— Мне бы тоже найти какой-нибудь цветок-радугань, про который дед Ведун говорил. Или такую незабудку, чтобы наяву все прошлое повидать.
Вот закрываю я глаза, и сразу видятся мне картины всякие. Больше всего весна ранняя. Наверное, оттого, что здесь она совсем другая. Видится мне: едем мы на санях в половодье, снег не совсем стаял, вода кругом. Серые тучи невеселые повисли. Из разливов-заливов тополя островками-башенками высятся. А на них темнеют первые грачи. Едем, едем, то медленно, то рысцой.
«Но-о-о! Но! — покрикивает на лошадь отец. — Да иди ж! Поторапливайся!»
Смеркается. Того гляди угодишь в яму с водой. Плетется лошаденка, проваливается в снегу.
«Да но! тебе говорят!»
К вечеру холодеет. Воздух ломкий, замороженный. Вдохнешь, будто воду с тонкими ледышками проглотил. Хорошо-то как! Свежо.
А то закрою снова глаза, и вот братья мои мне привидятся, Кузя с Егором. Веселые они были, добрые, шутники, одним словом. Помню, в старое время приехал в свое поместье добрыническое владелец, на охоту. Он за границей жил. Сижу это я, как сейчас помню, кружева вяжу. Глядь, Кузя с Егором бегут ко мне. Оба такие смущенные. Говорят: «Аниска, чудо-то какое мы сейчас видели. Пойди и ты посмотри. Подойдешь к барской двери, нажмешь на кнопку — дверь отворяется и выскакивает оттуда Не-мал-человек-под-потолок-росту. «Чего изволите вам?» — так он спрашивает. Странно нам стало, дивно. Это прямо чудо какое-то. Пойди сама погляди на того человека».
Мне тоже дивно было слушать братьев. Захотелось увидеть, какой он, тот Не-мал-человек-под-потолок-росту. Подошла я к барской двери, кнопку нажала да еще придерживаю ее подольше. Тут и выскочил он, Не-мал-человек. Громадный такой. Верно сказано, под потолок росту. «Чего изволите вам?» — спрашивает. Увидел нас — рассердился сильно, а мы с Кузей и Егором бежать! Запомнился он мне. Богатырь настоящий, не сказочный. Только надо сказать, жила в нашем селе когда-то Марфа Голикова — то уж богатырша! Почище Не-мал-человека.
— Бабушка Анисья, расскажите про Марфу Голикову. Расскажите, — пристал к ней Ярошка.
— Ну так что ж, и расскажу, — согласилась бабушка Анисья. — Бывало, эта Марфа с братьями привезет зерно на мельницу, братья еле вдвоем мешок снимут с повозки, а она одной рукой подхватит его под мышку и несет легко.
— Бабушка, не может быть! — не поверил Алеша.
— Я правду говорю. Потому что я очевидец тому. Да что там! Марфа не то еще вытворяла. Помню, на праздники у нас кулачные бои устраивали с соседней деревней. Потеснят наших мужиков соседские, кудеярские, тут и является Марфа. Во все стороны разбросает кудеярцев, за ней и наши мужики бросаются на противников и гонят их. А если ослабеет кто в кулачном сражении или не захочет драться — ложится тот на землю. И никто не тронет его. По нашим русским законам лежачего не трогают. Крепкое было правило: не тронь слабого!
— Справедливый закон — не бить слабого, — вмешался в разговор дед Ведун. — Даже зверь соблюдает такой закон. Он тоже благородно поступает. Надо только слабому сразу показать вид противнику, мол, не в силах больше драться. Каждый зверь и птица по-своему это показывает. Вот чайка, к примеру, наклоняет голову, уязвимое место подставляет врагу, темечко. И победитель понимает, что это значит. Не обидит, не клюнет. Соблюдает закон: побежденного нельзя обижать. И драка прекращается. Но это только у родственных птиц и зверей. Волк, к примеру взять, зайца не пощадит, как бы тот голову свою ни клонил. А вот между самими волками такое бывает: когда один ослабеет в драке, он сдается на милость сильного, подставляет ему шею. Сдаюсь, стало быть. И сразу тут у них наступает мир.
А то еще есть птицы, которые ложатся и распускают по земле крылья. Признают побежденными себя, сдаются. Каждый по-своему. Но везде правило: «Не бей лежачего. Не тронь слабого». Человеку нужно крепко запомнить это правило.
Дед Ведун улыбнулся по-доброму, и его светло-голубые глаза стали еще светлей. Они от солнца выгорели там, высоко в горах, где ближе к солнцу.
— Бабушка, спой еще одну песню, веселую, — попросил Алеша, — а то я завтра уеду и долго не услышу твоих песен. Спой!
И снова бабушка Анисья не заставила себя уговаривать, она запела другую русскую песню, с веселым напевом. Эту песню знал и Ярошка, и дед Ведун, и Алеша, и Даренка. Они все вторили бабушке. А пелось в песне про то, как на переправе сидела Дуняша и ждала друга своего, чтобы перевезти его на другой берег. И пришел тут к речке Дуняшин отец, просит перевезти, а дочка в ответ: «Перевезла бы я, мол, тебя, батюшка, да нет перевозчика». Ярошке больше всего нравится припев, очень задорно поет его бабушка Анисья:
Роща-калина, темно, не видно,
Соловушка не поет…
Волшебная сережка качается весело, в такт бабушкиному напеву, и веселый красный лучик от красного камешка так и дрожит на свету. Даже разрумянилась бабушка от веселого напева.
— Еще, бабушка Анисья, еще! — просит Ярошка.
