Увидеть пистолет грабитель никак не рассчитывал, выронил заточку еще до глухого холинского — «Брось!».
Хозяин квартиры, не приближаясь, стволом показал «газовщику», чтобы тот вернулся в гостиную: сели в торцах длинного, овальной формы, румынского стола. Холин оглядывал застекление шкафов, пытаясь определить, что украдено. «Газовщик» без понуканий сунул красноватую ручищу в холщевый зев торбы и стал выкладывать на ковер: три портсигара один за другим, ножи для фруктов, овчинниковский половник с цветной эмалью, сияющий губкинский сливочник, канделябр на пять свечей…
Торба опустела, парень бросил бесполезный мешок у подошв кроссовок никак не менее сорок шестого размера и, не слишком надеясь на благоприятный исход, попросил:
— Отпусти, мужик!
Холин переложил пистолет из правой в левую, размял затекшие пальцы и не произнес ни слова.
— Отпусти! — взмолился грабитель.
Холин молчал, неожиданно кивнул на дверцу бара:
— Возьми коньяка! Налей себе!
Парень покорно открыл бар, набулькал полстакана, выпил.
— Еще! — приказал Холин, угрожая пистолетом. Парень выпил еще.
— Захорошело? — Холин снова переложил пистолет в правую.
— Отпусти, мужик! — чуть заплетающимся языком, глухо взмолился грабитель. Хозяин молчал.
— Я вышел только три месяца… представь, мне двадцать четыре… с четырнадцати в зоне… а до этого детдом хуже зоны… я на свободе всего три месяца последние… да еще полгода набежит, если все сложить… — Из глаз парня показались слезы.
— Пей еще! — грубо приказал Холин, и подкрепил приказ пистолетом. «Газовщик» осилил еще полстакана, и хмельные слезы потекли обильнее.
— Милицию чего не вызываешь? — Вдруг вскинулся грабитель.
— Куда спешить?.. — Холин до сих пор не мог поверить, что выполняет план Седого, и что план этот срабатывает безукоризненно.
Холин время от времени поглядывал на бронзовые часы. Грабитель уткнул лицо в сцепленные розовато-морковные лапищи: слезы капали как раз на четыре въевшиеся буквы татуировки КЕНТ не в силах смыть вечную мету.
Неожиданно Холин заговорил:
— Заточку подбери!
Грабитель покорно поднял с пола полированную, толщиной в две-три вязальные спицы, двадцатисантиметровую стальную иглу с шероховатой ручкой. Грабитель сжал деревянную ручку, на лбу его набухла пульсирующая голубая жила.
— Ты убивал? — Холин ощущал тепло рукоятки пистолета, и с этим теплом вливалась уверенность, что все в его непростой жизни образуется.
Грабитель, погруженный в собственные расчеты, трогал острие заточки загрубевшим указательным пальцем.
— Убивал? — повторил Холин. Грабитель вздрогнул, выронил заточку, нагнулся… резко поднял пику с полу, резко распрямился, и Холину показалось, что сейчас грабитель бросится на него:
— Ну, ну!.. — Холин вместе со стулом отодвинулся назад, угрожающе нацелил пистолет в лоб грабителю. — Спокойно малыш! — И добавил. — Выпей еще! Смотрю, нервы разгулялись. — Парень покорно выпил.
— Слушай. — Холин перешел к делу. — У тебя есть один выход. Всего один. Сейчас сюда заявится баба… заколешь ее, и я тебя выпущу… Все серебро заберешь… ограбление есть ограбление… никто тебя никогда не найдет и не будет искать. У нас, если сразу не взяли, потом… — Холин махнул рукой. — Ты на машине, как я понял?.. Ищи-свищи…
— Я не смогу, — глухо уронил парень, не выпуская заточку.
— Сможешь! — напирал Холин. — Захочешь жить — сможешь. А нет… сейчас вызову милицию и… восемь лет зоны, может и больше… а ты еще и не жил.
Парень с ожесточением замотал головой: только не зона!
Послышался звук открывающегося замка. В комнату вошла Ольга Холина и замерла. Муж кивнул незнакомому человеку, сжимающему тонкую как длинное шило иглу.
— Ну! — Холин направил пистолет. Парень поднялся и замер.
— Ну! — выкрикнул Холин. Парень схватил лапищей Холину, притянул к себе, занес заточку и… замер.
— Ну! — проревел Холин и выстрелил «газовщику» в ногу, по линялой ткани расплылось бурое пятно. Крик парня слился с воплем жены… Заточка по самую рукоятку вошла в податливую плоть… Страх, коньяк, простреленная нога сделали свое дело. Парень отшатнулся от распластавшейся на ковре жертвы, опустился рядом, тупо глядя на кровь из раны.
Холин поднялся, швырнул парню торбу:
— Грузи серебро! Как договорились!
В глазах парня тенью мелькнули признательность и облегчение: свободен! Пусть и такой ценой.
Рука с голубым клеймом КЕНТ забрасывала в мешок серебро, портсигары, половник, сливочник… Когда пальцы «газовщика» ухватили канделябр, Холин выстрелил в голову. Парень рухнул на мешок с серебром…
Тут же Холин позвонил в милицию, возбужденно кричал:
— Приезжайте! Убийство!.. Дом 42, квартира 16.
Милиция прибыла мгновенно: капитан, следователь в штатском, еще какие-то люди.
Холин сидел на стуле, рядом пистолет:
— Прихожу… а он жену зарезал… и уже собирался уходить, а у меня пистолет в коридоре… и вот… — Холин возбужденно и путано пересказывал, что случилось, чем вовсе не насторожил милицию: напротив, грабитель пойман на месте преступления… на заточке его отпечатки… потерпевшему каяться не в чем… жуткая история, одно хорошо — розыск не понадобится. Все прозрачно…
— Одно не понятно… — капитан милиции с сожалением смотрел на молодую женщину на ковре. — Не сработала сигнализация… на пульте сказали, что код назван правильно… Откуда? Вы никому не говорили код?
— Что вы? — изумился Холин. — Может, жена?
— Жена… — вздохнул капитан. — У жены теперь ничего не узнаешь… Холин опустился на колени, дотронулся до позолоченного брелка на поясе жены, буквы плясали — que sera sera…
По пустынному бульвару от Тверской вниз шли Седой и Холин. Седой с неизменным кофром. Черная «Волга» с красной мигалкой, отпущенная на время прогулки, тихо прошелестела вдоль бульвара и замерла, поджидая хозяина в переулке у церкви, где венчался Пушкин.
Седой сосредоточенно смотрел под ноги:
— У нас всегда есть такие… про запас, избить кого, грабануть для острастки… работаем в тесном контакте с эмвэдэ… «газовщика» сначала вербанули менты, а уж потом наши… оказывал разовые услуги и вдруг… закобенился… дружкам даже признался, что хочет порвать с нами, выдать прессе наши приколы… дружки, само собой, к нам… Кому приятно, когда на добро злом отвечают? Нашими молитвами раньше времени расконвоировали. Зарвался парень. Ну мы ему подбросили через «людей вне подозрений» — по его представлениям — наколку на «легкую» квартиру…
Остальное вы знаете… Вам помог… ну и нам… баба с возу, кобыле легче. — Седой перехватил тяжелый кофр.
— Удачно с сигнализацией получилось. — Выдохнул Холин. — А то б все сорвалось… наехала б милиция до срока.
Седой улыбнулся:
— Молодой… хорошая память… всего две цифры… У нас срывается редко… случается, конечно, все же люди, но… как исключение.
Холин нервно теребил перчатки, посматривал по сторонам, будто тихо идущих и мирно беседующих мужчин могли подслушать со стороны. Записи Холин не боялся, после истории с Мадзони на встречи всегда брал генератор стираний, такой же что отдарил предправления Черкащенко.
— А вы мне не слишком доверяете!.. — неожиданно заявил Седой.
— Почему? — Чуть уязвленно откликнулся Холин.
— У вас генератор стирания… чтоб я не записал нашу беседу. — Седой хохотнул. — А у меня вот, — показал приборчик не более авторучки с мигающим красным глазком, — штучка, сигнализирует, что у вас генератор.
— Извините, — не найдя ничего лучшего, буркнул Холин.
— Ничего… нормально. Каждый страхуется. — Седой собрался прощаться, замерли у памятника Тимирязеву. Навстречу шел худой человек с восточным лицом. Седой выждал, пока прохожий удалился. — Гогуа! Не узнали? Известный международник, наш человек… погорел в Вашингтоне. Вложил свою валюту в корпорацию, производящую «першинги». Это перебор! Такое не прощают. Но… все спустили на тормозах, слишком много знал о верхах — не убирать же каждого второго. Договорились… Забудьте обо этом. Ничего и не было. Даже я сам не смог бы вас «свинтить»… тот сказал этому, этот тому, ни бумажек, ни приказов… все расползается, разваливается. Да и зачем нам?
Холин не верил ни единому слову Седого. Дружески распрощались. Холин зашагал по Суворовскому вниз, мимо, будто подмигивая, пролетела черная «волга».
На террасе открытого кафе Ребров сидел с Леной Шестопаловой. Синяки еще не покинули лица Реброва, хотя тона бесформенных пятен стали приглушеннее, будто кожу Реброва, ранее размалеванную гуашью, теперь окрасили акварелью.
— А ты ничего… — Лена отпила из бокала.
— Ты тоже… ничего. — Ребров рассмеялся.
— Ничего лишнего не говоришь. — Шестопалова тряхнула золотой гривой и, не дождавшись ответа, заключила: — И правильно делаешь. Я сама себя боюсь. — Лена кивнула — бокал пуст, Ребров наполнил да краев, даже перелилось чуть на салфетку.
— Обожаю шампанское… — и мужиков. — Лена заглянула в глаза Реброву. — Ты уедешь, и у меня будет другой. Не обидно?.. Только без вранья!
— Отчего ж… — Ребров гладил ее руку, — обидно.
— Врешь ты все! — Лена рассмеялась. — Если б я исчезла навсегда… прямо сейчас… на глазах… ты б и не вспомнил. Никогда!
— Пожалуй, — не стал юлить Ребров.
— Именно это держит! — Раскрыла карты фрау-мадам-сеньора, давно освоив и полюбив игры в откровенность. — И еще! Ты всех настроил против себя. Совболото тебя не приняло. Гонору много. Все только и гадают: кто за тобой стоит?
— Я знаю в Москве женщину… редкостно хороша… с ума сходит, чтобы узнать: кто за мной стоит?..
Шестопалова поджала губы:
— Лучше меня?
— Совсем другая! — Ребров тоже отпил.
— Пошел к черту! — В притворном гневе выкрикнула Лена. — Учти, в совболоте и не такие тонули!
За столом, в охотничьем домике, сидели маршал авиации, Сановник, Мастодонт, Марь Пална, Седой и представитель братской партии. Прислуживали маршальские денщики. У стен густо синели вороненые стволы охотничьих ружей: у маршала трофейный «зауэр три кольца», у Мастодонта «уитэрби», у Сановника бельгийская двустволка-вертикалка. Представителю вручили тульское ружье, не раз выручавшее и других представителей и служившее подобно резиновой шапочке или плавкам напрокат в бассейне.