Вы интересуетесь, что же произошло дальше, после того, как Анна Петровна встретилась со Стариком, то есть с Павлом Петровичем. Расскажу по порядку. Прежде всего о Гале. Она заметно повеселела. И уже не обижалась, когда кто-нибудь из ребят дразнил ее Рыжей. Она подходила по крыше сарая к самому краю и спрашивала:
— Чего тебе?
— Рыжая, Рыжая! — кричал мальчишка, отбегая для верности подальше. — Рыжая!
Галка спускалась по лестнице вниз и уже с земли повторяла:
— Ну, что тебе? По делу пришел, так скажи. А может, ты хочешь голубей посмотреть? Я тебе белого покажу. Ух, проворный!
Мальчишки сначала не верили. А потом один решился. Подошел. И на сарай залез. И голубей погонял. С тех пор и пошло. С утра у Галки на сарае ребята свистят, и высоко в воздухе кругами ходят сизые и белые голуби.
А однажды мы с Галкой придумали новую игру. Мы брали с собой голубей и уходили далеко-далеко от дома. К Круглому озеру, километров за пять, не меньше. И отпускали там голубей. Было очень интересно смотреть, как точно они находили дорогу домой.
Обратно мы шли уже с пустыми клетками. Весело болтали обо всем, что в голову придет. О том, почему не запускают голубей в космос, ведь они могли бы самостоятельно вернуться на Землю. О том, что Луну надо засадить тополями и тогда у нее появится атмосфера и создадутся все условия для жизни.
Как-то у самого дома нам повстречался Павел Петрович. Он, видно, заходил к Галиной маме.
Мы разговорились, и я между прочим сказал, что собираюсь на октябрьские праздники опять поехать с Колей к его родственникам в деревню.
— Очень хорошо, — сказал Павел Петрович. — Очень кстати. Тогда у меня есть к вам просьба. Вы помните старика, который живет в деревне в старом доме неподалеку от Колиных родичей? Вы же мне о нем и рассказывали.
— Как же, помним, — ответил я.
— Последите за этим человеком.
— За полицаем? — уточнил я.
— За бывшим полицаем. Ведь он-то вас не знает?
— Да нет, не запомнил, конечно!
Павел Петрович рассказал нам, что бывший полицай может дать очень важные показания. Он уже с ним встречался. Но старик сильно перетрусил. Боится, как бы не открылись какие-нибудь новые его злодеяния. И может удрать. Ищи его тогда.
Я пообещал Павлу Петровичу выполнить его просьбу. Тем более, что мы могли наблюдать за старым домом, не выходя со двора Колькиных родственников. В тот же день я рассказал о разговоре с Павлом Петровичем Кольке.
Все последующие дни мы только и думали о том, как лучше выполнить это новое задание.
— Хорошо, — говорил Колька. — Мы узнаем, что старик что-то задумал. А как сообщим об этом? Ни у кого из нас дома телефона нет. И у Павла Петровича нет. Да и нам к телефону в сельсовет надо бежать. И не пустят туда.
— А вы возьмите с собой голубей, — предложила Галя.
— Правда, Колька, — обрадовался я. — Возьмем голубей.
Так мы и поехали в деревню с парой Галкиных голубей. Мороки с ними, конечно, хватило. Во-первых, деревенские ребята приставали: покажи да выпусти, дай погонять. А выпускать-то их нельзя. Во-вторых, их же кормить надо. Пришлось нам с Колькой выкручиваться. Ребятам пообещали, что, придет время, — покажем голубей, выпустим. А пока за это пусть каждый принесет им по горсти крупы.
Еще надо было проверить, долетят ли голуби до места и в какой срок. Все-таки больше двадцати километров. Поэтому одного голубя мы выпустили в первый же день, как условились с Галей. Вскоре Галя приехала к нам сама, привезла голубя обратно: долетел он благополучно.
За стариком мы следили с Колькой попеременке. А тот вел себя странно. Все ходил и ходил по двору. Целыми днями. Дрова перепилил и переколол, сложил в поленницу. Потом стал вдруг закрывать ставни, заколачивать окна. Колька прибежал в дом ни жив ни мертв. Кричит:
— Пора! Пиши скорее записку, а то исчезнет.
Тут же мы сочинили записку:
«Галка! Это пишут тебе Алеша и Коля. Слушай. Полицай уезжает. Срочно передай Павлу Петровичу. Да не мешкай, а то опоздаешь».
Привязали мы записку голубю за лапку и пустили его. Шибко полетел, ходко. Но нам особенно наблюдать некогда было. Скорей! Что там старик делает? А он уже рюкзак за плечи и — со двора. Мы к нему:
— Дяденька! Не знаете ли, где Ямская улица?
— Кыш, бесенята, нет такой улицы вовсе.
— Как же нет, когда нас на нее послали. Тут такое дело. Говорят, дом на Ямской продается. У нас лагерь организуется, — сочинял Коля, — народу много, спальных помещений не хватает, вот нас и послали разведать, где дом продается.
— Ну, шукайте, — ответил старик. — Если вас послали. Только я Ямской улицы не знаю. Нету такой.
— А вы что — уезжаете? — не отставал от старика Колька. — Может, дом продадите? Подходящий дом. Мой папа очень хотел дом в деревне купить.
— Правда, — поддержал я Колю. — Если уезжаете, может, продадите дом? Он же вам без надобности.
Старику наше предложение, видно, понравилось. Почему в самом деле не продать дом и не положить денежки в карман? С деньгами-то лучше удирать.
— Что ж, — проговорил он, — я с вами, что ль, буду разговор о продаже вести? Посолиднее у вас никого не найдется?
— Почему не найдется? — ответил Колька. — Найдется. У меня, например, тетя есть. Мы сейчас ее покличем. Папа с ней часто о покупке разговаривал.
Мы с Колькой побежали к его тете. Но она, выслушав наши сбивчивые объяснения, наотрез отказалась куда-либо идти.
— Что это за дом? Какие покупки? — ворчала она. — И зачем вам дом? Что, разве моего дома мало? Этот-то пустует, а им еще дом! Да приезжайте, живите, сколько душе угодно.
Она говорит и говорит, не остановишь. А нам с Колькой некогда ее рассуждения слушать. Нас же старик ждет. Видим, что тетю нам не уговорить, поспешили опять к старику. Он сидит во дворе надутый, как индюк, кончик прокуренного уса кусает. Объясняем ему, что надо подождать, когда отец или мать приедет, что тетя вести переговоры о покупке дома отказывается. Рассердился он. И тут я заметил, что у него глаза косые. Один на меня смотрит, а другой на Кольку. Зло так смотрит: будто нас вместе поразить хочет. Я даже испугался. А старик все бушует. Несерьезный, ворчит, народ, несостоятельный, мальцам хозяйское дело поручает, а потом на попятный идет. Из-за вас, кричит, я теперь на поезд опоздал. Хватает он с земли свой рюкзак и прямым ходом на вокзал. А Павла Петровича все нет. Мы с Колькой следом за стариком идем, не отстаем. Колька даже пытается разговор с ним завести.
— Дяденька, — твердит он. — Так никто же на попятный не идет. Надо подождать только. Вот отец или мать приедут…
Старик отмахивается:
— Некогда мне ждать. Пусть уж стоит. Дом-то. Может, самому пригодится еще. Он есть не просит.
На поезд, конечно, он опоздал. Метнулся к кассе, выяснил, что следующий будет только через полтора часа. Устало побрел к скамейке, бросил на нее рюкзак, сам опустился рядом. Мы неподалеку устроились, глаз с него не спускаем.
Час, наверное, прошел. Наконец прибыла электричка. Смотрим: Павел Петрович идет. С ним еще какой-то человек. Долго они говорили со стариком. Убедили его остаться и дать показания, как Анна Петровна, когда была партизанской связной, из полицейского участка из-под охраны убежала. Успокоили, что опасаться ему нечего. Вернулся он к себе домой. Окна отколотил. Мы потом еще несколько дней за ним наблюдали. Никуда он больше не собирался. К зиме готовился».
ПОИСК ВЕДЕТ К БЕРЛИНУ
«Дорогой каш друг Алеша! Рады вам сообщить, что наша рукописная книга о героях стала очень толстой. Кроме ваших писем и тех рассказов, которые мы записали в последнее время, в ней много фотографий. Есть у нас и новости, хотя и небольшие. Мы узнали настоящую фамилию Рыжей Галки. Ее звали Галина Федоровна Ручьева. Об этом мы узнали из рассказов партизан. А затем нашли и Галиных родителей. От них-то и получили ее фотографию. Очень красивая девушка. Да, теперь можно совершенно точно сказать, что Галя дошла до Берлина. Об этом она сообщала сама в письме к матери.
«Дорогая мама! — писала она. — Не беспокойся. Со мной все хорошо. Приближается день нашей победы. Скоро вернусь домой и обниму тебя, мою несравненную. Ты просишь: сообщи хоть приблизительно, где ты воюешь. Сообщаю точно: следи по газетам, где будет Конев. Тут близехонько и я. Скоро пойдем на штурм фашистского логова. До встречи, родная. Твоя непослушная Галя».
Теперь мы ищем сослуживцев Гали Ручьевой, как принято говорить, ее однополчан. Это трудно. Ведь мы даже не знаем, в какой части она служила. Но все же мы уверены, что найдем. Ваши Костя и Лида».
Я ВЫСТУПАЮ С ДОКЛАДОМ
«Дорогие ребята Костя и Лида! Скоро кончается каша с вами переписка. Осталось немного мне досказать о нашем следопытском поиске. Признаюсь, иногда я думаю, что вам изрядно надоели мои длинные письма. Тем более, что вы теперь уже много знаете, почти все знаете. Так что не ругайтесь, если я повторюсь в чем-то.
В тот год мой отец очень часто получал письма. Они вдруг стали приходить отовсюду: из Москвы, из Киева, Омска, Баку, с Сахалина, Я сказал как-то за обедом:
— Сколько у нас родственников появилось! Дня не проходит, чтоб письма не было.
— Родственники, говоришь? — с улыбкой посмотрел на меня отец. — А что, можно сказать и родственники. Фронтовики, Алеша, пишут, побратимы. Расшевелил ты мне сердце своими вопросами об Анне Петровне — партизанской связной. Хочу все-таки правду добыть. Вот и переписываюсь.
Вскоре я узнал, что вместе с Павлом Петровичем и Викентием Ивановичем отец ездил в областной центр. Искали они там что-то в партийных архивах, свои документы предъявляли, свидетельства очевидцев. Я однажды пошутил:
— Папа, тебя прямо хоть в наш следопытский отряд записывай. Такой поиск ведешь. А ничего об итогах не говоришь. Мы-то у себя в штабе докладываем.
— Не смейся, — ответил отец. — У нас дело серьезное. За этим судьбы людей.
— И у нас не просто игра, — отпарировал я.