и мы.
- Бабы сейчас все знают, – возразил старик. – Их в больнице просвечивают и говорят, кто там у них, пацан или девчонка.
- Знают! – с презрением сказал карлик. – Что они там в больницах знают! Каким этот пацан вырастет – они знают? Может, убийцей?
- Это да. – Старик покивал. – Это правда, никто не знает. Про себя-то – и то не знаем. – Вздохнул. – Разве ж я думал когда, что буду пить одеколон?..
Карлик снова налил – выпили.
- А с бабами у тебя как? – спросил Сунбулов. – Со своими живешь или как все?
- С бабами… – Жорж помрачнел. – Запомни, фамилия: уроды не любят уродов.
Начинало темнеть, когда домой вернулась дочь Сунбулова – Лиза. Это была крупная темноволосая женщина тридцати восьми лет со сросшимися на переносье бровями, замогильным голосом и огромными бедрами, которые мешали ей при ходьбе. Последние несколько месяцев она работала в метро – возила в коляске безногого инвалида-побирушку, который рассказывал, что потерял ноги в Афганистане, хотя на самом деле отморозил их по пьянке на мусорной свалке, где квартировал три года. Лиза носила короткие юбки с разрезом сбоку, черные чулки с блестками и туфли без каблука, потому что никакой каблук не выдерживал ее веса. Она часто жаловалась отцу на мужчин, которые провожали ее хищными взглядами, увязывались за нею на ночной улице и приставали даже во дворе, но старик ей не верил: «Ты бы поменьше мечтала, а лучше б дала кому-нибудь с пользой, чтоб ребенка сделать».
Увидев в кухне настоящего лилипута, Лиза оторопела. Жорж тотчас вскочил, застегнул пиджак и вытянулся по-военному, заложив одну руку за спину, а другую прижав к сердцу.
- Позвольте представиться… – начал было он, но старик его перебил.
- Это Жорж, – сказал Сунбулов. – Имя такое – Жорж. Древний человек! С Христом в одном гробу ночевал! Мы тут с ним коньяки распиваем… Чего стоишь? Садись, выпьем!
Лиза молчала, глядя на розы.
- Это тебе, – сказал старик. – Ты только понюхай – настоящие. Да понюхай, не стесняйся! Это ж не говно, а розы!
- Это вам, – подтвердил Жорж с полупоклоном.
- Спасибо… о, господи! Что ж вы стоите? Садитесь…
- Извините, – внушительно возразил Жорж. – Какой же мужчина сядет, когда женщина стоит на ногах? Я, например, не сяду.
- А вот я еще как сяду! – Старик Сунбулов захохотал. – Посмотри на меня – я же сижу! Мужчина, а сижу! Или я кто, по-твоему, – пидорас, что ли?
Лиза от страха вспотела и торопливо втиснулась между холодильником и столом, где стояла табуретка. Когда она двигалась, ее толстые бедра, обтянутые черными чулками, громко шуршали.
Жорж тоже сел, не сводя с нее взгляда.
- Видала, какого жильца привел? – Старик поднял стакан. – Ну, за знакомство!
Лиза выпила коньяку и еще сильнее вспотела.
- Значит, вы у нас жить будете? – пролепетала она. – А где вы работаете?
- Он понедельниками торгует! – закричал старик. – Слышь, понедельниками! Воскресеньями не хочет торговать — понедельники ему подавай!
- Я служил в цирке, – сказал Жорж. – Жрец искусства. У нас был номер… я ходил по канату с девушкой на руках…
- Надо же! – сказала Лиза, осторожно откусывая от ломтя вареной колбасы, который она держала длинными ногтями. – Я тоже люблю цирк…
- Жрец! – обрадовался старик. – Это ж надо! А жрецам хорошо платят или как?
- По-разному, – сказал Жорж, глядя на Лизины коленки, обтянутые черными чулками с блестками. – Но я, знаете, ушел из цирка… душа болит… – Он приложил руку к груди. – Врачи сказали, что мне это вредно, вот я и ушел…
- Надо же… – Лиза прикрыла большой ладонью рот, чтобы поскорее и понезаметнее прожевать колбасу.
- Эти розы вам, – сказал карлик, глядя ей в глаза. – Вы так похожи на мою сестру, Лиза. Очень похожи.
- А она тоже в цирке работала?
- Работала. Но однажды она сорвалась с трапеции и разбилась. – Он достал из внутреннего кармана пиджака небольшую фотографию и протянул Лизе. – Ее звали Изольдой.
- Изольдой… Какая красивая! – с восхищением сказала Лиза. – Неужели насмерть?
Карлик вздохнул и закрыл глаза.
- Такая красивая – и умерла… И как же вы теперь?
- Жить-то надо, – сказал Жорж.
- Да, никуда не денешься, надо…
В прихожей зазвонил телефон. Лиза вжала живот и вылезла из-за стола.
- Вы тут угощайтесь, а у меня дела…
Жорж встал. Лиза смутилась и выбежала из кухни на цыпочках, и только тогда карлик опустился на стул.
- Видал, какая она у меня… – Старик поковырял пальцем в зубах. – Девка она ничего, только вот детей нету.
- Усыновить можно, – сказал карлик. – Или удочерить.
- Это еще зачем? – удивился старик. – Тут живая баба ходит, пусть рожает. Свой ребенок – он свой и есть, а чужой – он все равно чужой, а не свой. – Он нахмурился. – С виду она, конечно, говна пирога. И жопа отросла… говорит, природа такая…
- А что жопа? – Карлик поковырял в зубах пальцем. – Женщина без нее не женщина, а коза турецкая. У комара и то жопа, а женщине без жопы совсем стыдно… срам, а не женщина…
- Без жопы-то?
- Ну да. Это разве плохо, если такая природа? Природа умнее нас, Михаил. Да и куда ты без жопы? Никуда.
- Никуда, – согласился Сунбулов. – Без жопы мы б тут с тобой не сидели, а лежали. А лежа разве выпьешь? Лежа не выпьешь, а только разольешь.
- Ну да. – Жорж закурил. – У меня в Угличе тоже женщина была, настоящая, билетершей у нас работала…
- И чего?
- Ничего.
- А.
- Хорошая была женщина…
- А потом что?
- Потом ничего.
- Тогда давай выпьем. – Старик был сильно пьян и уже начал ронять голову. – Выпьем, телевизора посмотрим… любишь телевизора, жрец?
- Ты пей, а мне хватит. – Карлик посмотрел на часы. – Мне еще работать надо.
- Лиза! – закричал старик. – Выпей с нами, Лиза! – Дочь не откликнулась. – В ванне, наверное. Любит она это дело. Купаться любит, как утка. Целыми днями в воде сидела бы… Куда ты на ночь-то глядя?
- Дела.
С рюкзаком за плечами Жорж вышел на улицу и сел в автобус.
Он сошел на кольцевой автодороге, дождался, когда задние огни автобуса исчезнут за поворотом, и двинулся в лес. Он хорошо ориентировался в темноте, да и дорога была ему знакома.
Через полчаса он достиг опушки, с которой открывался вид на дачный поселок, окруженный высоким кирпичным забором. Темная масса домов, редкие огоньки – где окна, где уличные фонари.
Жорж вытряхнул из рюкзака спортивный костюм, кроссовки, быстро переоделся, натянул лыжную шапочку до бровей, попрыгал, проверяя, не выдаст ли его амуниция каким-нибудь звуком, спрятал рюкзак под деревом и легкой трусцой побежал к поселку, погруженному в сон.
Он ловко вскарабкался на старое развесистое дерево, которое росло у забора, замер, прильнул к стволу, прислушиваясь и осматриваясь. В темноте едва различимо чернел большой трехэтажный дом, а справа, ближе к ограде, стоял деревянный флигель под черепичной крышей. Окна в первом этаже флигеля были слабо освещены.
Не обнаружив ничего подозрительного, Жорж спрыгнул на кирпичную ограду. Во дворе за забором стоял столб с фонарем, от него на четырехметровой высоте к флигелю тянулся временный кабель. От ограды до столба было метра полтора. Жорж прыгнул, обхватил столб, отдышался, ступил левой ногой на кабель, перекрестился, сжал губы в ниточку, раскинул руки и медленно двинулся скользящим шагом к флигелю, стоявшему метрах в тридцати от забора. Вниз он не смотрел. Он глубоко и размеренно дышал, слегка приседая при каждом шаге. Сердце его билось ровно и редко, как у лягушки во льду.
Достигнув флигеля, Жорж легко взобрался на крышу и нырнул в чердачное окно. Вытянув перед собой левую руку, а в правой сжимая нож, бесшумно спустился по лестнице и присел у входа в гостиную.
В комнате горел ночник. На широком диване мужчина и женщина занимались любовью – влажные напряженные тела звучно сталкивались, мужчина при каждом движении издавал звуки, похожие на хриплый собачий лай, женщина заходилась горячечным бессвязным шепотом.
Пахло крепкими духами, дезодорантами и мастикой – видимо, здесь недавно натирали пол, но сильнее всего пахло потом.
Жорж терпеливо ждал, по-прежнему сидя на корточках.
Наконец женщина громко застонала, и любовники замерли, переводя дух. Мужчина что-то сказал, направляясь к двери, женщина ответила задыхающимся голосом. Жорж подался назад и вжался в стену, пропуская голого пахучего мужчину, который скрылся в кухне. Похоже, он включил чайник или кофеварку. Через минуту мужчина хлопнул дверью душа, зашумела вода.
Жорж заглянул с гостиную. Женщина неподвижно лежала на спине с закрытыми глазами, и только приблизившись к ней, Жорж понял, что она плачет: по ее щекам текли слезы. Он ударил ее ножом в горло и навалился на вздыбившееся тело. Женщина вздрогнула, вытянулась и затихла. Весь дрожа, Жорж откинул простыню и склонился к ее красивому взволнованному животу, втянул носом пьянящие запахи, источаемые умирающим телом, выдохнул, обмяк, замер с застывшей на губах улыбкой, тупо глядя перед собой.
С минуту он сидел неподвижно. Пришел в себя, когда мужчина в душевой вдруг запел. Жорж со вздохом встал, накрыл неподвижное тело простыней и выскользнул в коридор. Прижавшись спиной к стене, он дождался, когда мужчина выйдет из душа, приподнялся на цыпочки и ударил его ножом в горло. Мужчина упал, засучил ногами, шипя и брызгая кровью, но это длилось недолго.
Затем Жорж вымыл в ванной руки и отправился в обратный путь – через чердак, по крыше, потом по кабелю, натянутому на четырехметровой высоте. Он скользил по кабелю, приседая при каждом шаге, и тренированное его сердце билось ровно и редко, как у лягушки во льду. С забора он перебрался на дерево, соскользнул на землю и вскоре оказался у дерева на опушке леса. Переоделся, глотнул из фляжки коньяку и не торопясь двинулся к дороге.
Ему потребовалось около часа, чтобы добраться до ближайшей автобусной остановки на кольцевой дороге. Здесь он сел на лавочку и, надвинув шляпу на нос, задремал.