последовал ответ: «Он пишет правду!». И уже на Кожиновской конференции Александр Иванович так прокомментировал данный эпизод: «Сколько бы ни было неудач, но такие слова, такие мгновения оправдывают жизнь, отданную безнадежному делу» [7].
В 2016 году, сравнивая современную читательскую аудиторию с аудиторией позднесоветского времени и 1990-х годов, Казинцев утверждает, что не стало читателя, «привыкшего слушать писателя и имеющего возможность слушать писателя. Сейчас говоришь как будто перед пустым залом. Иногда действительно пустым! Приезжаешь на выступление: там сидят три, четыре, пять человек» [6, с. 87].
Исчезновение слушателя, читателя, воспринимающего серьезные мысли, аналитические тексты, способного чувствовать, сопереживать другому, другим, болеть за народ и страну – очевидная и сверхнасущная проблема. О путях ее решения говорилось многократно, но «воз и ныне там», точнее, ситуация только ухудшается. Русскому писателю, невзирая ни на что, остается (как сказано в «Несвоевременном Катенине» и «Сраженных победителях») мужественное служение идеалам красоты, народной правды, защита интересов России и русских. «Подлинный патриотизм, – как справедливо говорил Александр Казинцев в 2015 году, – требует самопожертвования. Патриотизм ставит служение Родине выше личных интересов человека, о чем свидетельствует судьба Юрия Ивановича Селезнева. Только таким недюжинным людям под силу патриотическое подвижничество» [4, с. 8].
Патриотическое подвижничество, можно с уверенностью сказать, отличает и Александра Ивановича Казинцева, поэта, критика, политического писателя, редактора.
Библиографический список:
1. Бочаров А. Требовательная любовь. Концепция личности в современной советской прозе. – М., 1977. – 368 с.
2. Казинцев А. Искусство понимать // День литературы. – 2008. – № 10. – С.4.
3. Казинцев А. Несвоевременный Катенин // Литературная учеба. – 1982. – № 5. – С. 170–177.
4. Казинцев А. Патриоты и бюрократы, или Почему патриоты проигрывают / Наследие Ю.И. Селезнева и актуальные проблемы журналистики, критики, литературоведения, истории: материалы Второй Международной научно-практической конференции. – Краснодар, 2015. – С. 4–9.
5. Казинцев А. Придворные диссиденты и «погибшее поколение» // Наш современник. – 1991. – № 3. – С. 171–176.
6. Казинцев А. Русские пассионарии были всегда (беседа с М. Синкевич) // Родная Кубань. – 2017. – № 1. – С.82–87.
7. Казинцев А. Сраженные победители // Парус. – 2014. – № 1. URL: http://parus.ruspole. info/node/5034 (дата обращения: 10.07.2018).
8. Павлов Ю. Александр Казинцев: критика – это искусство понимания / Павлов Ю. // Павлов Ю.М. Критика XX–XXI веков: литературные портреты, статьи, рецензии. – М., 2010. – 304 с. – С. 187–198.
9. Павлов Ю. Мемуары последних лет: взгляд из Армавира / Павлов Ю. // Павлов Ю.М. Человек и время в поэзии, прозе, публицистике XX–XXI веков. – М., 2011. – 304 с. – С. 231–245.
10. Селезнев Ю. Глазами народа / Селезнев Ю. // В мире Достоевского. Слово живое и мертвое. – М., 2014. – 496 с. – С. 22–51.
Андрей РУМЯНЦЕВ. Воскресение для добра. К 190-летию со дня рождения Л.Н. Толстого
История создания романа Л. Толстого «Воскресение» сама по себе сюжет занимательный. Как известно, толчком для замысла послужило происшествие, о котором автору рассказал юрист и литератор А. Кони. Коротко говоря, происшествие такое. К Анатолию Кони, служившему прокурором, пришел молодой человек, по манерам и одежде принадлежавший к высшему обществу. Он просил посодействовать в передаче его письма арестантке Розалии Онни. Эту молодую женщину из публичного дома осудили за то, что она украла сто рублей у пьяного «гостя». Оказалось, что ходатай, богатый дворянин, в юности соблазнил Розалию, воспитанницу своей родственницы, и теперь, будучи присяжным заседателем, увидел ее во время суда. Сознавая свою вину, он решил жениться на вчерашней проститутке и как раз в письме просил ее руки. Розалия согласилась. Однако до венчания дело не дошло: осужденная заболела сыпным тифом и умерла.
А. Кони так вспоминал о впечатлении, которое произвела на писателя эта история. «Рассказ о деле Розалии Онни был выслушан Толстым с большим вниманием, а на другой день утром он сказал мне, что ночью много думал по поводу его и находит только, что его перипетии надо бы изложить в хронологическом порядке. Он мне советовал написать этот рассказ для журнала “Посредник”.
А месяца через два после моего возвращения из Ясной Поляны я получил от него письмо, в котором он спрашивал меня, пишу ли я на этот сюжет рассказ. Я отвечал обращенной к нему горячею просьбой написать на этот сюжет произведение, которое, конечно, будет иметь глубокое моральное влияние. Толстой, как я слышал, принимался писать несколько раз, оставлял и снова приступал».
В 1895 году писатель возвратился к сюжету, причем перенес действие в восьмидесятые годы; в прежних вариантах оно происходило то в пятидесятые-шестидесятые, то в семидесятые. На этот раз рукопись была закончена. В августе названного года автор читал ее гостям Ясной Поляны. В этой редакции романа перерождение (или «воскресение»; это слово уже стало названием произведения) испытывали оба главных героя: Нехлюдов – после суда, а Катюша – после брака с ним. Но благополучный конец не устраивал Толстого. Кстати, он показался натянутым и слушателям.
Осенью Лев Николаевич отметил в дневнике: «Брался за “Воскресение” и убедился, что… центр тяжести не там, где должен быть». Речь здесь, кажется, идет не о том, чтобы перенести в романе «центр тяжести» с одного героя на другого, с одного судьбоносного события на другое или, наконец, с одной проблемы на другую. В чем «убедился» Толстой, видно из его следующей по времени записи в дневнике: «Сейчас ходил гулять и ясно понял, отчего у меня не идет “Воскресение”. Ложно начато. Я понял это, обдумывая рассказ о детях – “Кто прав?”; я понял, что надо начинать с жизни крестьян, что они предмет, они положительные, а то отрицательное. И то же понял и о “Воскресении”. Надо начинать с неё».
«Надо начинать с неё», то есть с Масловой; это изменение отныне сохранялось во всех последующих вариантах романа. Однако в «новом “Воскресении”», как назвал свое детище в дневнике Толстой, все еще оставался благополучный конец. Хотя очередная редакция была готова, роман опять не удовлетворил автора. Отложив его на два года, писатель создает сочинения, которые стали шедеврами русской литературы, – повести «Отец Сергий» и «Хаджи-Мурат». После них Толстой вернулся к «Воскресению».
У великих писателей нередко бывает, что герои их произведений начинают диктовать авторам свое поведение, навязывать собственную волю. Так случилось с Нехлюдовым и Масловой.
Софья Андреевна Толстая отметила в дневнике 28 августа 1898 года: «Утром Л.Н. писал “Воскресение” и был очень доволен своей работой того дня. “Знаешь, – сказал он мне, когда я к нему вошла, – ведь он на ней не женится, и я сегодня все кончил, то есть решил, и так хорошо!» В этой третьей редакции Катюша становится женой не Дмитрия Нехлюдова, а политического заключенного Владимира Симонсона.
Кажется, что роман закончен. Его ждет не дождется известный издатель А. Маркс, который готов опубликовать «Воскресение» в своем журнале «Нива»; об этом уже объявлено. Толстой отправляет роман в редакцию частями, по нескольку глав, переделывая, дописывая и сокращая их. Так рождается четвертый вариант. Но и он оказывается не окончательным.
В течение 1899 года, исправляя полученные корректурные листы, Толстой создает пятую, а затем и шестую редакции произведения. Причем, если в средине десятилетия он жаловался дочери Татьяне: «”Воскресение” опротивело», то теперь, в конце своего труда, пишет с подъемом и увлечением. «Я никак не ожидал, – сообщает Толстой Д. Григоровичу летом 1899 года, – что так увлекусь своей старинной работой. Не знаю, результаты какие, а усердия много». В чем же тут дело?
***
Как уже случалось с автором романа «Анна Каренина», повести «Крейцерова соната», рассказа «После бала», частная, бытовая история под его пером обретала все более и более глубокий нравственный, философский и общественный смысл, приводила к широчайшему охвату русской жизни. Стебелек сюжета вырастал, ветвился, поднимал ввысь могучую крону. Воображение писателя повело Нехлюдова в кабинеты высших сановников России, в переполненные вонючие камеры пересыльных тюрем, в праздные дома крупных землевладельцев и конторы разбогатевших управляющих именьями, в полусгнившие и тесные крестьянские лачуги – к сенаторам, адвокатам, судьям, смотрителям острогов, нищим крестьянам, запуганным рабочим торфяников, уголовникам, лакеям трактиров, кучерам. И получилось, что две главные судьбы, поставленные в центр повествования, вывели автора ко множеству проблем, терзающих Россию: законна ли частная собственность на землю? справедлив ли суд над людьми, обреченными совершать преступления? объяснима ли нищета трудолюбивого и покорного народа? нравственна ли роскошь и праздная жизнь избранных? Это вопросы к обществу, а в первую очередь – к власть имущим. Но были еще вопросы к каждому человеку в отдельности, в том числе и к себе: праведно ли ты живешь? в чем смысл твоего бытия? отчего ты миришься со злом и не утверждаешь всюду добро?
Истина, правда, праведность… К этому всю жизнь страстно и неистово стремился писатель. Если вы помните, один из первых рассказов Толстого «Севастополь в мае» (1855 г.) заканчивался словами: «Герой же моей повести, которого я люблю всеми силами души, всегда был, есть и будет прекрасен – Правда». И если вы проследили до конца биографию яснополянского мудреца, его последним, предсмертным признанием, обращенным к сыну на бесприютной, чужой станции Астапово, было: «Сережа! Я люблю истину… Очень… люблю истину».
Еще в девятнадцать лет он «твердо решил посвятить свою жизнь пользе ближнего»; его «единственной верой» стала вера в самоусовершенствование. Но это легко сказать; а как ежедневно идти к этой цели в той среде, что окружала наследника немалого богатства? Позже Толстой писал: «Я всею душой желал быть хорошим; но я был молод, у меня были страсти, а я был один, совершенно один, когда искал хорошего. Всякий раз, когда я пытался выказывать то, что составляло самые задушевные мои желания: то, что я хочу быть нравственно хорошим, я встречал презрение и насмешки; а как только я предавался гадким страстям, меня хвалили и поощряли».