МИТЯ
В обед к Егорычу пришли Наталья и Митя. Жили они неподалеку, в лесном поселке Кудеяре. Мите двенадцатый год, а по виду все пятнадцать дают. Ростом высок, в деда, и глаза дедовские — синие, добрые.
— И в кого вы такие богатыри уродились, под каким солнцем росли? — завидовали все Егорычу. А он посмеивался только в ответ. От природы, мол, все дается, от земли родимой да от воздуха лесного. В дружбе с ними жить надо, от них вся сила и здоровье.
Наталья даже руками всплеснула, когда увидела Антошу.
— Батюшки! Тощенький-то какой. Журавка, да и все. Сущий Журавка.
— А сама-то велика? — заступился Егорыч за Антошу. — Сама тоньше тростиночки.
Она и вправду что тростиночка рядом с отцом: маленькая, худенькая. Только лицом похожа на него. Такая же светлая и синеглазая.
— Ничего, — ласково сказал Егорыч, — выправится наш Журавка на лесном воздухе, расправит крылышки. Митрия догонит.
Митя снисходительно улыбнулся и ничего не сказал. Он был занят: Сластену и Ворчуна кормил чем-то вкусным. Выдры любили вкусное, как маленькие дети. Особенно Сластена была лакомкой, за это и имя свое получила.
Антоша с удовольствием смотрел, как весело ели выдры, и, неожиданно расхрабрившись, заговорил с Митей:
— Смешные они!
— Веселые, — похвалил Митя зверят и сказал: — Пошли на Синезерку. Пусть они покупаются. Они любят купаться.
И распорядился:
— Ты Сластену бери, она поменьше и спокойная. А я Ворчуна возьму. Он страсть бедовый и недовольный всегда.
Сластена оказалась ласковой. Спокойно сидела на руках. И Антоша скоро перестал ее бояться, даже разговаривал с ней.
Синезерка — рядом. Неслышно течет. Сквозь заросли по тропинке спуститься к ней, а там полянка. Бегай себе, играй в догонялки.
Сластена и Ворчун сразу в воду нырнули. Барахтаются, от удовольствия фыркают. Рыбешку выуживают. Хоть и сыты, да свежей рыбой всегда не прочь полакомиться.
— Эй, Журавка, — позвал Митя Антошу, — сюда иди, за деревом спрячемся. Пусть они нас ищут.
Выдры сначала не заметили, что на берегу нет никого. Потом насторожились. Выбрались из воды, бегут — брюшко по земле волочится. Ну где же вы, люди? Без вас страшно и скучно очень. И вдруг разом закричали тоненько, испуганно. До тех пор кричали, пока не выскочили к ним Митя с Антошей.
Ворчун не сразу успокоился. Придумали, мол, прятаться в лесу, до смерти напугали. Он все ворчал сердито, наверное, грозился Егорычу пожаловаться.
А Егорыча дома не было. Он ушел с Натальей в Доброводск узнать об Ольге Петровне. Вдруг отыщется? Он так и сказал Антоше, когда уходил: «Пойдем с Натальей искать твою маманьку. А ты жди, не скучай тут».
На Синезерке Антоша и не скучал. А как в сторожку вернулся, сразу стало ему грустно без Егорыча и без мамы.
Сластена и Ворчун задремали в своем уголке. Молчал Антоша, все ждал Егорыча.
А Митя запел свою любимую песню про бойца, который погиб за свободу. Начал он ее тихо, будто издалека, потом все громче и громче, и мужественная песня улетала в лес, за речку Синезерку. У Мити был звучный голос, а потом голос дрогнул. И уже совсем тихо и печально звучали слова бойца:
Ты, конек вороной, передай дорогой,
Что я честно погиб за рабочих.
Антоша заволновался, на глазах показались слезы. Он жалел молодого бойца. И жалко было Митю, у которого голос стал совсем грустным.
Потом Митя спел про Каховку и весело начал «Трех танкистов», но допеть не успел — вернулись Егорыч с Натальей.
— А мама? — бросился к ним Антоша. — Мама где? — допытывался он.
— Не нашли мы ее, Антоша. Целый день искали, — ответил Егорыч. А Наталья погладила по голове сникшего мальчика и попросила:
— Не плачь, Журавка. Ты потерпи. Она сама найдет тебя. Наверное, она уже ищет. Ты жди.
— Я буду ждать, — пообещал Антоша. — Пусть она только скорее меня ищет.
Он вдруг успокоился. Поверил, что мама ищет его и найдет обязательно. Надо только ее ждать, как велела Наталья.
НАШЕСТВИЕ
Сотрясалась, грохотала земля. Может, это гроза осенняя, запоздалая? Или бой разгорается за Кудеяром?
Редкостной была эта гроза. Сливались раскаты грома и орудийные залпы. Захлестывали землю потоки дождя и крови.
Утихла к утру гроза небесная. Проглянуло солнце. А земная долго еще грохотала, пока не ушла куда-то за Доброводск. Егорыч не ложился в эту ночь. С тоской прислушивался он к разговору двух гроз, маялся в неизвестности: что за беда приключилась нынешней ночью?
А в полдень прибежала встревоженная Наталья.
— Беда, отец! Ой, беда какая!
Дрогнуло у Егорыча сердце.
— Немцы?
— Доброводск вчера взяли. Бабка Степанида только что из города вернулась. Говорит, приказы всюду висят. Расстрелом грозятся за все. С утра хватают, кто подозрительный. Что будет? Что только будет?! — Наталья заплакала.
— Помолчи, не терзай душу, — попросил Егорыч. Он с жалостью смотрел на худенькую дочь и не находил утешения. Нежданная для всех свалилась беда. Думали, не пройдет сюда немец, да вот прошел. Горе-то! Эх, горюшко!
— Уходить тебе надо, дочка. Ко мне перебирайся. Сюда не пройти немцу: заросли тут вон да болота. Дорогу надо чувствовать, чтоб ходить здесь.
Наталья подняла потемневшие глаза.
— Поживу пока в Кудеяре. Чуть что — придем к тебе с Митей укрываться… Ой, что же это такое! На своей земле прятаться надо!
— Не убивайся, Наталья, — успокаивал ее отец. — Недолго тут немцу быть. Во все века лезли к нам чужаки. Земля им наша нравится. Да только не охоча земля русская терпеть насилие. И с немцами справится, я тебе верно говорю. Не убивайся так. Смотри вот, Журавку напугала.
Наталья вытерла глаза, заговорила с Антошей.
— Глупая я, расплакалась. Ты не бойся, не пройдет сюда немец.
А Егорыч пошутил:
— Чего ему бояться? Глянь, армия у него какая. Один солдат — пехота, другой — кавалерия, а Журавка наш — командир над всеми. Верно я говорю?
Антоша понял шутку, улыбнулся в ответ и стал выдумывать новую игру: с немцем драться. Он поставил одного солдатика на крыльцо, другого — в зеленых ветках спрятал: там его в зеленой одежде никто не разглядит, выломал саблю и стал драться с немцем. Вот только кто это немец — Антоша не знал. Наверное, кто-то очень злой, если Наталья боится его и плачет. Сам Антоша уже не боялся. Он храбро наступал на немцев и скоро победил их всех, как побеждал раньше Бармалея и Змея-Горыныча.
ПЕРВАЯ ВЕСТОЧКА
Воет ветер, зимний, декабрьский. Тревожит холодными безрадостными песнями. Где сейчас наши? На каких фронтах воюют?
Отрезан от всего мира лесной поселок Кудеяр, забило к нему дороги. Оттого не добрался сюда немец. Не ведал, что есть где-то там жилье вдали от проезжих дорог.
Чуть приметными тропками пробиваются изредка кудеярцы в Доброводск. Слухи приносят то радостные, то беспокойные.
Непогожим вечером пришел к дочери Егорыч с Антошей. В избу набились соседи: услышать что-нибудь новое, сомнения свои развеять.
— Москву, говорят, взяли, — вздыхает горестно Натальина соседка. — Погибель теперь земле нашей. Без Москвы как же? Ой, лишеньки!
— Лихо лихое, — скорбно вторят ей женщины. Бабка Степанида прерывает тоскливые вздохи.
— Слышь-ка, сон мне привиделся. Змей. Агромадный. И вот бьется, бьется он, окаянный, к небушку. Застилает свет божий. Гляди — солнце заслонит. Тут и полосни его стрела огненная. Слетела враз голова у страшилища, и пал он с высоты! — торжественно закончила Степанида.
Замерли все, переглядываются. Сон надеждой светится. Натальина соседка растолковала его:
— Немцу проклятому, что в обличье змеином предстал, конец придет, полоснут его по голове стрелой огненной. — И свои новости торопится высказать: — Рассказ я слыхала. Говорят, два петуха сразились: красный и черный. Черный, известно, немец. Так красный, он того черного насмерть заклевал. Немца, значит.
Отводят женщины душу, сны вещие выдумывают, врагу погибель предрекают. Выждал Егорыч, пока выговорились самые говорливые, достал из кармана свернутый листок.
— Ну-ка, Митрий, читай, что тут.
Наталья догадалась: листовку принес отец. Выхватила из рук, сама стала читать.
Слушают все Наталью, лица расцветают радостно. Каждый тянется подержать в руках листовку. Не сны это, не выдумки диковинные, а правда сама. Вот тут, на кусочке смятой бумаги.
Жива Россия! Не сломил ее немец, не взял Москву. Борется земля родимая! И победит!
— Ну, будет вам, будет! Начитались вволю! — сказал Егорыч. — Для других надо сберечь. Пусть читают люди, радуются. — Он бережно свернул листовку и спрятал в потайной карман. Назавтра понесет он в другие села этот драгоценный листок. Первую весточку от своих. Пусть радуется народ.
АНТОША ВЫПОЛНЯЕТ ЗАДАНИЕ
Вторую весну встречал Антоша у старого лесника в сторожке. Жили они вдвоем. Наталья работала в Доброводской больнице. Митя ушел к партизанам. Там было много своих, из Кудеяра.
Часто Егорыч наведывался к Наталье в город. Возвращался засветло, чтоб не нарваться на немецкие посты. В июле, когда шел уже третий год войны, он взял с собой в город Антошу.
— Примечай дорогу, Журавка, примечай, — наказывал Егорыч, как только они вышли из дому. — Вон дуб почернелый. Молнией полоснуло, а сжечь — огня не хватило. От дуба того напрямки Кудеяр.
Дорогу к Кудеяру знал Антоша хорошо. Часто ходили они с Егорычем к Наталье, когда та жила в поселке.
Прошли знакомый поселок. Впереди забелелся Марицкий хутор, и снова учит Егорыч:
— Смотри востро, Журавка, примечай. Вон дорога проезжая. Она тебя прямо к Доброводску приведет, а безопасней низом, по-над Синезеркой идти.
Свернули к речке. Местные, с хутора Марицкого, протоптали в том месте стежку: так короче и безопасней. Не нарвешься на немца.
Поднялись на пригорок к Доброводску, и снова Егорыч о своем: