Когда последнее вещество оказалось в тарелке, в ноздри Нэте ударил настолько резкий запах, что ей даже сделалось больно.
Она оставила бутылки на столе и как можно быстрее выбежала из комнаты, захлопнув за собой дверь.
– О-ох, – застонала женщина, устремившись в ванную, и принялась вновь и вновь окунать лицо в холодную воду.
Как же ужасна была смесь запахов всех этих веществ, и как же тяжело было избавиться от них! Создавалось ощущение, что через ноздри они проникали прямо в мозг.
Она проковыляла по всем комнатам и везде широко распахнула окна, чтобы испарения, вырвавшиеся наружу из герметичного помещения и пропитавшие ее одежду, побыстрее улетучились.
Спустя час Нэте закрыла окна, поставила пузырьки с формалином на нижнюю полку кухонного шкафа рядом с ящиком с инструментами, покинула квартиру и устроилась на скамейке на берегу озера.
Легкая улыбка затаилась в уголках ее рта.
Несомненно, у нее все получится.
После часа ожидания она была готова вернуться. Ноздри прочистились, одежда хорошо продулась мягким августовским ветерком. Нэте охватило ощущение благополучия и умиротворения.
Если, вопреки ожиданиям, хоть малейший запах просочится в коридор или в другие комнаты, ей придется трудиться всю ночь. Задача была ясна: она не знала, сработает ли план с формалином, а потому помещение должно быть абсолютно герметичным. В противном случае она не сможет позволить себе отправиться на Майорку, а ей так этого хотелось.
Переступив порог подъезда, женщина остановилась и принюхалась. Слабый аромат духов… ощущается даже легкий запах соседской псины… но ничего больше. По крайней мере, обоняние ее никогда не подводило.
Это упражнение она проделывала на каждом лестничном пролете – результат оставался тем же. Очутившись на пятом этаже, Нэте опустилась на корточки перед дверью своей квартиры, широко открыла клапан для почты и глубоко вдохнула.
Улыбнулась. По-прежнему ничего.
Тогда она вошла в квартиру навстречу тому самому свежему воздуху, который устремился в помещение час назад. На мгновение замерла, отключив зрение и всецело сосредоточившись на обонянии – единственном виде чувственного восприятия, какое в данный момент помогало ей отличить поражение от успеха. Тем не менее она ничего не почувствовала.
Проведя еще час в квартире, где не ощущалось ни малейшего следа испарений, Нэте наконец вошла в герметичный отсек в конце коридора.
Не прошло и секунды, как из глаз у нее хлынули слезы. Словно во время атаки нервно-паралитическим газом, резкое зловоние вторглось в каждую пору ее незащищенной кожи. Закрыв глаза и крепко зажав рукой рот, она ощупью пробралась к окну и распахнула его настежь.
Словно утопленник, Нэте высунула голову наружу и принялась глотать воздух, разразившись сильнейшим приступом кашля, которому, казалось, не будет конца.
Спустя четверть часа содержимое всех восьми тарелок было выброшено в унитаз и смыто несколько раз. После чего она вновь широко открыла все до единого окна квартиры и тщательно отмыла посуду. С наступлением вечера Нэте констатировала, что испытание пройдено успешно.
Женщина постелила на стол в герметичной комнате белую скатерть, достала шикарную фарфоровую посуду и накрыла стол. Хрусталь, серебро и аккуратные рассадочные карточки.
Все должно было выглядеть торжественно, ибо у нее намечался настоящий праздник.
Затем взглянула на кроны каштанов – листья уже начали желтеть. Хорошо, что она скоро уедет.
Прежде чем отправиться спать, Нэте не забыла закрыть окна в подготовленной комнате, после чего распределила прозрачный силикон по краю оконных рам и с удовлетворением посмотрела на свою работу.
Пройдет много-много времени, прежде чем окна вновь откроются.
Глава 20
Мрачные зловещие тучи сгустились у Карла над головой: дело о строительном пистолете с подозрениями Харди и отпечатками пальцев на монетах, свадьба Вигги со всеми последствиями для его кармана, прошлое Ассада, причуды Розы, идиотская болтовня Ронни и абсолютно провалившийся вечер Святого Мартина. Никогда раньше столько всего не обрушивалось на него одновременно. Он не успевал прийти в себя, а на него с ревом уже неслось очередное бедствие. Нет, такая куча проблем абсолютно не способствовала тому, чтобы в целом неплохой полицейский успешно раскрывал таинственные преступления. Любопытно, можно ли надеяться на то, что кто-нибудь создаст отдел, основной задачей которого станет решение собственных проблем?
Карл глубоко вздохнул, взял сигарету и включил новости на ТV-2. Зрелище других людей, заплывших жиром гораздо-гораздо больше его самого, всегда приносило ему некоторое облегчение. Лишь один взгляд на экран – и ты вновь отстранен от реальности. Пятеро взрослых мужиков, обсуждающих экономические взгляды правительства, что может быть бессмысленнее? Ведь эти разговоры все равно ни к чему не приведут.
