугунов.
Холин отверг предложение:
— Видите ли… если аварийка отбуксирует машину, то счет вкатят о-го-го… не хочется выбрасывать деньги на ветер…
— Не из своего же кармана, — философски заметил Чугунов. — Банк оплатит…
Холин уже «перегрелся» за это утро: раннее вставание, лис Мадзони, хитро…пый Чугунов, инсценировка поломки машины и… главное, густеющая на глазах опасность благополучию. Эдгар Николаевич впал в смехотворный пафос компропаганды, наивно детски и неприкрыто дурацкий: