— Слушаю вас, — Седой разлил воду по фужерам.
Холин отхлебнул:
— Цулко полностью доверяет вам…
— Слушаю, — бесстрастно подстегнул Седой.
— К нам в Цюрих приезжал человек и…
— Я все знаю… что случилось, как и почему. У вас проблемы с женой? Я тут кое-что придумал. — Седой с интересом взирал, как официант расставил четыре стальные плошки с пельменями и разлил вино.
Выпили. Седой и Холин склонились к середине стола. Седой долго говорил. Холин слушал. Оба время от времени прикладывались к бокалам.
В ресторанный зал входила разношерстная публика от нечесанных юнцов с размалеванными девицами до вышколенных дипломатов.
Появился капитан Борис Иванович, протянул пачку сигарет Седому и Холину. Холин отказался. Седой взял: капитан и Седой обменялись дружескими улыбками.
В конце неспешной беседы Седой осведомился:
— Неплохо?
Холин сжал ножку бокала:
— Мне никогда б не пришло в голову…
— У каждого своя профессия! — рассмеялся Седой.
Холин сослался на занятость — попытался расплатиться, Седой пресек попытки. Холин ушел. Седой продолжил трапезу. Несколько раз к нему за стол присаживался капитан Борис Иванович, и оба заразительно смеялись.
В Париж летели втроем: Черкащенко, Марь Пална и Ребров. Самолет взлетел, Мастодонт направился в туалет, Марь Пална, сидевшая в центре между двумя мужчинами привычно не утерпела:
— Кто ж за тобой стоит, Ребров?
— Никто. — Ребров вспоминал приключения в сердце Азии и не верил.
— Так не бывает! — наставительно заключила Марь Пална. — Скрытник великий!
Вернулся Мастодонт, тяжело опустился в авиационное кресло. Марь Пална вмиг примолкла.
Сели у де Голя, быстро добрались до города на серостальном «ситроене», присланном администрацией Евробанка. Разместились в отеле. Мастодонт остался в номере отдыхать, Реброва и Марь Палну послали в Евробанк готовить документы. Вез шофер-француз ни слова не понимающий по-русски.
Ушлая Марь Пална, за возможность поерничать не пожалеющая родную мать, нашептывала на ухо Реброву:
— Раньше большевички тащили младших братьев из Коминтерна на склады, в запасники музеев, раздавали добро дворян, купцов — все что награбили… это в двадцатых… крали у одних — плохих, и передавали другим — хорошим. Антиквариат, бриллианты, николаевские десятки мешками… Эйфелева башня?! — Марь Пална быстро утеряла интерес к символу галльской столицы. — После войны насоздавали народных банков… открыли отделения совковые в Швейцарии, ФРГ, Иране, Люксембурге, Австралии… Евробанк, между прочим, основали русские эмигранты, жертвы красного террора… потом проморгали или сознательно отдали своим мучителям. В Евробанке нашенском пасутся все посольства соцдрузей, вся грибница Жорика Марше — куча организаций: женские, молодежные, профсоюзные, пионерские, спортивные… Тьма нахлебников… Отделения всеобщей конфедерации труда, включающие — не поверишь! — работающих на французскую «оборонку».
— Не понимаю, почему 99.7 процента капитала принадлежат Госбанку и Внешторгбанку, а не все сто? — Ребров хотел показать, что и он не лыком, тоже готовился к набегу на Париж. — Кокетство?..
Марь Пална не только для подоконников годилась, но и дело знала:
— По французским законам на территории страны банк может возглавлять только подданный Франции. Вот эти косметические 0.3 процента принадлежат местным коммунистам, и во главе банка — для отмазки! — француз.
Приехали, прошли в офис Евробанка. Ребров запросил бумаги для Мастодонта. Расторопные клерки быстро завалили стол папками, Марь Пална потребовала кофе, выпила две чашки, выкурила сигарету и сообщила Реброву:
— Я шефа ждать не буду… пройдусь по магазинам… через пару часов ждите. — И исчезла, обворожительная, таинственная, на взгляд непосвященных, неприступная.
Мастодонт вошел по-хозяйски, выгнал из кабинета посторонних, оглядел Реброва, корпевшего на ворохом бумаг:
— Ну что?
— Разбираюсь, — сообщил Ребров.
— Давай, давай… — тоном Мастодонт показал, что все эти бумаги ему совершенно безразличны.
— Не понимаю, — поделился Ребров.
— Чего? — без одобрения, скрывая усталость уточнил Мастодонт.
Ребров протянул несколько бумаг — колонки цифр напротив чреды фамилий, как выплатная ведомость:
— Фамилии только испанские и выплаты приблизительно одинаковые, похоже зарплата. Откуда столько испанцев, и за что мы им платим?
Мастодонт лениво подцепил листок, пробежал сверху вниз отшвырнул:
— Яснее ясного… Зарплата… только не испанцам. Кубинцам! Содержим экспедиционный корпус в Анголе… полностью. А ты как хотел? Тоже люди… жрать-пить должны, опять же бабы… домой перевести… набегает…
— Но почему деньги наши, если Кастро послал? — Не утерпел Ребров и различил в глазах Мастодонта неодобрение.