И она снова поет. А Ярошка вдруг взглянул на нее удивленно и переспросил:
— Правда? Правда, соловушка не поет?
Все подхватывают припев и только улыбаются притворному Ярошкиному удивлению. Ярошка тоже поет и оглядывается на Алешу — хорошо, мол. Ему самому смешно оттого, как он удивляется бабушкиному припеву. Лицо у него лукавое, веселое, и вопрошает он все удивленнее:
— Ой, правда, соловушка не поет? Правда? — А сам вот-вот расхохочется от радости.
Вдруг на веселый припев явился Кирюха. Он любил песни и музыку, как все журавли.
— Кирюха пришел! — закричал Ярошка. — Смотрите, дедушка, Кирюха пришел!
Дед Ведун и сам увидел журавля.
— Журка, журавка! — ласково позвал он и улыбнулся радостно.
Кирюха подошел к бабушке Анисье, требуя угощения — сладкого гороха. А когда поел, отошел от стола и прошагал несколько кругов по двору, все убыстряя свой шаг.
— Поглядите только! — закричал Ярошка. — Наш Кирюха танцует. Он никогда не танцевал.
Кирюха быстро бежал по двору, подпрыгивая и пританцовывая. Того гляди сорвется и улетит. Бабушка Анисья, глядя на него, смеялась.
— С тобой, Кирюха, весело. Самой захочется танцевать.
— Веселый журавль, — подтвердил дед Ведун. Он был доволен, что увидел журавля, по которому давно скучал.
Кирюха долго не мог угомониться. Он даже к своему гнезду пошел пританцовывая и уже издали неожиданно поклонился всем. Может, у него нечаянно получился поклон, но показалось, что он после представления поклонился публике.
— Дедушка, это он вам обрадовался, потому и танцевал, — пошутил Алеша. — Журавль — понятливая птица.
— Артист он! — смеялся дед Ведун. — Комедиант настоящий. В цирк не ходи, и так весело с ним.
Дед Ведун подошел ближе к Кирюхе и долго разглядывал его, радуясь, что видит птицу из родного края.
— До свиданья, птица залетная! — попрощался он с Кирюхой.
Потом попрощался с хозяевами.
— Пора мне! Спасибо за угощение и за песни. Приходите ко мне в гости.
— Обязательно придем, — пообещала бабушка Анисья.
Вера Николаевна с Ярошкой и Алешей пошли провожать деда Ведуна и поднялись с ним высоко в горы. А когда возвращались, над седловиной гор виднелась первая вечерняя звезда.
— Пойдемте к морю, — сказала Вера Николаевна.
Алеша с Ярошкой пошли за ней и стояли на берегу, пока не стемнело. В Радугани было тихо. Уже погасли в домах огни. Завтра чуть свет рыбаки уйдут в море, а кто-то из радуганцев уйдет в совхоз чуть свет. Оттого так рано легли все спать. И только Вера Николаевна со своими рыцарями Алешей и Ярошкой не собираются идти домой.
— Помнишь, Алеша, как у Лермонтова про небо ночное сказано, — заговорила она:
Выхожу один я на дорогу,
Сквозь туман кремнистый путь блестит,
Ночь тиха, пустыня внемлет богу
И звезда с звездою говорит.
Вот и сейчас тоже мигают звезды, переговариваются друг с другом. О чем говорит звезда со звездой? Поэт, наверное, знал, если написал такие чудесные стихи. «И звезда с звездою говорит!» — задумчиво повторила Вера Николаевна.
— Я сейчас вот о чем подумала, — снова заговорила она. — Я подумала, если бы люди заглядывались чаще на звезды, то самые злые становились бы добрее. Потому что нельзя думать о плохом, когда видишь звезды и огромное, чистое небо. Наоборот, захочется думать об огромном и Прекрасном. Думать благородно и возвышенно, как философы и поэты.
— Мои дорогие рыцари, — торжественно сказала она, — когда вам будет грустно, вспоминайте чистое небо. И стихи хороших поэтов. А еще думайте в тот момент, что на свете есть солнце, которое взойдет все равно, если даже тучи закроют его. И светить оно все равно будет.
Ярошка прижался к маме. Ему было радостно оттого, что мама сейчас с ним и что лучший друг Алеша тоже с ним. И все вместе они глядят на море, на звезды, на всю Вселенную.
Вдруг над ними закружилась крупная птица. Она летала, широко распахнув крылья, потом вскрикнула и исчезла быстро.
— Отчего ночью все так страшно? — проговорил тихо Ярошка. Странная птица напугала его, ему сразу захотелось домой.
— Не бойся, сын. Помнишь, ты спрашивал, что сильнее, когда интересно или когда страшно? Подумай, каким скучным и маленьким был бы мир, если бы люди боялись. Не было бы ни путешественников, ни ученых. И все оставалось бы тайной нераскрытой. Ничего не бойся, потому что сильней всего, когда интересно.
Тихо всплеснулось море. Будто зверь неведомый повернулся на другой бок, лег поудобней и выплеснул воду на берег. Ярошке даже послышался жалобный стон. Но рядом была сильная и храбрая мама и Алеша. И страшные ночные стоны и вздохи не пугали его больше.
Множество крошечных огоньков засверкало на поверхности моря, будто все светлячки пришли из лесу купаться. Плывут корабли, далеко видны их сторожевые огоньки. Потом огоньки исчезают, растаяв в ночном мраке. Три человека на берегу долго следят за тающими огоньками и плывут вместе с ними. Куда — им самим неведомо. Море всех тянет в далекие загадочные дали. И этих троих тоже.