– Потому что бесчеловечная «реформа» не может принести ничего хорошего. Дьявол, даже если он ваш союзник, всегда будет поступать как дьявол, а не как союзник.
О русских писателях говорят, что, мол, они все вышли из гоголевской «Шинели». Это не совсем так. Из «Шинели» вышла вся страна, понимаете?.. Вся – и без остатка. А трагедия нашей страны заключается в том, что на протяжении последних ста лет ее «элиты» пользуются вроде бы и благими с виду, но, по сути, бесчеловечными идеями. Идея не должна рас-че-лове-чи-вать народ. Всегда, при любой экономической и политической системе, будут существовать богатые и бедные. Я даже не назову это злом. Просто люди неодинаковы и непохожи от природы. Но нельзя забывать о последних, потому что именно они – по Божьей правде – и станут первыми.
– Алексей, атеисты скажут, что Вы занимаетесь религиозной пропагандой.
– Бог в пропаганде не нуждается. Тут суть в другом: я уверен, что лучшие представители народа все-таки выходят из его глубины. А если бабушку будущего гения заставлять работать до 63-х лет, если в самые яркие и самые главные годы своей жизни ребенок будет лишен ее доброты и ласки, что из него вырастет?.. «Человеку нужен человек», помните?..
– Правительство считает, что человеку нужна пенсионная реформа…
– Удивительно, но проводить ее будут люди, которые никогда не будут жить на обычную пенсию или, по крайней мере, они будут жить на какую-то «особенную» пенсию, несопоставимую по размерам с обычной. Всё словно переворачивается с ног на голову…
– Что Вы имеете в виду, Алексей?
– Я имею в виду поговорку «У нищих слуг нет». Странно, не так ли?.. Я – фактически нищий, но у меня есть слуги, которые живут несоизмеримо лучше, чем я. Может быть, пора подумать о том, что даже если эти слуги трудятся «как рабы на галерах», их подневольный – я имею в виду рабский труд – невыгоден и непроизводителен?..
– Что ж, Алексей, предоставим читателю сделать свои выводы из сказанного Вами. А журнал «Парус» благодарит Вас за интересную беседу и желает вдохновения и удачи!
Беседовала Ирина Калус
Литературная критика
Юрий ПАВЛОВ. Рифмы судьбы: Павел Катенин – Александр Казинцев
Выступление на IV Международной научно-практической конференции «Наследие Ю.И. Селезнева и актуальные проблемы журналистики, критики, литературоведения, истории», Краснодар, 22–23 сентября 2017 г.
Статья «Несвоевременный Катенин», появившаяся в пятом номере журнала «Литературная учеба» в 1982 году, – первая публикация Казинцева-критика. С учетом того, что критическая статья – это в большей или меньшей степени слепок с творческой личности ее автора, у нас есть возможность понять некоторые особенности личности и Александра Казинцева, и тех, чья судьба с его судьбой рифмуется.
После окончания факультета журналистики МГУ в 1976 году Александр Казинцев учился в аспирантуре на кафедре критики главного вуза страны. Ее возглавлял Анатолий Бочаров – известный ортодоксальный советский критик, литературовед, один из самых последовательных русофобов, ненавистников традиционного крестьянского, народного мира. Под стать заведующему были и преподаватели кафедры: В. Оскоцкий, Ю. Суровцев, Г. Белая, В. Баранов, Л. Вильчек.
Уточню: дело не только в А. Бочарове, ибо кафедра критики – лишь сколок со всего факультета журналистики, космополитически русофобского на протяжении последних как минимум пятидесяти лет. А. Казинцев так вспоминает о журфаке МГУ 1970-х годов: «Мы там и не слыхали о русских писателях! Ясен Засурский – декан факультета – приводил к нам Аксенова, Сола Доктороу. Писатели были и русские, и американские, но взгляды у них одни – они сильно недолюбливали Россию» [6, с. 83]. В отличие от Александра Ивановича я никогда не называл Василия Аксенова русским писателем, всегда и только – русскоязычным. Смотрите, например, мою статью «Мемуары последних лет: взгляд из Армавира» [9, с. 231–245].
В годы обучения в аспирантуре (1976–1979 гг.) Казинцев живет в интеллектуально-духовном мире, параллельном миру кафедрально-факультетскому. Он много времени проводит в библиотеке МГУ. Сравнивая ее с «Ленинкой» в 2008 году, Александр Иванович сказал: «В отличие от нее («Ленинки» – Ю.П.), фонды университетской библиотеки не были столь ревностно прорежены тогдашними блюстителями идеологической чистоты. Там я познакомился со 150-томным изданием Святых Отцов, книгами философов и поэтов Серебряного века» [2, с. 4]. На квартире Казинцева проходят философские семинары, где читают, обсуждают работы В. Розанова, П. Флоренского, Н. Бердяева, Л. Шестова, сборник «Из-под глыб»…
Ясно, что аспирантский неуспех такого – некафедрального, нефакультетского, несоветского – Александра Казинцева был заранее предопределен. На его предзащите научный руководитель Галина Белая заявила: «Либо я, либо он» [2, с. 4]. В унисон руководителю Казинцева высказался и Валентин Оскоцкий: эта «диссертация действует на него как красная тряпка на быка» [2, с. 4]. Причины такой реакции лежат на поверхности. Казинцев критиковал Бориса Эйхенбаума, Юрия Тынянова, Виктора Шкловского и других «оппоязовцев», что для либеральной интеллигенции разных поколений – редкое кощунство, тяжкое преступление. Еще большим преступлением было то, что диссертант «побивал» звездных формалистов цитатами из крамольных авторов: Ивана Киреевского, Алексея Хомякова, Степана Шевырева, Василия Розанова… Последний, например, для космополитов разных идеологических мастей был, есть и будет черносотенцем, антисемитом, человеконенавистником…
Неудача Казинцева на предзащите кандидатской диссертации не была, уверен, собственно неудачей. Более того, ее нужно воспринимать как подарок судьбы: таким образом для молодого человека был закрыт путь в безмятежное литературоведение – мертвую науку.
Думаю, что всеми этими вопросами Казинцев тогда не задавался. Главным и, по сути, единственным делом его жизни в 1970-е годы была поэзия. Именно с оглядкой на личную творческую судьбу и судьбу друзей по «Московскому времени» написана первая критическая статья «Несвоевременный Катенин».
Подчеркну: Казинцев не относится к очень распространенному типу критиков (от Николая Добролюбова до Льва Аннинского), для которых чужой текст, судьба – только повод для самовыражения и самоутверждения. И характеризуя жизненный и творческий путь Катенина, молодой автор не позволяет себе никаких вольностей, фантазий. При этом очевидно, что особое внимание Казинцев обращает на вопросы, волнующие именно его.
Один из них (может быть, главный, подсказанный судьбой Катенина) сформулирован так: «Но что же делать поэту, чье творчество – откровение души – признано несвоевременным?» [3, с. 170]. Ответы на данный вопрос даются на протяжении всей статьи, они по-разному – точно и неточно – рифмуются с миром и творчеством Казинцева как 1970-х годов, так и последующих десятилетий. Обратим внимание на некоторые рифмы судьбы Павла Катенина и Александра Казинцева.
Рифма первая – «опыт беды»
«Опыт беды» – грибница, из которой вырастают любимые, главные, сквозные идеи всего творчества Александра Казинцева. В «Несвоевременном Катенине» (1982 г.) «опыт беды» понимается, как способность человека, попавшего в экстремальную ситуацию (военную, политическую, творческую, личностную), остаться верным себе, верным идеалам красоты и правды народной.
В «Сраженных победителях» (2013 г.) смысл выражения «опыт беды» раскрывается через цитату из стихотворения Катенина (что ранее в статье о нем не делалось). Из приведенной строфы следует: «опыт беды» – опыт гонений и борьбы – только укрепляет силу честной души. Величие духа проявляется особенно в таких ситуациях, когда нужно пойти против течения («не примазаться к заведомым удачникам»), когда – несмотря на обреченность – необходимо встать на защиту своего. Кульминация на этом пути – неравный бой, в котором человек сознательно идет на смерть. Таким образом, одерживается духовная победа над самим собой, над своим страхом, смертью физической.
В 2013 году, выступая на Десятой Кожиновской конференции в Армавире, Александр Казинцев пояснил, почему героем его первой статьи стал Катенин. На примере его творчества и судьбы критик хотел «представить своего рода формулу плодотворности неудачи» [7]. Неудачники же, по мнению Казинцева, интереснее победителей (здесь победитель понимается как человек успешный, удачник), так как горькие глубокие размышления первых «могут пригодиться людям». Свою идею Казинцев подтверждает неожиданными примерами, рассуждениями. Вот экстракт их.
«Дон Кихот», «Король Лир», «Гамлет», «Фауст», «Слово о полку Игореве», «Моление Даниила Заточника», «Слово о погибели Русской земли», «Тихий Дон», «Белая гвардия», «Доктор Живаго», «Солнце мертвых» – это «дневники» неудачников.
Неудачник у Казинцева неточно рифмуется с выражением «сраженные победители». «Сраженные победители» – слова Газданова, сказанные о всадниках, погибших под огнем пулеметов и пушек. Через это выражение писателя Казинцев характеризует русское сопротивление конца ХХ века и его центр – журнал «Наш современник», в котором Александр Иванович служит с февраля 1981 года.
Рифма вторая – народность
В статье «Несвоевременный Катенин» Казинцев утверждает, что «опыт беды» (Отечественной войны 1812 года в первую очередь. – Ю.П.) «учил единению с народом» [3, с. 171].
Идея народности – альфа и омега русской литературы XIX века – становится идеей Казинцева (по-настоящему, всерьез выношенно), думаю, на рубеже 1970–1980-х годов. Отголоски преодоленных народностью идей находим в следующих суждениях критика о Катенине: «Стремление слиться с народным целым и одновременно утвердить неповторимость своей личности – не было ли здесь непримиримого противоречия?»; «Ему чуть ли не в одиночку предстояло решить сложнейшую проблему – примирения в творчестве двух, казавшихся противоположных начал – индивидуализма и народности…» [3, с. 171–172].