Евсей Маркелыч подозвал к себе Александра и, желая загладить вчерашнюю ничем не оправданную вспышку гнева, заговорил особенно ласково. Стал рассказывать о том, как он плавал прежде на Каме и как попал сюда, в Сибирь.
- Конечно, сплав на Каме дело совсем иное. Освоенная река, гладкая, что твоя шоссейная дорога, если по глупости куда вовсе вбок не свернешь - зря не зацепишься. Плыви в полное удовольствие. Там и обстановка для плотов есть своя, значит, знаки такие речные, и русло чистят у нее, засоряться ему не дают. Не так, как здешние реки - шалые, необъезженные. На дне каменья огромные, в щель заклинится цепь, рванет ее - и готова, будто ниточка лопнула. Сила!..
- А почему же ты тогда, Евсей Маркелыч, с Камы уехал? - Александр уже много раз собирался его об этом спросить, да удобного случая не было.
- Хе, парень, "почему"! - Вопрос пришелся, видимо, по душе Евсею Маркелычу. Пряча хитрую усмешку, он потер ладонью серебристую щетину на щеке. - Был тогда год тысяча девятьсот восемнадцатый. Тяжелый год, что говорить. Да по-своему и хороший: заставил всех людей или туда, или сюда определиться, твердо о себе заявить. Да... В то время Колчак к Перми подходил, значит, к Каме. А я незадолго с германского фронта вернулся, опять было на сплав стал. Вижу - нет, не лес сплавлять надо, а воевать, отбиваться, пока опять не сели на плечи господа хозяева. Записался в Красную Армию добровольцем и пошел на Колчака. Мы ж потом его как взяли от Перми, так и гнали, словно Сидорову козу, до Байкала. Покончили с ним вчистую, хотел я вернуться обратно на Каму свою, да и... на Ангаре сам в плен попался...
- Как - в плен? - воскликнул Александр. - К кому? Если Колчак был уже разгромлен...
- Нашлась такая сила, что и меня в плен взяла. Взяла, да с Ангары и не выпустила. - Евсей Маркелыч задумался, вспоминая что-то очень далекое. Потом она и Варвариной матерью стала, - добавил он торжественно и полез в карман за трубкой. - Не расспрашивай только меня, парень. Хотя и давно нет ее, а вспоминать грустно. Достойный она была человек - хороший, рабочий, лесоруб. Вот и все. Настоящая она была подруга в жизни...
Он сразу перевел разговор на другое. Подробно стал посвящать Александра в тайны лоцманского искусства, описывать лежащие впереди косы, мели, острова, протоки и повороты.
- Вот ежели бы шли мы, как спервоначала было назначено, только в Куликову, - говорил он, вздыхая и все поглядывая на реку, кипящую белыми гребнями волн, - так этот ветер мне был бы прямой помощник. Без катера в самую запань поставил бы. А теперь? Выжмет нас с фарватера...
- Ну и что же нам надо делать? - Александр знал, что он теперь не гость на плоту, а сплавщик, такой же, как все.
- Погодим. Погодим малость. Пройдем поворот; если еще пуще влево покатимся - будем якорь кидать. А может, катер заводской выйдет навстречу. Прежде всегда встречали они. Договоримся - оттянет на ходовую.
И, как по щучьему веленью, из-за поворота действительно выскочил катер. Легко раскидывая в стороны тонкие гребни волн, он наискось пересек отделявшее его от плота расстояние и засигналил сиреной, требуя подготовить буксир.
- Молодцы! Молодцы, куликовцы! - одобрительно сказал Евсей Маркелыч, давая своей команде знак приготовиться.
И в сомнении, знают ли куликовцы, что не им идет этот плот, закричал вахтенным:
- Эй, погоди! - На ходу бросил Александру: - Чего доброго, подхватят да к себе поволокут. С ними это станется. На катере-то вроде сам подъехал.
И быстро стал спускаться с гулянки.
"Сам" - директор лесозавода Григорий Павлович Тропинин - бушевал и размахивал руками, разговаривая с вахтенными девчатами. Нажженное ветром лицо его, казалось, так и пылало огнем, косматые желтые брови шевелились, он кашлял и хрипел, выкрикивая:
- Что? Не мне? Как - не мне? Знать ничего не знаю: мой плот! По графику мой!
А сам командовал матросам на катер:
- Давай, давай, не слушай их, крепи буксир! Ну! Живо!
Сунув Евсею Маркелычу холодную костлявую руку, он сразу набросился на него:
- Кому плот ведешь? Чего тут девки твои чушь городят?
- Не чушь, - остановил его Евсей Маркелыч, - правду говорят. Не тебе плот - гнать в низовья приказано.
- А я не отдам! - заявил Тропинин и даже повернулся спиной к Евсею Маркелычу. - По графику полагается мне, и ничего больше я и знать не хочу.
- Как же ты его не отдашь? - удивился Евсей Маркелыч. - Плот на реке, у меня в руках, а не у тебя в запани. Ты помоги-ка лучше заправиться в ходовую. Вишь, как ветром влево наваливает.
- Эге! Чтобы я тебя из своей запани в реку вытаскивал! Надумал ты здорово...
- Не нам с тобой спорить, Григорий Павлович, - убеждал его Евсей Маркелыч. - Мне-то бы и самому лучше сюда поставить, чем гнать на край света, да так нужно.
- А мне лес, выходит, не нужен?
- Не знаю я. Может, и нужен, а у меня свое распоряжение.
- Давай показывай.