— Почему, почему?.. Где бы мне «Беломора» достать? — поплакался предправления, но все же ответил. — Почему, говоришь? Да потому что у Феди ж… голая. Мы за все платим! И за всех! Думаешь, нас поддерживают за то, что мы такие хорошие? За поддержку заплачено, еще как! Все друзья куплены! Без конца снуют гонцы, осведомляются все ли в порядке у наших ставленников? Не пособить ли деньжатами?.. А где взять… на всех? злость полыхнула в глазах Мастодонта, приблизился к окну: внизу пестрел крышами, разновысокими зданиями, зеленел скверами, голубел лентой реки знаменитый город. — Вон! Смотри! Дома в престижных районах. Живут буржуа, им и в голову не приходит, что приобретение участков под застройку, возведение домов — все финансировалось из Кремля, и живут господа-парижане в наших квартирах.
— Но есть же законы… можно проследить, откуда деньги… — возразил Ребров.
— Проследи!.. Где ж мой «беломор», мать его?!. — Мастодонт, закурил из пачки на столе. — Игры… Даем в долг, под смехотворный процент и… никогда не требуем назад. Сплошь подарки! Или скупим на корню тираж никому не нужной газетенки да еще по десятикратной цене… А как, ты думаешь, кормятся компартии в странах, где их, кроме как придурками, никто не признает? Займы, кредиты, разовые дотации — все гонорар за верную службу. Курьеры кремлевские так и скачут туда-обратно, развозят «зеленые»… а уж способов отмывки — сотни. Один праздник газеты «Юманите» чего стоит! Сколько собрали на празднике? Парижане, может, и ста тысяч пожалели, а наорут, мол собрали сто миллионов! Проверь. Вспотеешь!
— Сицилийская мафия… — Ребров отодвинул от себя бумаги.
— Этого я не люблю!.. — поморщился Мастодонт. — Когда ярлыки клеют… Запуталось все, не распутаешь…
— А вы не боитесь говорить все это? — Ребров красноречиво обвел глазами стены, имеющие уши.
— Не боюсь! — Мастодонт хлопнул по столу. — Штуковина у меня есть отменная, — ткнул в толстый «атташе-кейс». — И вообще, не боюсь… Мастодонт поднял руку открытой ладонью вверх будто клялся. — Наше дело не правое, но… мы победим. — И любезно разъяснил. — Не правое — факт, но… победим, тоже факт. Слишком много денег — раз, и людей даже за говно не считаем — два. Это сила! — Мастодонт поднялся, приказал Реброву. Подготовь акты ревизии и прочую требуху — все подмахну. И не копай, тяжелее жить будет.
Вошла Марь Пална, притворно повинилась:
— Задержалась чуть, Тихнстепаныч, магазины…
— О! — оживился Мастодонт, мне тоже кое-что потребно. Поехали! Устрою знакомство с Парижем! Как я перепахал этот городишко, так врядли кто…
Серостальной «ситроен» медленно многопушечным дредноутом отвалил от входа в Евробанк.
Мадзони и Цулко беседовали в офисе итальянского банкира.
— Жаль, что сеньор Холин так стремительно покинул нас. — Мадзони вертел никелированную телескопическую указку. — Надеюсь, это не меняет наших планов?
— Нет… — Пашка, конечно же, тискал стакан, — но… вместо Холина приедет другой.
— Ну и что? — Мадзони не хотел преувеличивать возможные трудности. Мы и с ним договоримся? Разве нет?..
В соседней комнате на диване, плечом к плечу, как воробьи на жердочке, смирно устроились два молодых человека — уже других! — с мотоциклетными шлемами на коленях. Мадзони рассеянно посмотрел на юношей, сокрушенно покачал головой, доверительно сообщил Цулко:
— Ну и женщины в России…
Мадзони, в шелковом пиджаке от Сен-Лорана и с шейным платком Риччи, ироничный и уверенный в себе, проводил Цулко до дверей:
— У вас страсть давать названия сделкам… нашу окрестим «голден вэй — золотой путь»! — обменялись рукопожатиями. Мадзони, не отрываясь смотрел в спину спускающемуся Цулко, как недавно Холину и напевал излюбленное: «…que sera sera». Итальянец развернулся, вошел в комнату с диваном — оба юноши вскочили, как по команде, прижав шлемы к груди.
— Brigandi! — Мадзони дружески потрепал парней.
Ребров прилетел в Цюрих вскоре после встречи Цулко и Мадзони. В аэропорту сразу попал в объятия Пашки Цулко, который усадил нового начальника в машину, домчал до дома, где жил Холин, провел в холинскую квартиру с прежней же мебелью, но уже без личных вещей «погоревшей» четы. Внесли вещи, Пашка провел Реброва по комнатам, наконец уселись в белой гостиной. Пашке не терпелось выпить, благо остались еще бутылки Холина, он притащил с кухни стаканы:
— Не возражаете?..
Ребров кивнул, выпили, спросил:
— Что тут у вас?
— Все в порядке… — Пашка замялся, подумал и… решил сразу взять быка за рога, — готовлю… выгодную сделку с золотом…
— Выгодную кому? — Ребров уже немало слышал о нравах совчиновников, и их представлениях о выгоде.
— Нашей стороне, — не моргнув, сообщил Пашка, в глубине души надеясь, что если вновь прибывший — лопух, то и все сорок процентов отойдут в пользу Цулко.
Ребров разжевал соленую соломинку:
— Помните? Что Россия?.. Воруют-с!
Пашка располагающе рассмеялся.
Ребров неуловимо походил на Чугунова и даже предложил тоже самое:
— Завтра начнем с баланса…
Пашка кивнул.
Ребров подхватил ломтик сыра, посмотрел на просвет:
— Кто покупает золото?
— Весьма почтенная — не старая, но проверенная — фирма. За ней стоят близкие нам организации…