Карл взял в руки бумагу, которую Роза положила на полицейский рапорт, пока он был у начальника отдела убийств. Какая-то жалкая половинка листа – неужели это действительно все, что ей удалось раскопать про Гитту Чарльз, медсестру с острова Спрогё?
Он прочитал текст, но нисколько не воодушевился.
Несмотря на то что Роза постаралась расспросить всех и каждого, никто в доме престарелых на Самсё не помнил ничего о Гитте Чарльз, как и о фактах воровства у пожилых людей, навещаемых Гиттой. Ничего не удалось выяснить и о ее пребывании в больнице Транебьерга, так как больницу уже закрыли, а персонал уволили. Мать давно умерла, а брат эмигрировал в Канаду, где и скончался несколько лет назад. Единственной реальной ниточкой, протянутой к ней, оказался некий мужчина. Он сдавал девушке комнату на улице Моруп Киркевай на острове Самсё двадцать три года назад.
Описание, данное Розой хозяину жилья, было весьма выразительным. «Мужчина тугодум или же просто упрям, как баран. С тех пор как его квартиранткой перестала быть Гитта Чарльз, он сдавал крошечную квартирку площадью двадцать один метр полутора-двум десяткам людей. Он помнил ее прекрасно, но не сообщил ничего выдающегося. Он – типичная деревенщина, у кого ботинки в дерьме и ржавые тракторы на заднем дворе. Такие обычно считают, что зарабатывать хорошие деньги возможно только нелегальным путем».
Карл отложил записку и принялся за изучение результатов полицейского расследования по делу Гитты Чарльз, лежавших внутри папки. Эти материалы тоже оказались довольно скудными.
Картинка на экране успела пару раз поменяться. Какое-то мелькание между двумя крупными народными собраниями в конгресс-зале и несколько пожилых лиц, улыбающихся всем и вся.
Журналист, комментирующий сюжет, не проявлял особого уважения к тем, о ком рассказывал.
– Теперь, когда после многочисленных попыток партии «Чистые линии» наконец удалось набрать необходимое количество подписей для участия в следующих выборах в фолькетинг, можно задать вопрос: достигла ли датская политика своего дна? Со времен Партии прогресса на места в фолькетинге не претендовала партия со столь специфическими установками и столь неоднозначного толка, по мнению многих, достойного осуждения. Сегодня на учредительном собрании основатель партии Курт Вад, неоднократно оклеветанный и фанатичный врач, специалист по вопросам фертильности, представил общественности своих кандидатов в фолькетинг. Среди новых кандидатов наблюдается целый ряд видных и прекрасно образованных личностей с выдающейся карьерой. Реальный прогресс для Партии прогресса. Средний возраст кандидатов – сорок два года, что идет вразрез с расхожими утверждениями о том, что «Чистые линии» – удел стариков. Так, основателю партии Курту Ваду на сегодняшний день восемьдесят восемь лет, а многие члены исполнительного комитета давно пенсионеры.
На экране появился высокий мужчина с белыми бакенбардами. Он выглядел гораздо моложе восьмидесяти восьми. «Курт Вад, врач, основатель партии», – гласила подпись.
– Ты видел мою заметку и полицейский рапорт об исчезновении Гитты Чарльз? – ворвалась в кабинет Роза.
Карл повернулся к ней. После разговора с ее настоящей сестрой Ирсой было сложновато относиться со всей серьезностью к внешнему виду Розы. Что, если она снова изображает кого-то еще?
– Э-э… да, слегка просмотрел.
– Не так уж много можно добавить к полицейскому рапорту, какой мы первым делом получили от Лизы. У полиции не было абсолютно никаких зацепок по ее делу, женщину просто объявили в розыск. Припомнили ее пристрастие к алкоголю, и хотя прямо нигде не говорится, что она была алкоголичкой, вполне логичной кажется версия, что она могла скончаться где-нибудь в дороге, пребывая в состоянии опьянения. Поскольку у нее не было ни родственников, ни коллег, ее дело быстро подверглось забвению. Вот так.
– Тут упоминается о том, что ее видели на борту парома, направлявшегося в Калундборг. Есть ли версия о том, что она свалилась за борт?
На лице Розы появилось раздражение.
– Нет, видели, как она сходила с парома, и я уже сказала об этом раньше. Наверное, ты не очень внимательно читал рапорт, верно?
Последнюю фразу Карл решил пропустить мимо ушей. Он был мастером отвечать вопросом на вопрос.
– А что сказал хозяин об ее исчезновении? – спросил он. – Он должен был удивиться, что ему не поступила очередная арендная плата.
– Но он не удивился, потому что за аренду платили непосредственно органы социального обеспечения, ибо в ином случае все деньги она пропивала, так сказали. Нет-нет, хозяин не такой простак, он даже не собирался сообщать властям об ее исчезновении; его это особо и не волновало – лишь бы денежки текли. А сообщил лавочник. Он рассказал, что Гитта приходила к нему тридцать первого августа с полутора тысячами крон в кармане и с каким-то налетом чванства в своем поведении. Лавочнику она сказала, что получила в наследство кучу денег и теперь едет в Копенгаген их получать, а он в ответ расхохотался, на что она обиделась.