Загородив спиной от ветра тонкую хрустящую бумажку, он быстро пробежал ее глазами и воззрился на подпись:
- Что мне твой Горячев! Я сам такой же директор. Ты подай мне бумажку из треста, этажом выше. Есть?
- Нету.
- Значит, всё. Ставлю в запань к себе. На себя принимаю ответственность.
- Ты шутишь или по правде говоришь, никак я тебя не пойму! - будто загадку разгадывая, сказал Евсей Маркелыч.
- Шутить мне нечего, - оборвал его Тропинин. - Прижму к берегу, и всё. Давай лучше от греха дальше - ставь левые реи, а правые сними.
- Не могу. Не могу я этого сделать, Григорий Павлович, - постепенно закипая, сказал Евсей Маркелыч. - А тебе говорить так и совсем не к лицу.
- К лицу! - закричал директор. - Куда я тебя отпущу на этой снасти, да еще в позднюю осень! Чтобы штормами тебя раскатало, да? Ни себе чтоб, ни людям?
- Не меньше твоего в сплаве я понимаю, Григорий Павлович. После Енисейска пароход меня поведет.
- Я знаю, туда, на Север, как в прорву, лес идет. Сколько ни плавь все будет мало.
- Надо думать, в дело идет, - заметил Евсей Маркелыч.
- А свой завод я закрывай?
- Тебе и так уже хватит.
- Запас карман не дерет.
- Ну, как знаешь.
- Я знаю.
- Помоги ветер пересилить, не то придется мне якорь кидать.
- Я тебе твердо сказал: к себе в запань поставлю. Правые реи не снимешь - на косу прижму, посажу. Лес зимой на лошадях вывезу.
- Под суд пойдешь!
- Оправдаюсь.
- Навряд!
Тропинин не слушал. Он скомандовал катеру дать разворот вправо и прижимать плот к берегу. Евсей Маркелыч позеленел. Подскочил к Тропинину, рванул его за плечо, и оба уставились друг на друга ненавидящими глазами.
- Ты что со мной-то делаешь? - едва выдохнул Евсей Маркелыч.
В пылу ссоры они и не заметили, как возле них собралась вся команда плота. Девчата стояли бледные, готовые сразу же вступиться за Евсея Маркелыча. Тропинин вовсе побагровел.
- Дурак ты старый! - закричал он, отталкивая лоцмана. - Не хочешь понять: лес берегу! Все равно не доплывешь - погубишь.
Евсей Маркелыч отступил, сел на бревно, взялся за сердце. Поманил пальцем Ирину Даниловну:
- Ирина, поди с девчатами якорь киньте. Скорее!
Катер уже уткнулся носом в концевое челено плота и отгибал его к берегу.
- Так и бросишь якорь?
- Брошу, - устало подтвердил Евсей Маркелыч. - Ну, встретились мы сегодня... как с варнаком каким на большой дороге. Тринадцать лет сдавал тебе лес, слова худого ни разу не было сказано, а тут...
Тропинин подергал свои длинные желтые брови. Проследил взглядом за катером, который переходил ко второму челену, и кинул фуражку на бревна.
- Останови девчат, - решительно потребовал он. - Тебе говорю: останови! Бросите якорь, сколько потом будет лишних трудов...
- Чем мне от тебя отборониться больше? - сказал Евсей Маркелыч. - Одно средство.
Плот конвульсивно забился. Быстро стали вытягиваться в прямую линию одно за другим все челенья. Катер бессильно тарахтел винтом.
- Сбросили якорь?
- Сбросили. Спасибо тебе, Григорий Павлович, дал ты работу девчатам добрых полдня петь "Дубинушку".
- Сам виноват.
- Виноват буду, коли к месту его не доплавлю.
Тропинин молча направился к катеру.
- Фуражечку не забудь, Григорий Павлович, - предупредил его Евсей Маркелыч.
Через несколько минут катер исчез за серой рябью волн.
В сумерках ветер стих, оборвался внезапно, будто где задвижкой перекрыли трубу. И только еще суетились мелкие волны, все реже набегая на плот. Заморосил редкий дождик. Девчата, пока еще не намокли дрова, торопились разложить костер.
- Варя, почему вы в Стрелке на меня рассердились, ушли от меня? выбрав момент, спросил ее Александр.
Варя глянула на него искоса:
- Пойдемте, расскажу.
Они ушли в конец плота. Варя посмеивалась:
- Научились теперь реи заводить?
Чуть заметный, вдали мерцал красный огонек бакена. Варя похлопала ладонью по бревну, на котором они сидели прошлый раз, греясь у костра:
- Мокрое! - и с сожалением повернула обратно.
- Варя, вы рассказать мне хотели...
- Хотела.
- Ну?
- Ну и не расскажу. Теперь вам и так ясно.
И запрыгала по бревнам.
- Смотрите, можно ногу сломать.
А потом закричала приотставшему Александру:
- Ой, скорее! Якорь начали поднимать.
Якорь лег на дно плотно, видимо заклинившись меж камней. Подобрав натуго трос, девушки больше не могли одолеть ни вершка. Напрасно хором тянули они: "Еще взяли, еще взяли!.." - и рывком ложились на спицы ворота трос едва вздрагивал, а барабан поворачивался так мало, что собачка храповика не могла перескочить в очередную зарубку.
Вместе со всеми крутил колесо ворота Евсей Маркелыч. Сильно наклонясь, он давил на спицу полной грудью, морщась и вздрагивая, когда ворот сдавал обратно.
- Ишшо, ишшо! - шептал он. - Ну, ишшо!..